Корфу - Владимир Виленович Шигин

хорошо прогретую тарелку, вестовой неслышно исчез, как и подобает настоящему вестовому. Намазывая хлеб маслом, Шостак прислушался. Над головой слышался топот ног и команды, это боцмана выстраивали команду на подъем флага.

Отзавтракав, Шостак надел мундир, прицепил кортик. Все привычно рассчитано до мгновения. У него оставалось в запасе еще несколько минут. Глянул на себя в зеркало, висящее на переборке рядом с медным умывальником. Как всегда, остался недоволен, последние дни подготовки к кампании он был в большом замоте, а потому осунулся. Все, пора! Часовой у дверей каюты отдал честь.

Наверху команда уже стояла вахтами побортно, равняя босые пятки, во главе с урядниками. Офицеры выстроились на шканцах.

– Здравствуйте, господа! – поздоровался с офицерами. – Здорово, братцы! – с командой.

Братцы ответили дружным хором четырех с лишним сотен глотов:

– Здра-жла-ваше-выс-родие!

Вахтенный начальник глянул на истекающую струйку песочных часов.

– До подъема флага одна минута!

С соседних кораблей неслись крики приветствия, там командиры также здоровались со своими командами.

– Господин капитан-лейтенант, время вышло! – громко отчеканил вахтенный начальник.

– Командуйте! – кивнул Шостак.

– На флаг шапки долой! Флаг и гюйс поднять!

Медленно поползло вверх бело-синее полотнище Андреевского флага – самый торжественный и волнующий момент на русском флоте. Певуче запел тонким свистом канарей-блок. С соседних судов вторили другие канарей-блоки, каждый на свой лад. Вот флаг поднят до конца флагштока. Порыв ветра развернул его на всю ширину.

Шостак с удовольствием вдохнул полной грудью свежий севастопольский воздух. Глянул в бездонно-синее небо и в нескончаемую морскую даль. Господи, до чего же хорошо!

* * *

Итак, очередной судовой день начался. Часть команды была сразу назначена на вытяжку такелажа, остальных боцмана развели на молярные работы и погрузку запасных стенег и рей. Штурман съехал на берег в навигационную мастерскую выверять хронометры, а заодно и получить обновленные карты Черного моря. С ним отправился и доктор, у которого тоже оказались какие-то неотложные дела в госпитале.

Свой же день капитан «Григория» начал с осмотра артиллерии. Вначале отправился к кормовой карронаде левого борта. Внимательно осмотрел пушку и даже к некоторому разочарованию не нашел никаких упущений. Расчет стоял тут же, смотря в глаза начальству. Кивнув головой, пошел дальше. Еще пушка, еще… Везде полный порядок. Картузы с порохом, клещи, гандштуги, затравочные перья, банники и пробойники – все было в полном комплекте, все на своих местах. Остановившись у одного из расчетов, придирчиво осмотрел канониров. Те замерли, перестав даже дышать. Пробежал взглядом по лицам. Старых и опытных спрашивать смысла нет, они все знают не хуже его самого. А вот на фланге мальчишка-рекрут. Шостак остановил взгляд на матросике. Тот сглотнул слюну:

– Матрос второй статьи Затехин Иван сын Козьмы!

– Ну, и каковы твои действия, сын Козьмы, в сражении будут?

– Так что я это… это… это… – начал заикаться, краснея от волнения, матросик-рекрут.

Стоявший рядом седой канонир ткнул его в бок локтем.

– Так я это ствол чищу, ваше высокоблагородие! – обрадованно закричал матросик. – А ежели дядька прикажет, что другое делать, так я и рад буду ему во всем помочь!

– Молодец! Дядьке своему помогать и вправду надо, но и про пушку не забывай! – подбодрил матросика Шостак, понимая, что, отругай он сейчас рекрута, тому потом достанется на орехи. А мальчишка шустрый и толк со временем, видимо, будет.

Обойдя орудия, заслушал содержателя трюмов, переловлены ли крысы. И хотя и Шостак, и содержатель понимали, что переловить этих вездесущих тварей невозможно, унтер-офицер с готовностью доложил:

– Так что, ваше высокородие, почти всех перебили. Ежели и остались, то самую малость!

На это капитан-лейтенант лишь кивнул. Что поделать, пройдет пару месяцев плавания, и крысиное племя снова будет властвовать в трюме до следующего побоища. Помимо крыс у моряков парусного флота была и еще одна напасть – клопы. С ними тоже велась никогда не прекращающаяся война, в которой верх попеременно брала то одна, то другая сторона. Сейчас по всему фрегату матросы искали гнезда клопов, найдя, тут же выскабливали, заливали скипидаром, а затем закрашивали краской в несколько слоев, но часто, когда уже, казалось, что все покончено, неподалеку обнаруживались новые и новые гнезда.

Затем Шостак остановил старшего боцмана. Еще раз напомнил, что все на верхней палубе должно знать свое место и быть надежнейшее закреплено. Боцман в том клялся, хотя и прибавил от себя:

– До первого шторма, вашевысокородие, никогда до конца не узнаешь, что может сдуть да смыть с палубы!

– Это у плохого боцмана не узнаешь, а у хорошего все всегда на своем месте! – слегка пристыдил старого моряка Шостак. – Проверяй все крепления ежедневно и спрашивай с виновных без всякого снисхождения.

– В энтом вы не сумлевайтесь! – улыбнулся ветеран. – Как цепкой дудочной по заднице наддам, враз ум да память у любого восстановятся!

После этого вместе со старшим офицером капитан-лейтенант отправился посмотреть крюйт-камеру, все ли готово к завтрашнему приему пороха. Фонарь над световым люком светил ровно столько, чтобы подносчики пороха видели заряженные картузы, передаваемые им через двойной саржевый полог, отделяющий пороховое хранилище от остального судна. Днища фонарей в крюйт-камере залиты водой, но все равно пользоваться ими стараются как можно меньше, огонь он и есть огонь, с ним шутки плохи.

Внутренность крюйт-камеры – вотчина ее содержателя унтер-офицера Василия Кирвиля. Он здесь царь и бог. Но зато с него за все и спрос. Должность содержателя особая и назначают на нее самых ответственных и толковых. Завидев командира и старшего офицера, содержатель выставил перед ними пампуши – бумажные тапки, без подков и гвоздей, чтобы ненароком никто искры не высек. Надев тапки, Шостак с Ратмановым разом вывернули на-изнанку карманы. Это тоже правило, обязательное к исполнению, независимо от чина и должности. Вдруг по забывчивости у кого-то в кармане кресало какое-то затерялось, а потом он еще случайно им и чиркнет. Если же хоть одна искра попадет на порох рассыпанный, тогда взлетишь в небеса, прежде чем скажешь «аминь». Крюйт-камера – место особое, и требования устава морского здесь исполняются особо неукоснительно, ибо вопрос всегда стоит о жизни и смерти сотен людей.

Сам содержатель с помощником в таких же пампушах и в бумажных фартуках были заняты тем, что вымывали палубу, стараясь выковырять из пазов весь скопившийся там старый порох с грязью.

– К завтрашнему успеете приготовиться? – поинтересовался Шостак.

– Успеем, ваше высокородие! – хмыкнул Кирвель. – И не сумлевайтесь!

– Полоки уже вычистили? – поинтересовался Ратманов, оглядывая стеллажи, на которых будут расставлять пороховые припасы.

– Сверкают, что у кота яйца, ваше высокородие! – отозвался Кирвель.

Содержатель входит вместе со старшим писарем, старшим коком и боцманом в судовую