Владычица озера - Анджей Сапковский

— Успокойся, — приказал он тихо, почти мягко. — Чего ты боишься? Стыдишься собственного имени? Боишься его назвать? С ним связано что-то неприятное? Если я спрашиваю, то лишь потому, что хотел бы иметь возможность назвать тебя твоим истинным именем. Но для этого надо знать, как оно звучит.

— Никак, — ответила девушка, и ее огромные глаза неожиданно заблестели, будто подсвеченные пламенем изумруды. — Потому что это имя никакое, ваше императорское величество. Имя в самый раз для того, кто есть никто. До тех пор, пока я остаюсь Цириллой Фионой, я что-то значу… До тех пор, пока…

Голос сорвался так резко, что она невольно схватилась за горло, будто на ней было не колье, а удушающая гарота. Эмгыр продолжал сверлить ее взглядом, по-прежнему мысленно одобряя действия Стеллы Конгрев. Но вместе с тем он испытывал злобу. Злобу неоправданную, беспочвенную, а потому особо злую.

«Чего я хочу от этого ребенка? — думал он, чувствуя, как злоба заполняет его, вскипает, вздымается пеной, словно пар в котле. — Что мне нужно от ребенка, которого…»

— Знай, я ни в коей мере не причастен к твоему похищению, девочка, — неожиданно для самого себя резко сказал он. — Ни в коей мере. Я не отдавал такого приказа. Меня обманули…

Его душила злость на самого себя. Он понимал, что совершает ошибку. Уже давно следовало закончить разговор, закончить надменно, властно, грозно, по-императорски. Следовало забыть о девчонке и ее зеленых глазах… Какое она имеет значение? Она — двойник, подделка, у нее нет даже собственного имени. Она — никто и ничто. А императоры не беседуют с теми, имя которым «никто». Императоры не признаются в ошибках тем, имя которым «никто». Императоры не просят прощения и не каются перед теми, которые…

— Прости меня, — сказал он, и слова эти — чужие и неприятные — прилипали к губам. — Я совершил ошибку. Конечно, я виновен в случившемся. Виновен. Но вот тебе мое слово: больше тебе ничто не грозит. Больше с тобой ничего плохого не случится. Никакой несправедливости, никакого унижения, никаких неприятностей. Ты не должна бояться.

— Я не боюсь. — Она подняла голову и вопреки этикету взглянула ему прямо в глаза. Эмгыр вздрогнул, пораженный чистотой и доверчивостью ее взгляда. Но тут же выпрямился, высокомерный и царственный до тошноты.

— Проси у меня что хочешь.

Она снова подняла на него глаза, и он невольно припомнил те неисчислимые случаи, когда именно таким способом покупал покой своей совести, покой взамен за содеянную подлость. Подло радуясь в душе, что так дешево отделался.

— Проси что хочешь, — повторил он, и поскольку усталость уже брала свое, голос прозвучал как-то более человечно. — Я выполню любое твое желание.

«Пусть она не глядит на меня, — думал он. — Я не вынесу ее взгляда.

Говорят, люди боятся глядеть мне в глаза. А я-то чего боюсь?

Плевал я на Ваттье де Ридо и его “высшие государственные интересы”. Если она попросит, я прикажу отвезти ее домой, туда, откуда ее выкрали. Прикажу отвезти в золотой карете с шестериком лошадей. Достаточно, чтобы она попросила».

— Проси у меня что хочешь, — повторил он.

— Благодарю вас, ваше императорское величество, — сказала девушка, опуская глаза. — Ваше императорское величество очень благородны, щедры. Если у меня и есть просьба…

— Говори.

— Я хотела бы остаться здесь. Здесь, в Дарн Роване. У госпожи Стеллы.

Он не удивился. Он предполагал нечто подобное. Тактичность удержала его от вопросов, которые были бы унизительны для обоих.

— Я дал слово, — холодно сказал он. — И да будет все по твоему желанию.

— Благодарю, ваше императорское величество.

— Я дал слово, — повторил он, стараясь не избегать ее взгляда. — И сдержу его. Однако, думаю, ты выбрала не самое лучшее. Высказала не то желание. Если ты изменишь…

— Я не изменю, — сказала она, когда стало ясно, что император не закончит фразу. — Да и зачем менять? Я выбрала госпожу Стеллу, выбрала то, чего так мало видела в жизни… Дом, тепло, добрые отношения… Сердечность. Невозможно ошибиться, выбирая такое.

«Бедная, наивная зверушка, — подумал император Эмгыр вар Эмрейс Деитвен Аддан ын Кари аэп Морвудд, Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов. — Если б только ты знала, что именно выбирая такое, совершают самые страшные ошибки».

Но что-то — может, далекое, давно забытое воспоминание — не позволило императору произнести это вслух.

— Интересно, — сказала Нимуэ, выслушав рассказ. — И правда интересный сон. Были еще какие-то?

— О! — Кондвирамурса быстрым и точным взмахом ножа срезала верхушку яйца. — У меня все еще в голове кружится после той сценки! Но это нормально. Первая ночь на новом месте всегда приносит сумасшедшие сны. Знаешь, Нимуэ, о нас, сновидицах, говорят, будто наш дар не в том, что мы умеем снить. Если опустить снения в трансе или под гипнозом, то наши сонные видения не отличаются от снов других людей ни интенсивностью, ни разнообразием, ни багажом предвещания. Нас отличает и о нашем даре говорит нечто иное. Мы помним сны. Редко когда забываем, что нам снилось.

— Потому что у вас нетипичная и только вам присущая работа желез внутренней секреции, — оборвала Владычица Озера. — Ваши сны, говоря несколько упрощенно, не что иное, как выделения в организм эндорфина. Как и многие стихийные магические таланты, ваш дар прозаически органичен. Впрочем, к чему я говорю о том, что ты и сама прекрасно знаешь? Я слушаю тебя. Так какие же сны ты помнишь еще?

— Молодого парня, — нахмурила брови Кондвирамурса, — странствующего по голым полям с котомкой за плечами. Голые весенние поля. Вербы… У дороги и на межах. Вербы кривые, дуплистые, растопырившие ветви… Еще не зазеленевшие. Парень идет, осматривается. Наступает ночь. На небе загораются звезды. Одна из них движется. Это комета. Красная, рассыпающая искры, она наискосок пересекает небосклон.

— Браво, — улыбнулась Нимуэ. — Хоть я и понятия не имею, кого ты видела во сне, можно по крайней мере точно определить дату события. Красная комета была видна в течение шести дней весной в год заключения цинтрийского мира. Точнее, в первые дни марта. В остальных снах тоже появлялись какие-нибудь календарные события?

— Мои сны, — фыркнула Кондвирамурса, подсаливая яйцо, — не календарь огородника. В них нет табличек с датами. Но, чтобы быть точной, я видела сон о битве под Бренной, вероятно, насмотревшись на полотно Николая Цертозы в твоей галерее. А дата битвы под Бренной тоже известна. Та же самая, что и год кометы. Я ошибаюсь?

— Не ошибаешься. Что-нибудь особенное было в твоем сне о битве?