Впусти меня - Линдквист Йон Айвиде

Томми и Роббан погрузились в размышления, прокручивая в воображении подробности убийства и всего, что за ним последовало. Через какое-то время Лассе поднял голову и вопросительно посмотрел на них. В глазах его стояли слезы.

– Но они хоть быстро умирают? Свиньи?

Томми серьезно посмотрел на него и ответил:

– Нет.

– Я выйду ненадолго…

– Нет.

– Я только во двор.

– Ладно, только со двора ни ногой.

– Хорошо.

– Позвать тебя?

– Нет. Я сам приду. У меня есть часы. Не надо меня звать.

Оскар натянул куртку, шапку. Занес ногу над ботинком, но затем остановился, тихонько прокрался в свою комнату, достал нож и спрятал его под куртку. Когда завязывал шнурки на ботинках, мама крикнула из гостиной:

– На улице холодно.

– У меня шапка.

– На голове?

– Нет, на ноге.

– Не надо с этим шутить. Ты же знаешь, что у тебя…

– Все, пока!

– …проблемные уши.

Он вышел, посмотрел на часы. Четверть восьмого. До начала передачи еще сорок пять минут. Наверняка Томми и компания сейчас тусуются в подвале, но идти к ним он не рискнул. Томми был еще ничего, но остальные… Иногда им приходили в голову странные вещи, особенно когда нанюхаются клея.

Он направился к детской площадке посреди двора. Два корявых дерева, служивших при случае футбольными воротами, игровой комплекс с горкой, песочница и качели – три резиновые покрышки, подвешенные на цепях. Он сел на одну из покрышек и начал неторопливо раскачиваться.

Ему нравилось бывать здесь по вечерам. Кругом сотни светящихся окон, а сам он невидим в темноте. Спокойствие и одиночество. Он вытащил нож. Изогнутое лезвие было таким зеркальным, что в нем отражались окна. Светила луна.

Кровавая луна.

Оскар слез с качелей, тихо подошел к ближайшему дереву и обратился к нему:

– Чего уставился, козел? Сдохнуть хочешь?

Дерево не ответило, и Оскар осторожно вогнал нож в ствол, стараясь не погнуть лезвие.

– Вот тебе! Чтобы не пялился!

Он ковырнул ножом так, что от ствола откололась небольшая щепка. Кусок мяса. Он прошептал:

– А теперь визжи! Визжи как свинья!

Он замер. Ему что-то послышалось. Прижав нож к бедру, он огляделся по сторонам. Поднес лезвие к глазам, посмотрел. Острие было таким же ровным, как и прежде. Он заглянул в него, как в зеркало, и в нем отразился детский городок. На вершине горки кто-то стоял. Еще секунду назад там никого не было. Расплывчатый контур на фоне строгих стальных конструкций. Он опустил нож и повернулся к горке. И правда. Но это был не маньяк из Веллингбю, а ребенок.

Было достаточно светло, чтобы разглядеть: это девочка. Раньше он ее здесь не видел. Оскар сделал шаг по направлению к горке. Девочка не двигалась. Просто стояла и смотрела на него.

Он сделал еще шаг и внезапно испугался. Чего? Самого себя. Крепко зажав в руке нож, он приближался к девочке, собираясь нанести удар. И хотя это было не так, на какое-то мгновение он в это поверил. А она-то что, не боится?

Он остановился, убрал нож в чехол и засунул его под куртку.

– Привет.

Девочка не отвечала. Приблизившись, Оскар разглядел, что у нее темные волосы, маленькое личико и большие глаза. Широко открытые, спокойно глядящие на него. Ее белые руки покоились на поручне.

– Привет, говорю!

– Я слышу.

– А чего тогда не отвечаешь?

Девочка пожала плечами. Голос ее оказался не таким уж и тоненьким. Пожалуй, она была его ровесницей.

Было в ней что-то странное. Черные волосы до плеч, круглое лицо, маленький нос. Прямо картонная куколка из детского приложения журнала «Мой дом». Вся такая… хорошенькая. И все же что-то в ней было не так. На ней не было ни шапки, ни куртки. Один лишь тоненький розовый свитерок, хотя на улице стоял холод.

Девочка кивнула на дерево, исколотое ножом:

– Что делаешь?

Оскар покраснел, но вряд ли она могла увидеть это в темноте.

– Тренируюсь.

– Зачем?

– На случай, если сюда заявится маньяк.

– Какой еще маньяк?

– Ну тот, из Веллингбю. Который зарезал того парня.

Вздохнув, девочка посмотрела на луну. Затем свесилась вниз.

– Боишься?

– Да нет, но маньяк все-таки… нужно же… уметь защищаться. Ты здесь живешь?

– Да.

– Где?

– Там, – девочка махнула рукой в сторону соседнего подъезда. – Через стенку от тебя.

– Откуда ты знаешь, где я живу?

– Я тебя видела. В окне.

Щеки Оскара запылали. Пока он лихорадочно соображал, что сказать, девочка спрыгнула с горки, приземлившись прямо перед ним. С двухметровой высоты.

Гимнастка, что ли?

Она была одного с ним роста, только гораздо стройнее. Розовый свитер обтягивал ее худенькое тело без малейшего намека на грудь. У нее были черные глаза, казавшиеся огромными на маленьком бледном лице. Она выставила перед собой руку, словно удерживая его на расстоянии. Пальцы ее были длинными и тонкими, как прутики.

– Я не могу с тобой дружить. Имей в виду.

Оскар скрестил руки на груди, ощущая ручку ножа под мышкой.

– Это еще почему?

Рот ее изогнулся в кривой усмешке:

– А что, обязательно нужна причина? Я просто говорю как есть. Чтоб ты знал.

– Ну и ладно.

Девочка развернулась и пошла прочь к своему подъезду. Когда она отошла на несколько шагов, Оскар крикнул вдогонку:

– Да с чего ты вообще взяла, что я хочу с тобой дружить?! Дура!

Девочка остановилась. Постояла. Затем развернулась, подошла к Оскару и встала прямо перед ним, сцепив пальцы опущенных рук.

– Что ты сказал?

Оскар крепче прижал руки к груди, нащупывая ладонью рукоятку ножа, и уставился в землю.

– Я сказал, что ты дура… раз так думаешь.

– Я дура?

– Да.

– Извини. Я просто сказала правду.

Они молча стояли в полуметре друг от друга. Оскар по-прежнему смотрел в землю. От девочки исходил странный запах.

Год назад у его пса Бобби началось воспаление лапы и в итоге пришлось его усыпить. В последний день Оскар не пошел в школу и несколько часов подряд лежал рядом с больной собакой, прощаясь. Девочка пахла так же, как Бобби тогда. Оскар поморщил нос:

– Это от тебя так воняет?

– Наверное.

Оскар поднял глаза. Он жалел о своих словах. Она казалась такой хрупкой в своем тоненьком свитерке. Он сменил позу, махнув рукой:

– Ты не мерзнешь?

– Нет.

– Почему?

Девочка повела бровями, наморщив лоб, и на мгновение показалась ему гораздо, гораздо старше своих лет. Как дряхлая старушка, которая вот-вот расплачется.

– Я забыла, как это делается.

Девочка резко развернулась и направилась к дому. Оскар стоял и смотрел ей вслед. Он был уверен, что ей придется потянуть за ручку обеими руками, чтобы открыть тяжелую дверь подъезда. Но она открыла дверь одной рукой, причем распахнула ее с такой силой, что та ударилась о металлический стопор и захлопнулась за ее спиной.

Он сунул руки в карманы куртки, и ему стало грустно. Он вспомнил Бобби. Как он лежал в гробике, сколоченном отцом. На уроке труда Оскар смастерил крест, сломавшийся при первой же попытке вбить его в промерзшую землю.

Надо будет сделать новый.

Пятница, 23 октября

Хокан опять ехал на метро в центр. Десять купюр по тысяче крон лежали в его кармане, свернутые трубочкой и перетянутые резинкой. Он сделает на них что-нибудь хорошее. Спасет кому-нибудь жизнь.

Десять тысяч крон – большие деньги, и если, как уверяет реклама благотворительного фонда «Спасите детей!», тысяча крон может прокормить целую семью в течение года, то уж наверняка десять могут спасти чью-то жизнь в Швеции.

Но чью? Где их искать?

Не отдавать же деньги первому встречному наркоману, в надежде… ну нет. К тому же ему хотелось, чтобы это был кто-нибудь помоложе. Хокан понимал, что это смешно, но в идеале ему представлялся плачущий ребенок, каких изображают на плакатах. Ребенок, со слезами на глазах принимающий деньги, а потом… Что потом?