Омела и меч - Ани Сетон

Большинство домов были каменными, а посреди них высилось большое двухэтажное строение. В нем было множество окон, завешенных оленьими шкурами, а на каменной стене над высоким порталом был укреплен большой, сияющий золотой щит.

— Несомненно, дворец, — сказал Кат. — И где они взяли достаточно золота, чтобы отлить такую штуку?

Кавалькада подъехала к вратам городской стены, и Отон, забарабанив в них рукояткой меча, крикнул:

— Дециан Кат, имперский прокуратор Рима, желает войти!

Ворота сразу распахнулись, и вышел старик, кланяясь и выкрикивая кельтские приветствия. Навин выступил вперед.

— Он говорит, что королева с готовностью ожидает тебя, о прокуратор. Добро пожаловать и входи.

Кат ухмыльнулся и медленно подмигнул Отону. Гвардия, Кат, и слуги двинулись по узким улочкам. Испуганные люди выглядывали из дверей, а затем быстро исчезали. Нервно хихикающая маленькая девочка выбежала из круглого каменного дома, сунула в руку прокуратора глиняный кубок с янтарной жидкостью и поспешно метнулась обратно.

— Тебе хотят оказать уважение, прокуратор, — объяснил переводчик. — Это их превосходный вересковый эль.

— Фи! — скривился Кат, понюхав эль и выплеснул его наземь.

Несколько деревянных ступеней вели к порталу дворца, а на этих ступенях стояли четыре женщины.

Центральная фигура была столь непостижима, что у приближающихся стражников вырвался вздох, и Квинт воззрился на нее в изумлении.

Королева Боадикка, или, как ее называли римляне, Боадицея, была величественной полногрудой женщиной, ростом не уступавшей Квинту. Ей уже исполнилось сорок, но ее волосы, ниспадавшие до колен, по-прежнему были цвета спелой пшеницы или же оплечья из чистого золота, полумесяцем лежавшем на ее груди. Ее красно-лиловое шерстяное платье было перехвачено золотым поясом. На круглом широкоскулом лице гордые глаза сияли ледяной синевой.

Когда носилки прокуратора остановились перед ней, королева склонила величественную голову и произнесла с акцентом, но на правильной латыни:

— Приветствую вас, римляне. Я знаю, что вы пришли утешить меня в потере моего возлюбленного мужа, и помочь в управлении моим народом.

Она улыбнулась, и, спустившись по ступеням, протянула прокуратору ветку омелы с белыми ягодами.

— Это еще что? — буркнул прокуратор, уставившись на омелу.

— Наш самый священный символ, — торжественно сказала королева. — Я даю его тебе в знак дружбы между Римом и иценами.

— Ты отдашь гораздо больше, чем пучок ягод, и раньше, чем думаешь, — пробормотал Кат, выбираясь из носилок, и небрежно махнул рабу, чтобы тот взял ветку омелы.

Глаза королевы сузились при виде подобного оскорбления, но она лишь слегка поклонилась и продолжала, указывая на двух девушек, стоявших на ступенях:

— Это мои дочери.

Принцессы были высокими, рыжеволосыми девушками лет восемнадцати. Они выглядели столь же гордыми и царственными, как их мать, но не обладали красотой, которой та должна была отличаться в юности. Стражники, глядя на пышнотелых и златокудрых принцесс, разразились сальными шутками, свистели и причмокивали, однако глаза Квинта остановились на третьей девушке, прятавшейся за спиной принцесс, ибо она была много меньше их ростом. Ее волосы были не огненные, как у других женщин, но мягкого каштанового цвета. Они падали волнами до пояса, и в них играли отблески солнца. Она не носила украшений, за исключением покрытой эмалью бронзовой пряжки, скреплявшей ее шерстяное платье. У нее было тонкое, нежное лицо и очень большие серо-голубые глаза, взиравшие на римлян с удивлением и некоторым отвращением.

Королева и ее дочери повернулись, чтобы проводить Ката во дворец. Другая девушка тоже повернулась, и ее глаза встретились с восхищенным взглядом Квинта.

В тот миг, когда их взгляды пересеклись, Квинт испытал вспышку интереса. И более, чем интереса — острое чувство симпатии и желание погладить эти мягкие каштановые волосы. Выражение его лица, должно быть, изменилось, потому что девушка одарила его невольной беглой улыбкой, а затем поспешила через портал вслед за остальными.

В ту ночь не случилось ничего особенного. Кат остался во дворце вместе с Огоном и всеми рабами, и королева Боадицея приняла их весьма почтительно. Квинт и остальные стражники расположились в лагере за городской стеной, чтобы ожидать приказов, которые, как полагал Квинт, не поступят.

Ицены приняли их с доверием, и, конечно, даже Кат не станет выставлять излишних требований. Римляне не воюют с женщинами, и не нападают без предупреждения. Завтра, без сомнения, они отправятся назад, в Колчестер, вместе с какими-нибудь трофеями, которые старый негодяй выманит у бедной королевы, и все будет кончено. Несмотря на слабое сожаление из-за того, что он никогда больше не увидит неизвестную девушку, Квинт вздохнул с облегчением.

Он совершенно ошибся во всех своих предположениях.

На следующее утро гвардии было приказано возвращаться во дворец пешим порядком, оставив лошадей за городом. Во дворе их встретил Отон.

— Веселье скоро начнется, мальчики! — заорал он. — Прокуратор велел вам пока глотнуть доброго римского вина, которое припрятали эти скоты. Вот оно! — Он кивнул в сторону двух огромных амфор, выставленных во двор. В них плескалось красное вино. Ясно было, что Отон уже успел основательно к нему приложиться, и его люди, рыча от удовольствия, поспешили сравняться с ним. Квинт к ним не присоединился. Ему не хотелось пить. Эти пьяные громилы ничем не напоминали тех дисциплинированных римских солдат, среди которых он служил. Конечно, с презрением подумал он, ведь Кат не военный полководец, а всего лишь гражданский чиновник.

Он взглянул на портал дворца, когда звенящий яростью женский голос воскликнул по-латыни:

— Никогда! Никогда этого не будет! Невозможно, чтобы император Нерон так оскорбил своих верных союзников!

Квинт покосился на Отона и стражников, которые продолжали толпиться вокруг амфор с вином, и толкнул тяжелую деревянную дверь.

В низком длинном зале было тесно и дымно от большого очага посередине, однако он сразу увидел группу взволнованных людей вокруг Ката и королевы Боадицеи. Эти двое стояли у огня. Боадицея возвышалась над прокуратором, окруженным своими рабами. За королевой стояли с десяток ее родичей и высокородных иценов — высоких, рыжебородых людей в рогатых шлемах и безоружных, в соответствии с римскими законами. Они казались растерянными, озабоченными, стремясь уследить за латинской речью, которой их королева так хорошо владела.

Женщины тоже были здесь, сбившись за огромным ткацким станком в углу. Квинт разглядел среди них обеих принцесс и миниатюрную девушку с каштановыми волосами.