Волшебные рассказы - Юрий Енцов

Был ли он в детстве вожаком? Не знаю, любимцем, может быть. У него всегда было много друзей, но я в их число – не вошел, меня он стал стыдиться, этот друг, дарованный природой. Со мной ему стало не интересно.

Просто не интересно и все. Он не сердился по большей части, хотя его и раздражало что-то, он не стремился это во что бы то ни стало переменить. Все равно в его характере и поступках многое возмущало, мы его считали маленьким нахалом. В нем проявлялась злость, поначалу ему не свойственная.

Наступил даже момент, когда он как волчонок стал соперничать со мной, навязывая свою волю. Он решил, что сильный всегда прав, что у меня лично вызывало протест. Но тут оказалось, что нам совершенно нечего делить. Но на улице он старался показывать приятелям свое хорошее к ним отношение. Со мной брат был взвинчен, непостоянен, не всегда владел собой. Он хотел независимости без обязательств, хотел идти своей дорогой по жизни, не терпя вмешательств.

Еще лет около девяти он однажды пришел домой с огромной шишкой на лбу. Размером с рог. Я ужаснулся. Оказывается, его толкнул в нашем же подъезде мальчишка по кличке «Гитлер», его так дразнили. Ну и брат его так назвал, а тот его толкнул. Мать этого мальчишки, а фамилия их была Ефремовы, привела сына к нам. Извинялась, оправдывалась. Она боялась, что мама заявит в милицию. Но она никуда не заявила. Не желая заводить врагов. Хотя если у тебя много друзей, то и врагов должно быть изрядно, но этот обидчик брата – не стал его врагом. Они остались приятелями.

Впрочем, вскорости, брата самого поставили на учет в «Детскую комнату милиции». Сие конечно ухудшило мнение о нем взрослых, но в подростковом мирке это было нормально, даже необходимо. Мальчишки этим гордились. Он совершал глупые поступки, бывал агрессивен, но вообще он чаще обходился хитростью.

Он не всегда сдерживался, попадая в такие ситуации, когда не успевал сначала подумать, его действия опережали мысли. Поэтому он становился – довольно опасным, прежде всего для себя. Еще чуть-чуть и он вообще «загремел» бы, как некоторые его ровесники, стал бы преступником. Точнее попал бы в категорию преступников и вынужден был играть эту роль всю жизнь. Его затягивало туда как в речной ил. Но что-то – не дало ему перейти невидимую грань. Обстоятельства, влияния родных, его собственная воля, и чувство самосохранения, все вместе…

Та подростковая шишка и сотрясение мозга служили объяснением того, что брат хотя и поступил в техникум, но учиться не смог. Не хватило терпения. Он тратил себя на другое, на пустое времяпрепровождение на улице и так растрачивал свои сил, которые тогда казались неисчерпаемыми. У него было довольно хорошее воображение, определенные способности, но при этом разболтанность. Часто одно занятие надоедало ему, и он придумывал новое развлечение. К тому же у нас была неустойчивая домашняя обстановка из-за того, что отец пил. Меня это донимало, а его, похоже, не очень, ему даже нравилось.

Школа его прошла почти незаметно. Он не слишком любил заниматься. Брат учился на тройки, и никто, повторяю, не ставил перед ним больших задач. Впрочем, передо мною тоже.

И моим, и его одноклассникам предстояло много чего натворить, отряхнув с ног пыль старого мира. Я представляю себе, что люди прошлого глядят на нас, и мы кажемся им какими-то богами. Но ведь боги – бывают разные. В том числе забытые. Вот и мы с ним остались на обочине? Я, таращась в пустоту, и он – рядом со мной…

Он поступил в ПТУ, но тоже – не смог, точнее уже не захотел учиться. Так и остался с незаконченным средним образованием. Какое-то время он просто повесничал.

Его присутствие рядом вызывало у меня и некоторых других людей, у мамы – чувство неуверенности. Он был резок с родителями, не терпел советов. Но делать что-то нужно было, он возмущался и злился, но делал. Его что-то вело по жизни: «от одной ягодки к другой», не давая умереть с голоду. Возможно он хотел изменить свою жизнь, преодолеть себя. Потом махнул рукой.

А я в это время был в сумасшедшем доме. Где же еще мне быть? Там я встретил своего одноклассника, Кольку Федорова, который поступил на медицинский, и проходил практику в психушке. Когда меня навестила мама, ей было неприятно об этом узнать, но что делать…

Тем временем братец мой стал интересоваться девочками. А они соответственно им. Я тоже девочками интересовался, но что толку, они то мной совсем не интересовались. Он умел поговорить с ними. При этом был довольно мягок. Брат был сентиментален, как отец, мог пустить слезу, но при этом какой-то помощи от него дождаться было трудно.

Родители устроили брата на курсы холодильщиков. Он собрался ехать учиться в Саратов. Помню, он укладывал в сумку четырехтомник Есенина, книги не влезали. Мама, ворча, вытащила их и положила обратно на полку. Брат был в зимнем пальто с каракулевым воротником, тогда все ходили в таких пальто. Поехал учиться.

Отучился, и, как ни странно, довольно успешно работал в магазинах, починяя холодильники. Несмотря на всю его энергичность, веселость он так и остался на всю жизнь простым слесарем. Старался сделать все сразу, это вело к переутомлению. Он слишком быстро расходовал свои силы. Его продвижению в обществе мешало то, что он иногда трусил, и оттого неловок в обращении. Так и остался в своем кружке. Но зато там-то он был хвастлив, напыщен, такой всезнайка. Рассказывал что-нибудь. Например, то, что услышит от меня. Я то много читал, чем же мне еще было заняться. В их компании брата уважали.

Когда его забирали в армию, меня не было дома. Он служил в Германии. В казарме у него была кличка Афонька. Он рассказывал потом, что стоя на посту, пропускал восточных немцев в гарнизонный Военторг за маленькую бутылочку шнапса. Это стало его самым грандиозным путешествием в жизни. Все остальное так и осталось в мечтах.

У него было мало практического опыта. Все что он знал – это казарма и наш городок. Конечно, он по-прежнему был обаятелен, великодушен, готов помочь, но у него не было способностей проанализировать ситуацию, проникать в суть явлений. Все сгорало в нем, перегорало, уходило как пар. Хотел, перехотел, выпил, успокоился. Он был рассеян, обещал порой то, что не мог выполнить. Ненадежен, непрактичен. Идеалист, не способный принести людям какой бы то ни было практической пользы.

Пока он служил, у него родился ребенок. Его отпустили домой оформить отношения с его девушкой, зарегистрироваться. Родители купили кроватку, хлопотали насчет квартиры. Удалось выхлопотать только комнату в старом доме.

Ненадежен и неверен был он во всем и в дружбе в том числе, но его и самого обманывали друзья. Мама частенько пыталась раскрыть ему глаза на это, но он всегда заступался за своих друзей, оправдывал их. Все смешалось у него в душе, и он даже не пытался во всем этом разобраться, часто производил впечатление отсутствующего, возможно уходя свой мир фантазий, как и я? Но я то ведь городской сумасшедший, а он-то нормальный пацан.

Какая-то тайная и ужасная сила, определяющая судьбы, стремилась унизить меня и возвысить его. Будь смиренным, брат мой, когда судьба благоволит к тебе, будь ласковее со мной, которому меньше посчастливилось, чем тебе, хотя я и не заслуживаю того.

Может быть, он немного грешил против меня, но я не выговаривал ему за это, прощал ему, даже не раскаявшемуся, сколько раз он грешил, столько же я прощал ему, невинному в своем заблуждении. Ведь я не лучше, я хуже.

Изо всех сил я старался ему помочь, но сил этих не хватало. Как может несчастный уродец с большой головой и кривыми ногами, человек не способный выдержать прямого взгляда, помочь веселому оптимисту, всеобщему любимцу с кипучей энергией? Он был великодушен, привлекал других. Я труслив и никому не симпатичен.

Он довольно внятно выражал свои мысли и чувства. Хорошо понимал окружающих, просто всегда старался – понимать их в свою пользу. Воображение помогала ему раскрашивать, расцвечивать этот мир, и в таком мире ему было довольно комфортно. Он справляются с семейными делами и вообще, справлялся, точнее все делали за него, и «розы вырастали сами».

По возвращении из армии через два года, а в отпуск он приезжал два раза, он работал себе холодильщиком в Потребкооперации. Место это считалось блатным. Но к тому времени вокруг стало что-то происходить, меняться.

Наверное, он научился сосредотачиваться, концентрироваться на главном, появились у него какие-то небольшие организационные способности, особенно в профессиональных делах. Он все, что ему нужно держал под контролем, ничего не представлял на волю слепого случая. Каждый шаг и мысль у него были рассчитаны. Решения его становились все более осторожны и рассудительны. Он по-прежнему был веселый, приятный собеседник, всегда опрятный, хорошо одетый.