Особо сложные дела - Иван Неручев

Мать и дочь охотно согласились приютить обездоленного человека. Как же можно поступить иначе? Но мать сгорала от любопытства: что же нового произошло в семье Сурова, почему он ушел из дому куда глаза глядят? Об этом она прямо и спросила Анатолия.

— Безумная женщина! — вздохнул тот. — Потребовала, чтобы я бросил работу! Видите ли, она не выносит секретов, тяготится ими, не признаёт их между мужем и женой. А ведь я… Вам, добрым своим друзьям, я скажу всего лишь два слова, и вы поймете мое положение: я… секретный сотрудник!

Суров так значительно произнес эти два слова, что мать и дочь замерли, больше ни о чем не смея расспрашивать.

С этого памятного дня Суров прочно вошел в новую семью, как любимый муж и желанный зять.

Анатолий Яковлевич Суров приятно удивил обеих женщин: несмотря на свою молодость, он оказался чрезвычайно деловитым, энергичным, распорядительным и даже строгим хозяином дома. Мать почтительно назвала его «настоящим мужчиной» Мария тоже была без ума от радости. Главное, что ценно, — это полное взаимопонимание, повседневная и всё возрастающая взаимная забота. Лишь одно неприятно: ничего не говорит о своей работе, по ночам часто отлучается… Однажды она сказала об этом мужу: у нее не простое женское любопытство и она не собирается ставить ему ультиматум, как первая жена, — она хочет стать еще ближе к нему, хочет слить все свои интересы с его интересами. Чем же он занят? Толя внимательно выслушал ее и покачал головой:

— Не к лицу тебе обывательское любопытство! Знаешь, я дал клятву о молчании. Не волнуйся. Не беспокойся… Я тебе доверяю во всем, но клятва есть клятва.

Мария смирилась. Толя, видимо, прав. Она больше никогда не станет надоедать ему. И если нужно по делам службы уходить из дому ночью, пусть уходит… Что поделать? Надо терпеть. Ведь он же… секретный сотрудник!

И всё же, несмотря на эти трезвые успокаивающие соображения, совместная жизнь Марии и Толи имела свои темные пятна. Прежде всего в их жизнь вклинивались два затруднения: одно с оформлением брака, на чем настаивала мать Марии, второе — прописка Анатолия по новому месту жительства. Оба эти вопроса должен был разрешить сам Анатолий, но он пропадал с утра до вечера, а нередко и ночи напролет.

— Что поделать?! — вздыхал он, — сутки ограничены двадцатью четырьмя часами. Кстати, с оформлением брака можно повременить. И без того живем слава тебе господи, позавидовать можно. Что же касается опасений и предрассудков мамы, с этим можно не считаться: на то она и старенькая мама, чтобы жить прошлым, сохранять отсталые взгляды.

Когда же теша напоминала о прописке, Анатолий объяснял, что бывшая его жена рассчитывает, по всей вероятности, на его возвращение, а потому и не дает ему отметиться. Впрочем, это всё пустяки. Не стоит омрачать тревогами и беспокойствами безмятежную жизнь. А с управхозом он всегда договорится.

Так и жили, благодаря судьбу за счастье. Однако это счастье вскоре сменилось огорчением: на второй день после окончания финской войны Толя Суров получил куда-то длительную командировку.

Пропадал Суров долго — около двух лет. Мать уже стала думать о нем: нашел, подлец, где-нибудь очередных доверчивых слушательниц, морочит им головы! Попалась, видно, Мария на удочку отъявленного проходимца, бабника. Ясно, что за гусь: покрутил, повертел чужой судьбой и смылся. Эх, Мария, Мария, куда ты, голубушка, смотрела, где глаза твои были!.. Зачем поддалась на вежливость, на обходительность? Ох, горе горькое! До чего непутевой бывает жизнь, до чего гадок бывает иногда человек!

Она так думала, но говорила другое. Она успокаивала дочь, пыталась обелить Толю, придумать причины его задержки. Во всем виновата его секретная работа; она не позволяет ему вернуться или хотя бы написать, дать знать о себе…

Мария всегда охотно выслушивала мать, цепляясь за любое ее предположение. Правда, она и без этого не потеряла веру в порядочность мужа, попрежнему сильна была ее любовь. Только смерть может разрушить эту любовь!

…Суров вернулся на вторую неделю после черного дня — 22 июня 1941, года. Вернулся как ни в чем не бывало, и вел себя так, словно никуда не уезжал: спокойно, деловито. Он даже не счел нужным объяснить жене и тете, где пропадал. Ясно, что на эту тему говорить ему было неудобно: попрежнему мешала секретность службы.

Всё же мать не выдержала:

— Ну, хорошо, нельзя было написать. Пусть это запрещено! Но неужели нельзя было передать с кем-либо хоть два-три слова: жив, дескать, здоров, чего и вам желаю… За меня, дескать, не волнуйтесь, не пропаду, целехоньким вернусь.

— Это уже не два-три слова, а целое послание, — рассмеялся Анатолий. — Значит, нельзя было… В противном случае я написал бы сотни таких посланий…

Затем участливо спросил:

— Вы лучше скажите, как жили без меня? Не обижал ли вас кто?.. Вот и отлично! Хорошо, что хорошо кончается. Мы снова вместе! Если бы вы знали, как я спешил, как рвался к вам, мои родные…

Продолжая преподавать французский язык, Мария поступила на курсы медицинских сестер. Мать, не считаясь с нормами рабочего дня, сутками пропадала на заводе. Анатолий еще чаще, чем до «командировки», исчезал из дому на двое-трое суток, а иногда и на неделю. Словом, семья, как и многие семьи в те напряженные и тяжелые годы, спутала дни и ночи, забыла о личной жизни, об отдыхе, о развлечениях. Всё было поглощено борьбой — острой, непримиримой. Ни мать, ни Мария не имели теперь времени думать о тех вопросах, которые еще недавно так волновали их, — об оформлении брака, о прописке…

В городе заговорили о коварных происках врага. Ходили слухи, что вражеские лазутчики подают тайные сигналы, указывают объекты для бомбежки.

Громко прозвучал призыв советской власти: всемерно повысить революционную бдительность!

Под влиянием этого призыва мать Марии призадумалась над поведением зятя: зачем он пришел в их дом? Любит ли он Марию? Если любит, почему не прописывается? Почему не оформляет брак?

Решила посоветоваться с Марией. Но дочь ответила таким возмущенным отпором, что мать дала себе зарок никогда больше не говорить на эту тему. «Вот разве что родственнице — Грибановой рассказать. Она народный судья, имеет большой жизненный опыт».

Грибанова внимательно выслушала обеспокоенную родственницу, но из сбивчивого ее рассказа никаких определенных выводов не сделала. Решила «выехать на место происшествия для производства местного осмотра», лично повидать Сурова.

Несколько раз судья «случайно» заходила на квартиру Евдокии Анисимовны, и всё неудачно. Лишь шестое посещение свело ее с Суровым, «красавцем-мужчиной», как она с первого взгляда мысленно назвала Анатолия Яковлевича. Встреча произошла поздно вечером.

Завязалась живая беседа. Толя еще в первые месяцы супружеской жизни узнал со слов Марии, что Грибанова — народный судья. Встречаться — они не встречались, — все были очень заняты… Почему же она пожаловала теперь? Может быть, старуха затащила ее с определенной целью? Решив получить ответ на этот вопрос, Суров перешел на игриво-легкомысленный тон:

— Ох, уж эти мне законники! Всюду и везде они видят преступников… Думаю, вы и меня бы засудили с удовольствием.

— При всем желании, Анатолий Яковлевич, не смогла бы: вы не моей подсудности.

— То есть? — Суров зорко следил за каждым движением судьи, особенно за глазами. Но в них ничего не было, кроме простодушия.

— А как же?! Если бы вы совершили какое-нибудь преступление, вас судил бы другой суд…

— Именно?

— Суд по месту вашего жительства.

— А я хочу, чтобы меня судил трибунал!.. Нет, нет, вовсе не хочу! Смертельно боюсь всякого суда… Никогда в жизни не имел каких-либо проступков. И не летун. Вот, пожалуйста! — Суров с ловкостью фокусника подал судье очутившийся у него в руках паспорт. — Убедитесь сами: здесь имеется одна-единственная отметка о моей работе. Следовательно, тружусь достойно, с работы не гонят.

Грибанова как бы машинально взяла паспорт и быстро перелистала; казалось, она ничего в нем не прочла. Но это было не так. За короткие мгновения она успела прочесть всё, что представляло для нее интерес: владелец паспорта был прописан по Боровой улице, дом 1!.. Место работы — неразборчиво, но начало работы, действительно, имеет отдаленную дату: «6/V-34 г.». Паспорт пятилетний. Дату могли и обязаны были перенести. Но почему в таком случае паспорт так потрепан? Жаль, что не успела взглянуть на дату выдачи… Да и не молод ли Толя для такого трудового стажа?

Все эти мысли стремительно промелькнули в голове Грибановой. Напрасно Суров ждал дальнейших расспросов. Судья сослалась на усталость, на головную боль и оставила приветливых хозяев.

Прощаясь с матерью, Грибанова шутливо сказала: