Крест Евфросинии Полоцкой - Ольга Тарасевич

– Да будет так. Высоко в небо храм вознесется, – уже спокойнее сказал Иоанн. – И келью я для игуменьи сделаю пригожую. В форме креста будет та келья…

Предславе казалось: не по дням растет храм, по часам. И тридцати недель не прошло – а вот уже стены высоченные в Полоте отражаются и половина купола.

«Закончим, закончим к ближайшему празднику, – радовалась игуменья, осматривая строящуюся церковь. – И просторно там будет, и красиво».

Только Иоанн почему-то все чаще хмурился. Наконец Предслава не вытерпела, потребовала сказать, в чем дело.

Зодчий замялся.

– Матушка, не знаю, как сказать…

– Что, что Иоанн?

Он лишь развел руками:

– Плинфа, матушка… Закончилась, совсем закончилась, а часть купола, ты же видишь, не сложена. И знаю я, что нет больше в обители денег, все на храм ушли.

Денег, и правда, не было.

До рассвета молилась игуменья. Просила, чтобы сподобил Господь полоцких князей помощь оказать. Очень хотелось закончить храм к празднику. Так хотелось, так сильно, что просто мочи не было думать о рушащихся планах.

Она задула свечу, собираясь ненадолго прилечь. Но до слуха вдруг донеслись стоны, бессвязные выкрики.

«Храм? Неужто беда?» – холодея, подумала Предслава и, забыв покрыть волосы, бросилась к новой церкви.

В предрассветных сумерках у печи для обжига угадывалась фигура зодчего. Иоанн, на коленях, отбивал поклоны, крестился. И кричал во все горло:

– Слава тебе, Господи!

Она подошла ближе и зажала рот рукой, не давая вырваться невольному крику.

В печи появлялась плинфа. Кирпичик за кирпичиком. Из воздуха, из полумрака. Бог знает, откуда. С легким стуком наполнялись находящиеся внутри и различимые меж неплотно прикрытыми дверцами подносы…

***2

Лика Вронская вела машину по заливаемому проливным дождем проспекту Вернадского, и ей казалось: машина едет невероятно медленно. Ну вот просто никуда, вредина, не торопится. Игнорирует вжатую в пол педаль газа. Или это все фантазии? Связанные с тем, что предстоящая беседа с отцом Алексеем вызывает панический ужас?..

…Вчера вечером, толкнув обнаруженную в церкви дверь со вполне светской надписью «дежурный священник», Лика вздрогнула. За столом сидел тот самый батюшка, чей разговор со студентом-«ботаником» она невольно подслушала.

Красивое лицо священника вблизи выглядело еще эффектнее. Большие серые глаза с длинными ресницами походили на звезды, чистые, яркие.

Отец Алексей первым нарушил молчание.

– Здравствуйте!

«Улыбка у него тоже располагающая», – подумала Лика и, сделав над собой усилие, приступила к рассказу.

О своих книгах. О странной, внезапно появившейся склонности причинять боль.

До особо пугающей части – про бесов – Лика дойти не успела.

В комнату вошел юноша в длинных черных одеждах. В его руках было огромное, расшитое золотым орнаментом одеяние.

– Ох, балует меня диакон, помогает… Мне надо облачаться к службе, – виновато сказал отец Алексей. – Мы можем поговорить после ее завершения. Или приходите ко мне завтра. Знаете, прихожан после службы много остается, у всех вопросы. Как крестить, как поминать, как венчаться. А завтра я смогу вам уделить больше времени. Если хотите, можете приехать…

И он продиктовал Лике уже знакомый адрес педагогического колледжа.

Ночь прошла на удивление спокойно. Проснувшись задолго до того, как музыкальный центр огласил светлую спаленку латиноамериканской мелодией, от тычущегося в лицо холодного носа Снапа, Лика улыбнулась. Она и забыла, что можно спать так сладко, крепко и безмятежно – как в детстве. Но потом чувство необычайной душевной гармонии вдруг исчезло.

Лика собиралась на встречу с отцом Алексеем и ужасалась тому, что лезло в голову. Ей, без особого фанатизма относящейся к своей внешности, почему-то срочно понадобилось сделать маникюр или педикюр.

Съездить к родителям, появиться в офисе, или навестить подругу Маню, или…

Потом в считаные секунды спряталось солнце, в стекло настойчиво затарабанили струи дождя.

«А зонтик остался в машине, – уныло подумала Лика и выключила фен, машинально отметив: длинные светлые волосы уже более-менее уложены. – Как же не хочется выбираться из дома. Но надо прекращать этот мысленный понос. И ехать к отцу Алексею. Поняли, бесы?! Поняли, мерзкие твари?! Я буду сопротивляться!»

…Сопротивляться получалось с трудом. Верный «фордик», казалось, вступил в заговор с темными силами и вез Лику по залитым водой проспектам нарочито медленно.

Припарковав наконец строптивую машину у колледжа, она быстро взбежала по ступенькам, толкнула тяжелую дверь. Бдительная вахтерша за столиком у входа сразу же огласила холл зычным:

– Девушка, вы к кому?

– К… отцу Алексею, – пролепетала Лика, понимая, что фамилию священника она так и не выяснила.

– Второй этаж, – царственно кивнула вахтерша, преисполняясь чувства собственной значимости.

В аудитории не было никого, кроме стоящего у окна мужчины в темно-синей «тройке».

– Здравствуйте! Как непривычно вас в такой одежде видеть!

– Присаживайтесь, – отец Алексей махнул рукой на первую парту напротив учительского стола. – Непривычно, говорите? Мне, если честно, в церковном платье уже удобнее. Иногда ловлю себя на мысли, что смотрю на костюм и мне неловко, брюки-то видны. Но преподавать в рясе не стоит. Пару раз было, не успевал переодеваться. Студенты отвлекаются.

Лика поерзала на стуле. Говорить про бесов страшно, лучше отсрочить, спросить что-нибудь другое. Тем более это действительно любопытно – священник, преподающий физику.

– В семинарию я уже после пединститута поступил, – охотно откликнулся отец Алексей. – Мама у меня болела, врачи говорили, шансов нет. Онкология, запущенная. Лекарства оказались бесполезны, с утра до ночи – крики, стоны, сил не было слушать, и жалко, помочь нельзя. Тогда я впервые за много лет пошел в церковь. Молиться почти не умел, только просил: помоги, Господи. После третьего похода в храм маме стало лучше. Врачи не верили, что такое чудесное исцеление возможно. Я понял, что это небеса дали знак.

– Знак… Знаете, наверное, мне тоже был дан знак, – выдохнула Лика.

И поняла, что больше не волнуется, что действительно может теперь рассказать все о самом страшном. Присутствие отца Алексея вызывало у нее не испытываемые ранее эмоции. Очищение, умиротворение, покой, доверие. Он сам вдруг показался Лике храмом Божьим. В котором всегда ждут, всегда помогут.

– Ну, Лика, что же вы так сурово к себе относитесь? – в серых глазах-звездах мелькнула укоризна. – Успокойтесь, не преувеличивайте. Нет в вас никаких бесов. Если нечистая сила в плен берет человека, это по-другому выглядит. Я видел такое, во время паломничества в Троице-Сергиеву лавру. Туристов там больше, чем монахов и священников. Вошла в храм группа, я и внимания не обратил, молился, так, заметил краем глаза, что, похоже, экскурсовод что-то объясняет. Потом вдруг слышу – как будто звериный рык. Женщина на пол упала, пена изо рта, кричит, себя не помнит. Ее кто-то подхватил, из церкви вывел.

– И что с ней потом стало?

– Не знаю. Надеюсь, хватило ей сил пойти к батюшке. Сам человек уже не может справиться с нечистым. И у священника часто сразу не получается беса изгнать. Противится этому бес.

– Вот-вот, – с жаром заговорила Вронская. – Со мной тоже так было. В церковь вчера еле доехала. Сегодня к вам на встречу так не хотелось идти. Противится эта гадость, совершенно точно противится!

– Это другое, – твердо сказал отец Алексей. – Это препятствия. Но не плен. Зачем-то было нужно, чтобы вы в церковь пришли.

– Живу плохо. Исправляться надо, наверное?

– Все мы грешные, – священник едва заметно пожал плечами. – Но смертные грехи… Мне кажется, вряд ли. Только вот аборты… Многие думают, не убийство.

Лика отрицательно покачала головой.

– Слава Богу! Аборт – большой грех, и православная церковь об этом говорит. Многие ведь не знают. А то, что живете невенчанными, так это ведь исправить можно. Исправите, когда поймете, что супружество с благословением Божьим и лучше, и чище. И раскаетесь. Семья есть основа Церкви Христовой. Источник личного блага, счастья великого. В свое время и вы поймете это… Но теперь… Нет, здесь что-то другое. Я думаю, зачем-то было угодно, чтобы вы появились в храме, открыли свое сердце.

От этих рассуждений Лике снова стало страшно. Неопределенность пугает. И звучит это как-то… очень уж непонятно… Зачем-то было нужно… Кому? ТАМ? ЕМУ? ИМ? Но ведь она, она… же обычная. Не самая плохая, не самая хорошая. И ей нравится жить так, как она живет. Вот прекратит истязать Франсуа стервозными пытками, и все наладится. Офис, издательство, встречи с подружками, спортзал. Не надо никаких изменений. Не надо, не хочу, мысленно твердила Лика, пугаясь все больше и больше.

Чтобы хоть как-то справиться со страхом, она решила перевести разговор на другую тему.