Его последние дни - Рагим Эльдар оглы Джафаров

пить таблетки, в этом смысле ничего не поменялось. Но лечиться придется, иначе его просто не выпустят из психушки, а при явном сопротивлении будут обкалывать насильно. Неплохой конфликт. И как поступит мой герой?

Я удостоверился, что в палате никого нет, дотянулся до тумбочки, взял книгу Оливии Лэнг и достал из рукава ручку. Прости, Оливия, но это все ради искусства, придется делать записи прямо поверх твоих строк. Нужно зафиксировать все, что удалось тут увидеть, и накидать общие черты героя.

Я прикинул прошлое Андрея. В целом нет смысла делать его сильно отличным от моего собственного, кроме нескольких деталей. А что по характеру?

Я вспомнил мобильный телефон в его руках, ну да, явно более хитрый, чем я. И, думаю, куда более стойкий. Он явно не смирится с необходимостью принимать лекарства, он останется самим собой. Но что он может сделать? Сбежать из психушки? Украсть у старшей сестры карточку, выйти из отделения – и потом что? В сейфе на посту хранится его паспорт. Наверняка Андрея будут разыскивать. Какой-то боевик получается. Причем откровенно странный. Писатель сбежал из психушки, скрывается от властей и пишет книги? Я чуть в голос не засмеялся. Прекрасный абсурд. Надо будет юмористический рассказ на эту тему написать.

Не выходит каменный цветок. Либо нужно просто сделать большие художественные допущения. Пусть все в психушке будет реальным, кроме психиатра. Он будет вести с главным героем долгие беседы и все такое. Я вернулся на одну мысль назад и улыбнулся. Записал: «Все в психушке реально, кроме психиатра».

Глава 3

Всю ночь я не мог уснуть. Поэтому от безделья рисовал. Художник из меня так себе, ни разу не Врубель, но с портретом доктора Розенбаума я справился. Попытки с двадцатой, но тем не менее. В полутьме (единственный источник света — окно) карандашный набросок на страницах книги становился объемнее, а буквы в строках будто начинали шевелиться. Рисунок выглядел настолько зловещим, что я бросил эту затею и, опять-таки от безделья, стал работать над книгой.

Вообразил, что в изоляторе не только я, но и Андрей. Действительно, интересно, чем он себя займет в четырех стенах. Мой герой, как и я, недавно тщательно обследовал все помещение, потом долго смотрел в окно на серую облезлую стену и наконец сдался. Сел рисовать. Портрет доктора. Но ручкой, а не карандашом, как я. А потом вдруг взялся писать собственную книгу. Я удивленно моргнул.

Рекурсия? Зачем? Показать что-то через разницу между Андреем и его героем? А что, это имеет смысл. Андрей в психушке, выйти из нее он не может, принимать таблетки не хочет. Через героя, которого он придумает, можно показать конфликт автора с реальностью или даже с самим собой.

Пока получалось вполне логично. Психушка, а в частности изолятор психушки, — прекрасное место для того, чтобы переосмыслить свою жизнь. Но здесь есть одна сложность: своя жизнь слишком своя. Нет дистанции, необходимой для того, чтобы рассматривать весь процесс, а не отдельные эмоционально заряженные эпизоды. Вот для этого-то Андрею и понадобится лирический герой, как бы его назвать? И снова раздражает, что нет интернета. Сейчас бы найти какое-нибудь говорящее имя. Пришлось взять первое, что пришло в голову. Кажется, сказалось отсутствие музыки. Вспомнился музыкант Махмут Орхан.

Махмут, конечно, не то, а вот Орхан… Или даже на казахский манер Архан. Или даже Сархан? Я решил, что пока пусть будет так, Орхан. Потом разберусь. Но тут сразу же возник вопрос — почему Андрей называет своего героя, по сути себя, совсем не русским именем? И тут же этот вопрос перешел на уровень выше: почему я сам называю своего героя русским именем? Особенно учитывая, что я дал ему свою биографию.

Ладно, имя все-таки не окончательное, потом другое придумаю. А пока это будет нерусский мужчина с русским именем. Ничего страшного. Итак, Андрей, сидя в изоляторе, пишет автобиографичную книгу, но не от первого лица. Главным героем становится почему-то Орхан. С чего бы ему начать? С общих данных? С первого воспоминания? Ох, не превратилось бы все это в модный нынче автофикшен. Почему-то в голове заиграл трек «Кровостока» «Биография». Я действительно его услышал.

Видимо, мне настолько не хватает музыки, что мозг воспроизводит ее без внешних средств. Записал: «Если отрезать меломану наушники, то еще несколько дней он сможет слушать музыку по памяти». Откровенно слабоватая получилась острота, надо докрутить.

Но дальше дело не пошло. Я и так и эдак пытался сложить все в рабочую схему, но не было искры. Не было момента, когда все становится ясно.

Меня выдернуло в реальность, я снова вернулся к рисованию. Удивительно, ведь последний раз я рисовал в детстве, никогда не испытывал тяги к этому виду творчества. Интересно, смогу ли нарисовать Дениса?

Я едва не прошляпил шаги за дверью и убрал ручку в рукав в последний момент.

— Просыпаемся, просыпаемся!

В изолятор вошла сестра с градусником. Я послушно сунул его под мышку и сел на кровати.

Я подумал о всевозможных творческих курсах и литературных мастерских. Создатели обещают разогнать вашу креативность на все сто. Но все намного проще. Запритесь в комнате без интернета и развлечений, и буквально через несколько часов вы не будете знать, как заткнуть этот фонтан творчества.

— Не спится? — спросила вдруг сестра.

— Ага, — ответил я и тут же понял, что допустил ошибку.

Она ведь наверняка где-нибудь пометку поставит, мол, нарушения сна или что-то такое.

— Вчера почти весь день спал, вот и выдрыхся.

— Бывает.

Она это нормальным тоном сказала или успокаивающим? Мне кажется, что любое мое действие работает на образ психа. Сестра ушла, а мы с градусником стали прикидывать, удалось ли мне убедить сестру, что со сном у меня все в порядке. И если нет, стоит ли усердствовать. Наверное, я придаю этой истории слишком большое значение. В итоге мы с моим ртутным товарищем решили придерживаться стратегии спокойствия и невозмутимости.

Сестра вернулась за градусником. Я неторопливо извлек его из-под мышки и на автомате взглянул на ртутный столбик. И в следующий миг буквально похолодел от ужаса. Градусник показал