Внеземной. В поисках инопланетного разума - Ави Леб

Мой план стать философом и найти ответы на некоторые фундаментальные вопросы, волнующие человечество с незапамятных времен, был на время отложен из-за призыва в армию, которому подлежат все израильтяне старше восемнадцати лет. Служба считается делом каждого. Поскольку в старших классах я подавал неплохие надежды в физике, меня пригласили в программу Тальпиот, куда ежегодно набиралось примерно 20 новобранцев, принимавших затем участие в оборонных исследованиях, сочетая таким образом науку с интенсивной военной подготовкой. Мои академические амбиции пришлось оставить: изучение идей Жан-Поля Сартра и Альбера Камю, философов-экзистенциалистов, чьи книги я запоем читал в юности, слабо сочеталось с моей новой ролью. Интенсивное штудирование физики было, пожалуй, самым близким к интеллектуальному творчеству занятием за все годы моей военной службы.

Хотя мы носили форму ВВС, нас знакомили с боевыми задачами всех родов войск Армии обороны Израиля. Мы прошли базовую пехотную подготовку, затем боевые курсы по артиллерии и инженерии, нас учили водить танки, таскать на себе пулеметы во время ночных марш-бросков и прыгать с парашютом. К счастью, я был в хорошей спортивной форме, поэтому физические нагрузки хотя и были значительными, но терпимыми. Помимо обычных армейских обязанностей, были и другие занятия, к которым я обратился с бóльшим энтузиазмом, – академические курсы в Еврейском университете в Иерусалиме.

Участие в программе Тальпиот подразумевало, что мы будем серьезно изучать физику и математику, что достаточно близко к философии. Кроме того, просто находиться под сводами университета было делом более захватывающим, чем копание в грязи с автоматом за спиной. Используя предоставленную возможность, я хотел и потому старался оправдать доверие правительства. В этот период своей жизни я начал понимать, что, хотя философия задает фундаментальные вопросы, она часто сама не может на них ответить. Я увидел, что наука может оказать мне в моих поисках великую помощь.

После трех лет учебы и военной подготовки я должен был присоединиться к какому-нибудь гражданскому или военному проекту, имевшему непосредственное практическое значение. Но мне хотелось заниматься более интеллектуальными, творческими задачами, серьезными и долгосрочными исследованиями. Я поехал в одно место – которого не было в официальном списке рекомендованных для выпускников Тальпиота учреждений – и предложил им от себя не совсем стандартный план исследований. К тому времени у меня за спиной уже был кое-какой список достижений, как академических, так и чисто армейских, поэтому руководство отнеслось к моему предложению благосклонно. Сначала мне разрешили работать по моему плану три месяца, испытательный период, а затем моя исследовательская программа была одобрена на весь срок, который полагалось отработать после обучения в Тальпиоте, – с 1983 по 1988 год.

Исследования продвигались довольно неплохо, а некоторые из избранных мной новых направлений считались военными весьма перспективными. Погрузившись в азарт научной работы, я разработал теоретическое обоснование (позже запатентованное) новой схемы для использования электрического заряда с целью придания снаряду более высокой скорости, чем это достижимо при использовании обычных химических взрывчатых веществ. Этим проектом занимался целый отдел из двух десятков ученых, и он стал первым иностранным исследованием, получившим финансирование от Стратегической оборонной инициативы США (СОИ), известной также как «Программа “Звездных войн”» – амбициозной концепции противоракетной обороны, выдвинутой президентом Рональдом Рейганом в 1983 году.

В то время шла холодная война, многолетняя вражда между Соединенными Штатами и Советским Союзом, между демократией и коммунизмом, между Западом и Востоком, которая бросала густую тень на все международные отношения. Обе стороны накопили обширные арсеналы ядерного оружия, достаточные для того, чтобы уничтожить друг друга многократно. «Часы Судного дня» – проект обеспокоенных ученых, основавших журнал «Бюллетень ученых-атомщиков», имевший целью предупредить человечество о близости рукотворной общепланетной катастрофы, – почти всегда показывали время «семь минут до ядерной полуночи».

СОИ была частью того глобального противостояния. Программа предусматривала использование лазеров и другого новейшего вооружения для уничтожения приближающихся баллистических ракет противника и, хотя была официально закрыта в 1993 году, оказала серьезное политическое влияние на приближение конца холодной войны и распад Советского Союза.

Моя работа в Тальпиоте также стала основой моей докторской диссертации, которую я завершил, когда мне было двадцать четыре года. Темой была физика плазмы, описывающая наиболее распространенное из четырех фундаментальных состояний материи: его вы можете найти в звездах, молниях и некоторых телевизионных экранах. (Если вам это интересно, диссертация называлась «Ускорение частиц до высоких энергий и усиление когерентного излучения при помощи электромагнитных взаимодействий в плазме». Гораздо менее броское название, чем у этой книги.)

Даже получив докторскую степень, я не знал с уверенностью, чем буду заниматься. Я не был женат на физике плазмы. И меня все время тянуло назад, в Бейт-Ханан. Большая часть меня хотела кардинально сменить курс и вернуться к философии. Однако цепочка решений, не все из которых были приняты мной лично, определила для меня другое направление.

Все началось с одной поездки на автобусе, случившейся еще во время моей армейской службы. Рядом со мной тогда ехал физик Ари Зиглер, и в разговоре он вскользь заметил, что самое престижное место для аспирантуры – это, без сомнений, Институт перспективных исследований (IAS) в Принстоне, штат Нью-Джерси. Спустя какое-то время, когда я был в Вашингтоне, округ Колумбия, встречаясь с чиновниками, ответственными за работы над СОИ, а также после этого, на конференции по физике плазмы в Техасском университете в Остине, – мои пути пересеклись с «папой римским физики плазмы» Маршаллом Розенблютом. Я знал, что Институт перспективных исследований был его альма-матер, поэтому расспросил его о деталях. Он поддержал идею, посоветовав съездить туда ненадолго. Воодушевленный, я немедленно позвонил Мишель Сейдж, сотруднице администрации IAS, и спросил, не могу ли я посетить их на следующей неделе. Она ответила довольно прохладно: «Вы не можете просто приехать к нам. Отправьте мне свое резюме, а после я дам вам знать, сможете ли вы приехать».

Я совсем не пал духом и отправил ей список из одиннадцати своих публикаций, позвонив снова через несколько дней. На этот раз она согласилась, и мы запланировали визит ближе к окончанию моего пребывания в Соединенных Штатах. Когда я прибыл в ее офис рано утром назначенного дня, Мишель встретила меня словами: «Только один преподаватель может уделить вам свободное время, это Фримен Дайсон. Я представлю вас ему».

Я был в восторге. Я знал имя Дайсона из своих учебников по квантовой электродинамике. Вскоре после того, как я вошел в кабинет Фримена, он сказал: «О, вы из Израиля. Вы знаете Джона Бакала? Он любит израильтян». Он, должно быть, заметил недоумение