Купи меня ! - Инна Ветринская

Но ведь отвечать было вообще непросто! Не скажешь ведь, что они одного поля ягоды? Это, конечно, будет понятно, но тогда у Первого возникнет резонный вопрос - а какого черта ты советовал мне полюбить двух таких козлов, которые по сути дела одинаковы?

- А мне Э-Ю-Я заменять и не нужно! - лукаво заметил Первый. - Мне, понимаешь, приличного человека нужно подобрать на должность, вот и все дела. Ты ведь Берсуковского мне предлагал как-то раз, помнишь? Говорил, дескать, он мужик толковый... Верно?

- Верно... - протянул Второй, лихорадочно соображая, в какую сторону лучше увиливать.

- Берсуковского заваливать пора, - коротко вставил Третий с наколками, угрюмо усмехаясь. Он парил в тазике ноги и попивал чифир из своей особой памятной кружечки с облупившейся эмалью.

- Ты это, понимаешь, брось! - шутливо погрозил ему пальцем Первый. Заваливай своих бычков, а моих людишек - ни-ни! Если что, я им самолично всыплю по первое число, вот... Короче, во имя этого самого, так сказать, гражданского согласия, предлагаю министерство упразднить. Чтоб дурной пример не был заразителен...

- Гениально! - воскликнул Второй, от души надеясь, что сугубо положительный смысл этого слова понятен Первому.

- Конкретно, - кивнул Третий в наколках, неопределенно кривя блестящий металлом рот.

Казалось, все трое были удовлетворены донельзя. Но Первый ещё далеко не все высказал.

- Вместо этого организуем сборный комитет, который будет курировать ВСЕ вопросы, которыми сейчас ТЫ занимаешься! - Первый пристально посмотрел на Второго. - И назначим Берсуковского начальником комитета!

- Ответственным секретарем с расширенными полномочиями, что ли? недоверчиво протянул Третий в наколках. Второй вообще лишился дара речи.

- Я сказал - начальником, значит, начальником!

Второй был близок к инфаркту. Его карьера висела на волоске.

- Ладно уж, - сжалился вдруг Первый. - Не будет он ВСЕХ ТВОИХ вопросов курировать. Но будете с Берсуковским работать рука об руку. В мире и дружбе, понимаешь. Согласен?

Второй почувствовал, как нитевидный пульс его сердца постепенно сменяется быстрыми, хоть и судорожными сокращениями.

Он молча кивнул, на глазах его проступили слезы.

- Вот оно как! - резюмировал Первый, вставая с лавки и делая пальцем жест, чтобы банщик налил ему пива. - Банька, она всю дурь-то с человека смывает...

- Хорошо, хоть наколки остаются, - двусмысленно хмыкнул Третий, оглядывая синие купола на своей груди.

Карпуша устроил гигантский детский фестиваль с телевидением, танцами и награждением шоколадными медальками, причем внутри некоторых из медалек был спрятан золотой скрипичный ключик. Эта награда полагалась победителям конкурса юных композиторов. Им и предлагалось сломать о ключик свои последние молочные зубки.

В программе было предусмотрено три отделения. Так подсказали Карпуше опытные и вечно голодные волки-сценаристы с телевидения. Их гонорары составили по нескольку тысяч долларов, и они расстарались вовсю.

На фестиваль, приуроченный ко дню рождения маленького Карпа, со всей страны, включая ближнее зарубежье, съехалось множество гостей. Единственным условием присутствия было наличие у именитых визитеров собственных детей, хотя бы даже и незаконнорожденных.

Рассылали пригласительные билеты дед Карпуши - покаянный казак Ножкин, - сводный дядя Франциско и родная мама Ирина.

Фестиваль вылился в грандиозное шоу в концертном зале "Россия", который был разделен на несколько секторов, в каждом из которых по окончанию официальной части намечалось проведение диковинных игр и развлечений.

Карпуша музыку недолюбливал, но мужественно выслушал сочинения нескольких конкурсантов. Опусы напомнили ему песенку из мультфильма "Карусель, карусель, это радость моя" или те же самые "Спят усталые игрушки". Правда, прозвучали и творения детского авангарда, которые были похожи на заумные бурчалки из мультфильма "Винни-Пух". Какой-то сумбур, в общем-то, вместо детской музыки, думал Карпуша.

Но самое главное, что в полном восторге была Элина. Ей предназначалась ключевая роль - именно она раздавала золотые ключики в шоколаде. Берсуковский молча наблюдал за действом из ложи, так, чтобы не попадаться в объективы телекамер. Он просто не мог надивиться инстинкту маленького Уэлдона. Это же надо - посадить на крючок такую девчонку! Теперь Берсуковский уже искренне склонялся к тому, чтобы работать с Карпушей Уэлдоном в ещё более тесной связке. Он ожидал от такого сотрудничества много пользы.

И при этом, он ведь ещё не знал, что уже принято решение о его назначении начальником новообразованного комитета!

Дождавшись, пока Элина отвручала призы, Карпуша пробрался за кулисы и приказал человеку в униформе позвать девочку. Элина немножко поломалась, но со сцены все-таки ушла.

А в зале происходило сейчас самое интересное. Шесть вращающихся площадок возникли на месте чинных кресельных рядов в разных концах зала, и на каждую из них выскочил свой звездный затейник.

Ефим Керзон, обязательный на любом концерте, как занавес на сцене, пел: "Станьте дети, станьте в круг, жил на свете добрый жук..." расхаживая по огромному масонскому скарабею, нарисованному на круглой площадке; Валерия Бестолкунова - про "Носики-курносики сопят", на фоне стилизованных тюремных коек; Алекпер Газпромов с сыном в своей песне трогательно требовали найти потерявшуюся маленькую собачку за крупное вознаграждение; гренадероворослый Полип Мотыгоров в милицейской униформе с блестящими эполетами эпохи жандарма Бенкендорфа выкладывался в шлягере "Ты мусоровоз, я - твой мусор", вокруг него, словно распознав близкого себе по духу, весело прыгали самые маленькие, карапузы года по три-четыре; полуголенькие парнишки из коммерчески-ориентированной группы "Дай-дай" пели песнь орангутанов из яванских джунглей, состоявшую всего из двух слоганов: "угу" и "эге", - но которые они выкрикивали с разным, подчас непростым и трагическим, выражением; наконец, на шестой площадке выступал известный детский телеведущий и показывал карточные фокусы.

Нечего и говорить, что все дети распределились по этим шести площадкам, испытывая полный восторг. Но и их родителям были предложены свои развлечения - помимо естественной выпивки с фуршетом к ним относилась и подвижная инсталляция ультрамодного художника Куукиша. Сам художник страшно нервничал - Господи, как публика примет его неоднозначное произведение? - и сидя в осветительской кабинке, ожесточенно пытался нащупать вену на своих исколотых запястьях.

Творение Куукиша представляло собой огромное медленно двигающееся и перетекающее волнами зеркало из специальной сверхтонкой фольги, удивительно кривое на каждом сантиметре своей поверхности. Всякий смотрящий в него видел совершенно причудливые искажения пространства вокруг себя и даже в себе самом. Например, стоявшие в разных углах зала люди из разных слоев общества, разной партийной принадлежности и вообще смертельные враги, - в этом зеркале могли выглядеть тесно обнимающимися. Или наоборот. Лысые выглядели волосатыми, а бедные - богатыми. Понаехавшие с Урала и с Сибири казачьи функционеры - смотрелись натуральными английскими гвардейцами. Новые русские из ближнего Подмосковья - беженцами из ближнего зарубежья. Скромные овечки - подружки Ирины Уэлдон по её бедной юности - выглядели как клонированные Мерилин Монро на момент романа с клонированными президентами Кеннеди.

В сердцевине взрослой тусовки в разноцветных лучах прожекторов красовалась Ирочка Уэлдон, в окружении толпы поклонников. Счастье её было так велико и так бездумно, что она почти парила над площадкой, на которую грамотными пиротехниками потихоньку выпускался белый дым, что создавало полную иллюзию парения на облаках...

Ее муж, Рональд Уэлдон, скромно выпивал за столиком, ошибочно (вследствие выпитого и от общей слабости здравого смысла) ощущая, что уже недалек тот день, когда дети страны непобедившего коммунизма смогут насладиться хотя бы сказкой "Диснейленда".

Дорогой Чуча, который тоже присутствовал на сказочном вечере, смотрел в волшебное зеркало - и не узнавал себя. Он видел пожилого профессора, немного чудаковатого, но чрезвычайно гениального. Рядом с ним стояла его спутница (явно, по виду, жена) - серенькая невзрачная толстушка. Чуча скашивал глаза вбок, на манекенщицу Линду, которую специально выписал себе из Монако месяц назад, и диву давался. То, что сам он выглядит как профессор - не удивительно, хоть и приятно. Но вот что стоящая под ручку с ним грудоногая шалава превращается в брюхастую кургузую тетку - это Чучу просто убивало. Может быть, он зря потратил на неё пятьдесят три с половиной тысячи долларов, раз она не умеет как следует подать себя в высшем художественном обществе?

Одним словом, и для детей и для взрослых в зале было навалом интересного.