Дуэль. Всемирная история - Ричард Хоптон

В обществе, где насилие являлось повседневностью, где закон оказывался бессилен, дуэли вовсе не выглядели таким уж варварством, архаизмом и аномалией, как это кажется теперь нам. Кому-то они представлялись меньшим злом — хотя и, безусловно, злом, — но более контролируемым и не столь спонтанным, как вспышки ярости и кровавые потасовки вроде тех, о которых мы только что рассказали. Традиция получила развитие отчасти как способ управлять эндемизмом насилия, способный в то же время незамедлительно предоставить джентльмену действенное средство разрешения конфликта и очистки замаранной репутации. Именно это свойство — начиная с первых официальных правил поведения — являлось наиболее важным аспектом дуэли. Оно отличало дуэль со смертельным исходом от простого нападения и убийства и в конечном итоге проводило грань между дуэлянтом, убившим человека, и обыкновенным убийцей-уголовником. Как бы там ни было, порой оказывалось затруднительно отличить простую драку от дуэли, что будет видно из следующего примера:

Из Эдинбурга пишут, что поссорились лейтенант Муди и капитан Чифли; последовал немедленный вызов, но коль скоро первый отказался, второй набросился на него и стал колотить плашмя [шпагой]. В свою очередь, Муди поразил Чифли, прободив его тело, после чего последний выхватил шпагу и уязвил соперника; и в итоге оба скончались от ран{39}.

Обычно дуэлянтам удавалось избегать наказаний, определенных уголовным законом для убийц. Можно назвать это правилом, действовавшим на протяжении всей истории дуэлей повсюду от Соединенных Штатов до России и от Индии до Ирландии, однако применение такого негласного правила требовало непременного условия — того, чтобы дуэлянт строго придерживался традиций проведения поединка. Мягкий приговор ожидал дуэлянтов, которым приходилось отвечать перед законом, из-за нежелания суда выносить им суровый вердикт или из-за снисходительности монархов, готовых помиловать тех, кого все же приговаривали к наказанию. К категории таких милосердных государей — всегда готовых простить «провинившегося» — принадлежали Генрих IV Французский и кайзер Вильгельм II. Все это, конечно же, справедливо в отношении только тех дуэлянтов, которые оказались в зале суда, многие же — по всей видимости, абсолютное большинство — вообще счастливо избегали необходимости держать ответ за совершенное. Такое попустительство дуэлянтам до крайности раздражало реформаторов. Грэнвилл Шарп, более известный как борец за отмену рабства, активно сражался и против дуэлей. В посвященной предмету статье, написанной в 1790 г., он рекомендовал:

Отвратительная практика дуэлей, которая в последние годы окрепла и приняла угрожающие формы, должна приписываться неподобающей терпимости, проявляемой нашими английскими судами… в отношении лиц, обвиняемых в убийстве в ходе потасовок и драчек [то есть на дуэлях], по причине ложной мысли выражать жалость и сострадание к человеческим слабостям, проявляемым в случаях неожиданной провокации{40}.

Как считал Шарп, демонстрируй суды больше твердости, «абсурдные и искаженные понятия о чести и джентльменской сатисфакции, что я и считаю злом, возможно, не существовали бы вовсе, когда бы любой победитель на дуэли, убивший своего ненавистника, знал, что его ждет виселица, как грязного уголовника»{41}.

Точно так же немецкий рейхстаг в предшествовавшие Первой мировой войне годы сетовал на обычай кайзера прощать приговоренных за дуэли. В равной степени на американском Старом Юге, особенно в довоенный период (то есть до Гражданской войны 1861–1865 гг. — Пер.), приговор за преступление на дуэли был практически незнаком — присяжные просто отказывались осуждать дуэлянтов, которых приводили в зал суда.

Однако любое подозрение в нарушении правил или в небрежении ими, а также намек на нечестную игру могли закончиться для дуэлянта, если его удавалось схватить, самыми страшными карами. Встречались случаи, которые уж слишком явно падали по ту сторону тонкой линии, проведенной между дуэлью и убийством. Никакие доводы не в состоянии были убедить суд в том, что он-де не имеет дела с откровенным убийством. Взять для примера хотя бы смерть Джорджа Рейнолдса в Дублине в 1788 г. Рейнолдс поссорился с неким Робертом Кином, и двое порешили встретиться на дуэли. Когда они выходили на бой,

мистер Рейнолдс, перед тем как действовать, решил поприветствовать мистера Кина взмахом шляпы, которую держал в руке, и пожелать ему доброго утра, последний же выстрелил из пистолета и прострелил ему [Рейнолдсу] голову.

В столь вопиющем случае нарушения дуэльных правил не могло быть и речи о том, чтобы «защищать дуэлянта», а потому жюри преспокойно сошлось на том, что Кин виновен в убийстве. Его приговорили к смертной казни через повешение, каковую и привели в исполнение 16 февраля 1788 г.{42}. Точно так же и в Мехико в 1926 г. рассматривался случай, который совершенно определенно не подходил к определению как типично дуэльный. Между двумя членами мексиканского сената разгорелась ожесточенная ссора. Сенаторы Энрике Хеншо и Луис Эспиноса, которые оказали друг другу честь обменяться кулачными ударами, были затем выведены из палаты. Очутившись на улице, оба тотчас же выхватили револьверы: Хеншо убил Эспиносу, но и сам был ранен{43}. Чем бы ни являлся описываемый инцидент, его никак нельзя назвать дуэлью. Для контраста приведем другой случай с двумя молодыми французскими аристократами — графом де Бутвилем и графом де Шаппелем, сошедшимися в дуэльном поединке в Париже в 1627 г., в процессе которого погиб один из секундантов. При том, что оба дуэлянта строго придерживались правил и протокола, их все же приговорили к смерти. Они стали жертвами непререкаемого стремления кардинала Ришелье сделать их грозным примером для остальных — наказать pour encourager les autres (для острастки прочих).

Иные случаи, в которых указания на нечестную игру не выглядели особенно очевидными, создавали большие сложности для принятия решения. Несколько ярких судебных дел английских дуэлянтов содержали толстые намеки на недозволенные приемы: дело Хэмилтон — Мохан, в котором один из секундантов подвергся обвинению в убийстве, дело лорда Байрона и дело майора Кэмпбелла. Из трех вышеназванных только случай Кэмпбелла увенчался обвинением в убийстве; никого, кроме Кэмпбелла, не повесили. Позднее мы обсудим все три примера подробнее.

Они показывают, сколь важным для дуэлянта фактором становилось скрупулезное соблюдение формальностей дуэльного кодекса.

Если он не проявлял небрежения ими, то почти наверняка мог рассчитывать избежать приговора по обвинению в убийстве, в том случае, конечно, когда его, как мы уже говорили, вообще удавалось привлечь к ответственности в суде. То же самое относится к секундантам и прочим соучастникам, включая и врачей. Со своей стороны, пренебрежение формальностями было способно сильнейшим образом повредить дуэлянту перед лицом присяжных. То же и в случае секундантов. Любое отклонение или намек на нечестность в дуэльной процедуре могли сильнейшим образом осложнить дело. Давайте же теперь посмотрим на непреложные характеристики дуэли — свойства, которые определяли жизнь института на протяжении всего его существования: вызов, роль секундантов и собственно этикет поединка.

Глава вторая.

Вызов

Любые вызовы — будь то спонтанные или продуманные — есть пятно на чьей-то чести, поскольку они выдают слабость ума, нехватку воли и служат знаком того, что рекомая особа не вольна управлять собственным духом{44}.

СТОЛЬ ОДНОЗНАЧНО НЕГАТИВНОЕ МНЕНИЕ доктора Кокберна серьезным образом расходится с общепринятыми взглядами в отношении вызова на дуэль, характерными для романтической литературы, где заносчивый смельчак непринужденно бросает перчатку к ногам соперника в любви. В таком свете вызов далек от того, чтобы выдавать слабость ума и нехватку воли, напротив, он высший пример подтверждения рыцарственности природы галантного кавалера.

Вызов являлся первым непременным требованием дуэли. Без вызова не могло быть дуэли. Любой бой без этой основополагающей формальности превращался в простую драку или побоище не только в теории, но и на практике. Вызов приводил в действие движущие шестерни официального протокола дуэльных кодексов. На деле обычно официальному вызову предшествовала еще одна фаза: как правило, писалось письмо или записка, в которой одно лицо требовало объяснений от другого его действий или слов. Данный шаг подразумевал надежду на немедленное принесение извинения и дружеское разрешение конфликта. В «Кодексе чести», написанном в 1838 г. Джоном Лайдом Уилсоном — губернатором Северной Каролины, вовсе не бывшим горячим поборником дуэлей, — говорится следующее: