Никому ни слова - Сергей Литовкин

***

Второй день я сидел дома с семьей, что удавалось весьма нечасто. Это мне нравилось. Единственный недостаток – нельзя никуда отлучиться, даже с ребенком погулять. Шеф приказал ждать от него указаний и читать толстую книгу, которую он на время одолжил у особистов. Книжка была переводом с английского и повествовала о том, как втереться в доверие к людям, добиться их расположения, а потом уже их обчистить или всучить им за бешеные деньги какую-нибудь дребедень. Когда я попробовал поговорить с женой, пользуясь полученными при чтении рекомендациями, она решила, что я переутомился на службе и посоветовала принять душ. Так я и сделал. Вскоре появился матрос-посыльный от шефа, призывавшего меня к себе условной кляксой в третьей строке безобидной записки.

Шеф нарисовал мне план, по которому я должен был найти МОРС среди множества различных объектов, расположенных в пляжной зоне.

– Как литература? – спросил он.

– Хреновина все это, – заявил я, возвращая книгу.

– Ну, не скажи, – шеф обиженно погладил книжкину обложку, – американцы в психологии поднаторели.

– Нет. Добиться доверия русского человека словами, улыбками и жестами невозможно. Он норовит в душу заглянуть. Выпей с ним ведро водки, поговори начистоту, набей ему морду – может быть и поверит. А иногда незнакомцу червонец отдаст и фамилию не спросит. Так-то.

– Где-то, по-своему, ты прав, но и заокеанские разработки надо брать на вооружение. Понятно?

Я кивнул. Показав, кто здесь начальник и оставив за собой последнее слово, шеф заставил меня выучить наизусть пару номеров телефонов для срочных докладов обстановки. Он внимательно осмотрел мою расчетную книжку и аттестаты, полученные на корабле, после чего выдал предписание и справку о допуске к секретам.

– Документы приличные, не подкопаешься, – сказал шеф, задумчиво потирая висок.

– Так они же настоящие.

– Ах. Ну да. Конечно. Но мало ли что бывает…

Все было, как в шпионском романе.

– Почему ты попросился служить на берег? – резко прозвучал вопрос шефа.

– Остобрыдло мне. Все море и море. Песка хочется.

– Неправильно отвечаешь. Вот тебе текст. Иди, учи уроки.

Минут двадцать я заучивал ответы на изрядный перечень возможных вопросов, которые выдумал шеф. Он кадровик – ему видней.

***

КПП[16] МОРСа я нашел с большим трудом. Дорога к нему шла через незаметную лощинку, которую я раза три проскакивал на полном пешем ходу. Глухая трехметровая стена из ракушечника окружала часть. Колючая проволока поверх стены указывала на нешуточный характер организации, а звезды с якорями на воротах намекали на ее военно-морской статус. Рядом с широкими воротами имелась небольшая пристройка КПП с караулкой при железной двери с глазком. Не обнаружив кнопки звонка, я начал стучать, а потом дубасить в гулкую дверную массу. Не прошло и десяти минут, как что-то заскрежетало, дверь открылась, и появился толстенький мичман в тапочках-вьетнамках на босу ногу. Накинутая на голое тело тужурка с погонами не скрывала обильной мхоподобной растительности на теле.

– Чего трэба? – довольно грозно спросил мой новый сослуживец.

А затем обиженно протарабарил на коктейле из русского и украинского, что ходят тут всякие, порядок нарушают, шумят и безобразничают. Такой диалект, кажется, называют суржиком. Мощным волевым усилием я сдержал естественное желание выдрать оборзевшего мичмана за нарушение формы одежды, неотдание чести, игнорирование субординации и прочее. Всего четырнадцать пунктов. Доброжелательно улыбнувшись, как было рекомендовано книгой, я назвал себя, сообщил, что назначен в часть главным инспектором-инструктором по технике безопасности. И попросил доложить обо мне командиру.

Мичман, видимо, вспомнил, что он на службе, и попытался застегнуть тесную тужурку. Это ему плохо удавалось из-за цеплявшихся за пуговицы и попадавших в петли волос на груди. Он крякнул от боли и, бросив бесперспективное занятие, проводил меня в довольно большую комнату, предложив («будь ласка») подождать. Помещение имело казенный вид и содержало в себе две койки рядового состава, стол для чистки оружия, решетку на окне и пару картин в золоченых рамах. Одна изображала В. И. Ленина в Разливе, сочиняющего на пеньке апрельские тезисы. Вторая была классическим культовским портретом в полный рост Иосифа Виссарионовича в форме генералиссимуса. Бирка на боковой поверхности рамы свидетельствовала, что портрет был поставлен на инвентарный учет еще при жизни товарища Сталина. Решив ничему не удивляться, я присел на койку. Приблизительно через полчаса, осторожно приоткрыв дверь, в помещение проник аккуратненький мужчина лет пятидесяти, в коричневом, отглаженном до блеска костюме-тройке – ровеснике портрета вождя.

– Здравствуйте, – тихо вымолвил он, – я вольнонаемный сотрудник части. Заведую строевой канцелярией. Зовут меня Семен Ефимович. Готов принять у вас документы.

Отдав ему пачку бумаг, я поинтересовался, когда смогу доложить командиру о своем прибытии.

– Не будем торопиться, – прошелестел строевик, не отрываясь от изучения текстов.

Кроме костюма, в облике Семена Ефимыча не было ничего запоминающегося: он был по всем параметрам средний и бесцветный, без особенностей и примет. Работа с документами заняла у него довольно много времени, причем он ни разу не присел, а несгибаемо стоял у оружейного стола. Возможно, берег стрелку на допотопных брючках.

– Итак, вы собираетесь у нас служить? – наконец спросил он.

– Там все написано, – я не собирался обсуждать свои планы с каким-то шпаком, но на всякий случай улыбнулся. Это вышло почти автоматически. «Читать надо меньше всяких психологов», – подумал я.

– Хорошо, – продолжал он, делая вид, что мой ответ его удовлетворил. – Допуск на территорию части возможен только по указанию командира, а он на мероприятиях. Попрошу вас прибыть сюда завтра к 11.00. Я доложу командиру. Возможно, завтра по вашему делу будет принято решение.

– А можно переговорить с кем-нибудь из офицеров?

– Никого нет. Все на объектах. Я здесь единственное ответственное лицо. Жду вас завтра. Документы останутся у меня.

После недолгих препирательств я настоял на возвращении мне удостоверения личности. С некоторых пор очень болезненно переношу расставание с туговозобновляемыми корочками. Убывая, я широко и открыто улыбнулся Ефимычу и мичману в точном соответствии с рекомендациями американских специалистов. По их физиономиям было понятно, что сотрудники МОРСа этих рекомендаций не читали. А может быть, им нечего было мне продать?

***

Позвонить шефу и доложить о первых впечатлениях я смог только поздним вечером, потому что подвергся перехвату по пути группой подгулявших знакомых офицеров. Они были уверены, что продолжают отмечать присвоение мне старлейского звания. Отпираться было бесполезно. Шеф докладом остался не слишком доволен и просил быть еще внимательнее и осторожнее. После высокопарных слов об ответственности моей миссии для судеб шефа и Флота мне оставалось только проорать: «Так точно!», что я и сделал.

***

Ровно в 11.00 я постучал в известную железную дверь. Похоже, меня ждали. Выросший на пороге мичман казался образцом строевой выправки. На его «Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!» я выставил особо открытую расширенную свежеотработанную улыбку и бережно пожал его пухлую руку. На этот раз мичман, заперев входную дверь, провел меня сквозным коридором на территорию части. Выйдя из здания, я обомлел. Огороженная зона охватывала не менее полукилометра прекрасного песчаного пляжа. Справа вдалеке виднелись крупные ангары, а всего в сотне метров в том же направлении наблюдалось чудо. Настоящий сказочный дворец. Здание имело сравнительно небольшие размеры, но поражало великолепием и изысканностью архитектуры. Будучи полным дубом в зодчестве, я интуитивно понимал, что это шедевр. Именно таким я себе представлял пристанище Шахерезады, где могли полноценно звучать сказки «Тысячи и одной ночи». Хотелось стоять и любоваться, но мы повернули налево и направились к группе КУНГов (закрытых автомобильных кузовов, похожих на подсобки строителей), установленных на покосившиеся бетонные или кирпичные столбики.

Наличие таких, достаточно убогих, помещений на берегу позволяло штабным офицерам сносно трудиться и отдыхать на твердой почве. При этом числились они в составе экипажа или плавучего штаба, получая приличное морское денежное довольствие. Переход в капитальные береговые сооружения мгновенно лишал их таких благ. Про хитрости эти, придуманные ушлыми финансистами вместе с хитрыми штабистами, я узнал в период своего пребывания в бригаде кораблей вспомогательного флота. Подобные КУНГи были обильно расставлены почти по всем причалам. Не удивительно было бы их увидеть и на газоне у штаба флота. Но до этого дело не дошло.