Вихрь Бездны (СИ) - Ольга Ружникова

к полковнику — всё лучше, чем стоять столбом посреди лагеря. Только «разрешившего» всего часа два как выволакивали из общей палатки в его собственную. Мертвецки пьяного и нанюханного.

Роджер развернулся и пошел прочь. В единственное место, где его не станут поить, тащить кого-то насиловать или отдавать приказы вешать пленных.

3

Эйда прекратила плакать уже на второй день. Смирилась с присутствием Роджера. Так же, как с этой палаткой, разлукой с родными и дорогой в Лютену.

Девушка не плакала, не разговаривала и не смотрела на младшего Ревинтера. Впрочем, смотрела она во всей палатке лишь на одну вещь — стену. Всегда одну и ту же. И вряд ли видела даже ее.

Рядом с пленницей — тоскливо и уныло. Но она хоть молчит.

Его появления не заметили ни Эйда, ни прислуживающая ей лиарская крестьянка — из одного из ближайших к замку селений. Эту Роджеру удалось-таки отбить у солдат еще живой и не искалеченной. И приставить к Эйде под предлогом, что графине Таррент и невесте лейтенанта Ревинтера нужна прислуга. А ревинтеровские младшие офицеры на эту роль ну никак не подходят.

— Вы бы не кручинились так, барышня.

Служанка старше Эйды. Насколько? Была ли замужем? Если так — что сделали с ее мужем?

— Вам-то здесь не так уж и плохо. Я понимаю — благородное воспитание. Но у вас венец всё покроет, а вот простым девкам… И не молитесь вы столько! Не слышит нас Творец — иначе и вы, и я дома были бы сейчас. Вы с матушкой, я — с мужем моим…

Все-таки замужняя. Или (что скорее) уже вдова.

— Ваше благородие! — служанка, заметив Роджера, отвесила поспешный поклон.

Ревинтер-младший против воли вздрогнул. «Благородие» — от слова «благородство». Но так простолюдины обращаются к любому офицеру. К нему самому, к Малену, к Канви…

— Барышня, их благородие к вам пришли…

Эйда обычно на такое не реагирует. Будто обращаются не к ней. Но сегодня ощутимо содрогнулась. И медленно обернулась к нему.

Всегда равнодушные серые глаза взглянули в упор. И Роджеру внезапно захотелось оказаться отсюда подальше — сильнее, чем когда-нибудь прежде. Но теперь бежать осталось только в лес — к волкам. Впрочем, честные лесные хищники не примут в стаю шакала.

— Благородие… — горько усмехнулась Эйда.

— Ты свободна. Позову, когда понадобишься, — обернулся Роджер к крестьянке.

Она тенью выскользнула из палатки. Далеко не уйдет — будет крутиться неподалеку. Под охраной личной гвардии Бертольда Ревинтера. А спать вернется к госпоже. Сам Роджер всё равно ни разу не оставался здесь ночевать. Зарежет его спящим Эйда вряд ли — не Ирия. Но рядом с пленницей всё равно не заснуть.

— Лейтенант Ревинтер. — Теперь ему что, называть ее «графиня»? Впрочем, на обращение по имени она всё равно не реагирует. — Что с моими родными?

Тихий-тихий голос. И безнадежная тоска в серых глазах.

— Их везут в других каретах. Сейчас они в ближайшем аббатстве, под охраной.

— Что с ними будет?

А сама не догадывается? Зачем спрашивает?

— Будет суд.

— Среди судей — ваш отец?

— Да.

Струйка крови побежала по дрогнувшему подбородку, по шее. Эйда прокусила губу.

— Иден — одиннадцать лет. Вы и ее отправите на плаху?

— Я… спрошу у отца.

Причем — именно сейчас. Служанка будет рада-радешенька, что можно не толкаться в лагере — под взорами жаждущей развлечений солдатни. Эйда будет рада, что мучитель хоть на какое-то время убрался. Отец рад не будет, но перетопчется.

Глава 5

Глава пятая.

2993 год от прихода Творца, начало Месяца Рождения Весны — конец Месяца Рождения Весны.

Эвитан, Лиар — Лютена. —

2995 год от прихода Творца, середина Месяца Заката Весны.

Квирина, Сантэя.

1

— Рад, что ты зашел.

Бертольд Ревинтер, министр финансов и один из Регентов Эвитана, — трезв и занят. Как и всегда.

Сидит и пишет за переносным столом.

Аристократ до мозга костей, всегда таким был. Среди стада озверевших свиней он — пастух.

— Отец, — Роджер присел на груду плащей в углу, — я хотел спросить тебя о Таррентах.

— Не волнуйся, — Бертольд Ревинтер даже чуть улыбнулся. — С ними проблем не будет. Их дурак-папаша не успеет сдаться — даже если захочет. А мы не станем ждать. Не говоря уже о том, что нам его сдача не нужна. Так что живым он до Лютены не доедет. Ты успокоился?

— Отец, я не о том… Обязательно убивать всех?

— А кого ты пожалел? Среднюю сестрицу, наградившую тебя шрамом на губе?

— Младшую. Ей ведь действительно одиннадцать.

— Для мятежников возраста не существует. А если серьезно, Роджер, то хватит сопли распускать! Ей сейчас одиннадцать. Считаешь, столько же будет всегда? Или потом она резко позабудет, кто избавил ее от родственников? Через три года Иден Таррент стукнет четырнадцать, она найдет себе мужа — графа, герцога, генерала! Каковы Тарренты в четырнадцать, ты видел на примере средней. А если до сих пор сомневаешься — взгляни на мамашу, подколодную змею.

— Но послушай…

— Это ты меня послушай! — глаза Бертольда Ревинтера опасно потемнели. — Я устал от твоей слабости. Будь хоть раз в жизни мужчиной, а не слизняком. Нам некуда отступать. Или мы победим — и тогда благодарная история распишет нас в розовых тонах, или проиграем — и тогда сдохнем. И нас все, кому не лень, вымажут грязью с головы до ног. Хочешь умереть в собачьем навозе? Я — нет. И я, кажется, знаю, откуда дует ветер. Это твоя невеста уже начинает командовать тобой? Надо же — от нее не ожидал! — Отец неожиданно расхохотался. И это не понравилось Роджеру даже больше гневного всплеска в светло-голубых глазах. — Оказывается, на тебя достаточно даже ее!

Этого еще не хватало! Зазнобило почище, чем на Альварене. Те, кто мешал планам Бертольда Ревинтера, долго не жили. Никогда.

— У меня есть и своя голова на плечах! — страх не за себя помог почти отчеканить это. — Я тоже могу быть против убийства детей. Ты о таком не думал?

— Ты просто устал, мой мальчик, — уже мягче произнес Ревинтер-старший. — Скоро всё это кончится, обещаю.

— Отец, послушай…

— Не перебивай! Это — твоя первая военная кампания. Ты не привык к офицерским пьянкам и только недавно бросил травиться порошком. Я рад, что ты смог прекратить это, я горжусь тобой… но тебе и начинать не следовало — сам это знаешь. И я обещаю: скоро всё это останется в прошлом. Ты забудешь и об этой кампании, и о пьяном быдле, что окружает нас сейчас. Думай о том,