Голодные игры - Сьюзен Коллинз

Потом вытираю руки о скатерть, заставляя Эффи поджать губы еще сильнее.

Наелась я до отвала, теперь главное удержать все это в себе. Пит тоже выглядит довольно бледно. К таким пирам наши желудки не привычны. Но раз уж я выдерживаю мышиное мясо с поросячьими кишками – стряпню Сальной Сэй, а зимой и древесной корой не брезгую, то тут как-нибудь справлюсь.

Мы переходим в другое купе смотреть по телевизору обзор Жатвы в Панеме. В разных дистриктах ее проводят в разное время, чтобы все можно было увидеть в прямом эфире, но это, конечно, только для жителей Капитолия, которым не приходится самим выходить на площадь.

Одна за другой показываются все церемонии, называются имена; иногда выходят добровольцы. Мы внимательно разглядываем наших будущих соперников. Некоторые сразу врезаются в память. Здоровенный парень из Дистрикта-2 чуть из кожи не выпрыгнул, когда спросили добровольцев. Девочка с острым лисьим лицом и прилизанными рыжими волосами из Пятого дистрикта. Хромоногий мальчишка из Десятого. Неотвязнее всего запоминается девочка из Дистрикта-11, смуглая, кареглазая, и все же очень похожая на Прим ростом, манерами. Ей тоже двенадцать. Вот только когда она поднимается на сцену, и ведущий задает вопрос о добровольцах, слышен лишь вой ветра среди ветхих построек за ее спиной. Нет никого, кто бы встал на ее место.

Последним показывают Дистрикт-12. Вот называют имя Прим, вот выбегаю я и отталкиваю ее назад. В моем крике отчаяние, словно боюсь, что меня не услышат, и все равно заберут Прим. Я вижу, как Гейл оттаскивает сестру, и я взбираюсь на сцену. Потом – молчание. Тихий прощальный жест. Комментаторы, похоже, в затруднении. Один из них замечает, что Дистрикт-12 всегда был чересчур консервативен, но в местных традициях есть свой шарм. Тут, как по заказу, со сцены падает Хеймитч, и из динамиков раздается дружный хохот. Наше с Питом рукопожатие. Потом играет гимн, и программа заканчивается.

Эффи Бряк недовольна тем, как выглядел ее парик.

– Вашему ментору следовало бы научиться вести себя на официальных церемониях. Особенно когда их показывают по телевизору.

Пит неожиданно смеется.

– Да он пьяный был. Каждый год напивается.

– Каждый день, – уточняю я и тоже не удерживаюсь от улыбки.

Со слов Эффи выходит так, что Хеймитч просто несколько неотесан, и все можно исправить, если он будет следовать ее советам.

– Вот как! – шипит она. – Странно, что вы находите это забавным. Ментор, как вам должно быть известно – единственная ниточка, связывающая игроков с внешним миром. Тот, кто дает советы, находит спонсоров и организует вручение подарков. От Хеймитча может зависеть, выживете вы или умрете!

В этот момент в купе пошатываясь входит Хеймитч.

– Я пропустил ужин? – интересуется он заплетающимся языком, блюет на дорогущий ковер и сам падает сверху.

– Что ж, смейтесь дальше! – заявляет Эффи Бряк и семенит в своих узких туфельках мимо лужи с блевотиной наружу.

Пару секунд мы с Питом молча наблюдаем, как наш ментор пытается подняться из скользкой мерзкой жижи. Вонь от блевотины и спирта стоит такая, что меня саму чуть не выворачивает. Мы переглядываемся. Да, толку от Хеймитча мало, однако больше нам рассчитывать не на кого, тут Эффи Бряк права. Не сговариваясь, мы берем Хеймитча за руки и помогаем ему встать на ноги.

– Я споткнулся? – осведомляется он. – Ну и запах!

Он закрывает ладонью нос, вымазывая лицо блевотиной.

– Давайте мы отведем вас в купе, – предлагает Пит. – Вам стоит помыться.

Хеймитч едва переставляет ноги, и мы почти тащим его на себе. Конечно, не может быть и речи, чтобы взвалить эту грязную тушу прямо на расшитое покрывало, мы заталкиваем его в ванну и включаем душ. Он почти не реагирует.

– Спасибо, – говорит мне Пит. – Дальше я сам.

Я невольно чувствую к нему благодарность. Меньше всего мне хочется сейчас раздевать Хеймитча, отмывать блевотину с волосатой груди и укладывать его в постельку. Возможно, Пит старается произвести хорошее впечатление, стать любимчиком. Хотя судя по состоянию Хеймитча, утром он все равно ничего не вспомнит.

– Ладно, – отвечаю я. – Могу позвать тебе на помощь кого-нибудь из капитолийцев.

Их тут полно в поезде. Готовят, прислуживают, охраняют. Заботиться о нас – их работа.

– Обойдусь.

Я киваю и отправляюсь к себе. Пита можно понять, сама не выношу капитолийцев. Хотя возиться с пьяным Хеймитчем – это как раз то, что они заслуживают. Интересно, отчего Пит такой заботливый? И внезапно понимаю – просто он добрый и был таким всегда. Поэтому и хлеба мне тогда дал.

От этой мысли мне становится не по себе. Добрый Пит Мелларк гораздо опаснее для меня, чем злой. Добрые люди норовят проникнуть тебе в самое сердце. Я не должна этого допустить. Только не там, куда мы едем. С этого момента я решаю держаться от пекарского сына подальше.

Когда я прихожу в купе, поезд останавливается у платформы для заправки. Я быстро открываю окно и вышвыриваю печенье, которое мне дал отец Пита. Не хочу. Ничего не хочу от них.

Как назло, пакет падает на клочок земли, поросший одуванчиками. Поезд уже отправляется; я вижу рассыпавшееся среди цветов печенье всего одно мгновение, но этого достаточно. Достаточно, чтобы вспомнить тот другой одуванчик на школьном дворе…

Тогда, несколько лет назад, я только-только отвела взгляд от лица Пита Мелларка, как вдруг увидела одуванчик и поняла, что не все потеряно. Я бережно сорвала его и поспешила домой. Схватила ведро, и мы с Прим побежали на Луговину. Она и впрямь была вся усыпана золотистыми цветками. Мы рвали их вместе с листьями и стеблями, пока не набрали целое ведро, хотя для этого нам пришлось исходить Луговину до самого забора. Зато на ужин у нас было вдоволь салата из одуванчиков. А еще хлеб Пита.

Вечером Прим спросила:

– А что мы будем есть после? Сможем найти еще еду?

– Сможем. Много всего, – пообещала я. – Я обязательно что-нибудь придумаю.

У мамы сохранилась книга из аптеки. На ее старых пергаментных страницах тушью были нарисованы растения, и под каждым рисунком аккуратным подчерком указано название, место, где его нужно искать, когда оно цветет и от каких болезней помогает. А на свободных станицах папа добавил еще кое-то от себя – о растениях не для аптекарей, но которые можно есть. Одуванчики, лаконос, дикий лук, молодые сосновые побеги. Мы с Прим до поздней ночи просидели над этими записями.

На следующий день в школе не было занятий. Я покрутилась немного на краю Луговины, а потом все-таки решилась и подлезла под забор. В первый раз я оказалась там совсем одна, без отцовой защиты, без оружия. Я помнила, где спрятаны маленький лук и стрелы, которые отец сделал для меня. В тот день я едва ли отважилась уйти в лес больше чем на полсотни шагов. Почти сразу же я облюбовала большой старый дуб и устроилась в его ветвях, надеясь застигнуть врасплох какую-нибудь дичь. Часа через два-три надежды оправдались, я подстрелила зайца. Мне и раньше доводилось стрелять зайцев, но то было с отцом. Теперь я все сделала сама.

К тому времени мы уже много месяцев не ели мяса. Когда мама увидела зайца, то как будто очнулась от наваждения. Поднялась, ободрала тушку и поставила мясо тушиться с зеленью, которую собрала Прим. Потом опять стала отрешенной и легла. Когда еда была готова, мы уговорили ее поесть.

Лес стал нашим спасителем, и с каждым днем я все смелее вступала в его зеленые объятья. Я твердо решила, что мы не будем больше голодать, и решимость победила страх. Я воровала яйца из гнезд, ловила сетями рыбу, иногда удавалось подстрелить белку или зайца. И, конечно, я собирала разные травы, попадавшиеся мне повсюду. С растениями смотри в оба. Съедобных среди них много, но стоит раз ошибиться, и тебе конец. Я всегда по сто раз сверялась с отцовыми рисунками.

Мы выжили.

Поначалу чуть какая опасность – вой вдалеке послышится, или ветка неожиданно хрустнет, – я тут же бросалась к забору. Потом привыкла спасаться на деревьях – собакам быстро надоедает ждать внизу, а медведи и рыси живут глубоко в лесу; наверно, запаха гари из дистрикта не любят.

Восьмого мая я отправилась в Дом правосудия и, получив тессеры, привезла домой на детской тачке сестры первую порцию зерна и масла. Теперь я имела право получать их восьмого числа каждого месяца. Тем не менее бросать охоту и собирательство было нельзя. Зерна и на еду-то не хватает, а нужно ведь еще другое покупать – мыло, молоко, нитки. То, без чего мы худо-бедно могли обойтись, я продавала в Котле. В первые разы идти туда одной было страшно, но люди помнили и уважали моего отца, и меня приняли. К тому же дичь есть дичь – неважно, кто ее подстрелил. Еще я стала ходить со своим товаром к домам богатых горожан. Тут тоже свои хитрости. Какие-то я помнила из разговоров с отцом, чему-то научилась сама. Мясник, к примеру, берет только зайцев, с белками к нему не лезь. Пекарь – другое дело, белок любит, хотя купит, только если жены нет рядом. Глава миротворцев – тому диких индеек подавай. Ну а для мэра лучше земляники ничего нет.