Вторая жизнь гридня Степана (СИ) - Санфиров Александр

– Пап, как там бабуля? Не очень переживает? – спросил я между делом.

– А ты, как думаешь, – зло сказал отец. – Лекарства пьет, весь дом корвалолом пропах. Она ведь сразу смекнула, что тебя украли, поэтому телеграмму мне на работу отправила.

Мы попрощались со Ступиным и спустились к машине. Около нее стоял, незнакомый молодой парень. По характерным движениям, и поведению было понятно, что у него за плечами, имелось какое-то диверсионное подразделение.

– Ясно, – подумал я. – Отец всерьез собирается воевать.

– Познакомься Гена с моим сыном, – обратился отец к нему. – Ты его еще не видел. Парень, улыбаясь, протянул руку и довольно крепко пожал мне ладонь. Однако его глаза продолжали тщательно сканировать окружающее. На ухе у него был закреплен наушник с микрофоном. Мне не надо было долго искать, с кем он может держать связь. На другой стороне улицы стояла восьмерка с тонированными стеклами.

Гена заметил мой взгляд в сторону машины и сказал, обращаясь к отцу.

– Михаил Александрович, а паренек у вас наблюдательный, вмиг охрану срисовал.

– А, то, – ответил батя и уселся на водительское место. Гена и я залезли на заднее сиденье, и мы тронулись.

Когда отец открыл дверь в нашу квартиру, мама нас уже встречала на пороге. Она сразу ринулась ко мне и начала обнимать и целовать.

– Сережа, как я по тебе соскучилась! – приговаривала она

Я же чувствовал себя очень неловко. В памяти Сергея мама представала красивой темноволосой женщиной, не лишенной некой солидности. Но для меня она казалась просто очень красивой девушкой с крупной грудью, которая сейчас уперлась в мою тощую грудную клетку. А в руках у меня оказалась упругая гибкая талия. И я с ужасом почувствовал, как начал твердеть некий орган, размерами не больше стручка.

Когда я все же смог выбраться из ее объятий, отец, с усмешкой глядя на мое красное вспотевшее лицо, сказал:

– Маша, перестань его тискать! Сколько можно повторять! Парень взрослеет, стесняется твоих обжималок.

Семейный вечер, к сожалению, не удался. Родители начали ссориться уже за столом, и причиной был не я. Мама, хоть и не с восторгом, но положительно отнеслась к идее моей учебы в элитном пансионате в Швейцарии. Но когда батя завел разговор, что ей тоже не мешает поехать со мной, тут все и началось.

– Ты никогда не воспринимал меня всерьез! – кричала она. – Считаешь, что моя научная работа яйца выеденного не стоит? Я прекрасно знаю, зачем ты хочешь меня отправить с Сережкой. Чтобы на свободе со своими бл….

Тут она резко заткнулась и посмотрела на меня. Я же продолжал пожирать ужин, делая вид, что ничего не слышу. В глубине души мне не нравилось малодушие Сережкиного отца, если бы он рассказал жене, как обстоят дела, все было бы гораздо проще. После ужина обсуждение продолжилось без меня. Я же удалился в свою комнату. Развалившись на диване, я разглядывал красочные плакаты с Шварцнеггером и БониМ на стенах. Кассетный магнитофон Акай привлек на время внимание, но музыку включать не хотелось. Я, было, погрузился в размышления о своей дальнейшей жизни, когда передо мной материализовался Ефимка.

– Сейчас он был одет в синюю курточку и такого же цвета брюки, его борода была тщательно расчесана, впрочем, как и волосы на голове.

– Ты здесь, какими судьбами? – удивился я.

Домовой скорчил гримасу и тяжело вздохнул.

– Вот она молодежь, никакого вежества в помине нету. Да, что я жалуюсь! Яблочко от яблони недалеко падает. Бабка твоя Павлина такая же в точности.

Он уселся на стул напротив меня и, качая коротенькими ножками, спросил:

– Степушка, так, как насчет нашего уговора, силушки мне передать?

У меня на лице нарисовалась улыбка..

Так ведь никакого уговора пока не было, – уточнил я.

– Ну, как же так? – встревожился тот. – Ты же сам сказал, как только силы наберешь, сразу мне чуток подкинешь, а за мной не заржавеет.

– Точно?

– Точнее не бывает, – заверил домовой, – Отслужу только так.

– Что-то не очень верится, – скептически сообщил я. – Мне позавчера рядом с домом холуи по голове настучали и в город увезли, а ты даже не пытался меня защитить.

Однако Ефимка нисколько не стушевался.

– А пошто я тебя должен был защищать? Молока ты мне не наливал, вежества не оказывал, ряд мы с тобой не заключали, – воинственно выдал он. – И вообще, я по жизни не защитник, мое дело порядок в доме блюсти.

Слушая Ефимкины оправдания, я пытался понять чего, собственно, его дразню, хотя знаю прекрасно, что не может он хозяев защитить от лихих людей.

– Ну, в чем же тогда твоя служба заключаться будет? – спросил я.

Домовой почти по-человечески пожал плечами.

– Ну, ежели мы с тобой ряд уговорим, тогда, что в нем упомянуто, то и сделаю, – заявил он. После чего молча продолжал сидеть на стуле, поблескивая маленькими, глубоко посаженными глазками.

Тут мне пришла в голову интересная мысль, что домовой знает о людях с даром. Однако на мой вопрос Ефимка сообщил только, что последнего одаренного видел зим триста назад. А отчего они все пропали, не имеет понятия. Но с тех пор большая часть нежити тоже стала угасать.

– Подумать только, – печально сообщил он. – Около Гривок только одна кикимора в Михеевском болоте осталась. А когда-то их там цельный десяток обитал.

Я вспомнил последнюю, упокоенную мной кикимору, и содрогнулся, вспомнив гнилостный запах, исходящий от человекообразной нежити, лишь отдаленно напоминающую костлявую старуху, с огромными когтистыми лапами. А Ефимка сожалеет о них, как о лучших подругах.

На следующий мой вопрос, каким образом он попал в город, домовой небрежно сказал:

– Да на таратайке вашей вонючей вместе с Мишкой. Я, вишь, как бесёду его с матерью послушал, понял, что надо к тебе попадать, а то уедешь в Швенцарию свою, и лови тебя там, как ветра в поле.

Я сначала не понял, о каком Мишке он говорит, а когда сообразил, понятливо усмехнулся. С Ефимки станется и бабушку Павлину, Пашкой обозвать.

Значит, в Швейцарию попасть, тебе не по зубам? – поддел я его.

– Отчего же могу и в ваши Швейцарии пройти, тока для начала силушки мне подкинь, – вернулся домовой на прежнюю тему.

Дразнить Ефима мне надоело, поэтому мы быстро обговорили все вопросы и он, с легкостью опустошив мой источник, растворился в воздухе.

– Ежели, что, зови! – набатом в голове прозвучали его прощальные слова.

Оставшись один, я начал разбирать постель, но тут в комнату зашли родители.

– Сынок, – обратилась ко мне мама. – Мне надо с тобой серьезно поговорить. Папа хочет, чтобы мы ехали вдвоем, он обещал снять нам домик, или квартиру, если же ты поедешь один, то будешь жить в пансионате. Скажи, ты хотел бы, чтобы я была с тобой.

Отец за маминой спиной начал энергично жестикулировать, было вполне понятно, чего он добивается.

Я мысленно вздохнул – свобода, махнув крылом, удалялась от меня.

– Конечно, мамочка, – сказал я. – Было бы очень здорово, если бы мы жили с тобой.

Отец удовлетворенно подмигнул и поднял вверх большой палец.

Мама повернулась к нему, и он тотчас принял невозмутимый вид.

– Хорошо, Еремин, – сказала она. – Пользуйся моей добротой. Но смотри, у меня есть те, кто сможет доложить о твоем поведении.

Они снова начали ругаться, но я прервал их разборки, спросив, каким образом отец сможет отправить меня в колледж и главное, на какие шиши.

И тут я понял, что Сережка, действительно не знал ничего путного об отце и его деньгах. Оказывается, тот уже второй год входит в правление Стандартбанка и является одним из его крупных акционеров. В прошлом году банк смог привлечь средства одного из небольших швейцарских банков. И пока шли переговоры, отец успел завести неформальные знакомства с его сотрудниками.

Об учебе в Лозанне речь зашла еще весной, но тогда это все было на уровне пожеланий, а буквально неделю назад, его новый знакомец Томас Борнхольт, позвонил и сообщил, что решил все вопросы с визами и поступлением на подготовительное отделение колледжа.