Катализатор - Владимир Фильчаков

- Что ты сказал маме? - накинулась она на меня.

- Ничего особенного. В смысле, ничего такого, что могло бы ее расстроить.

- Нет, ты что-то сказал! - Люся сердито смотрела на меня и сжимала маленькие кулачки, готовая броситься и колотить по лицу, по груди, по чему попало.

- Люся! - прошептал я, глядя на нее широко раскрытыми глазами. - А давай переедем? Снимем квартиру, будем жить отдельно...

Я говорил тише и тише, видя, что она возмутилась еще больше. Безнадежно. Все без толку.

- Я не хочу с тобой говорить! - выкрикнула Люся. - Уходи!

Безнадежно. И кто виноват больше - неизвестно. Но ведь от этого не легче!

Я побрел по улице. Меня колотила крупная дрожь, но я не прятался от ветра, рвавшего волосы. Я шел прямо, чувствуя, как зреет в душе дьявольская ненависть. Она жгла меня изнутри, проедая душу. Перед глазами стояло лицо с крупными чертами, поджатые губы, глаза, смотрящие презрительно, свысока... Моя рука сжалась в кулак, я поднял ее - в ней блеснула кривая сабля. А!!! Я убью ее! Я занес клинок над ненавистным лицом, резко ударил, предвкушая, как голова разлетится на две половинки, брызнет кровь... Но мою саблю отбили другой саблей! Она защищалась, и защищалась умело! Лицо ее перекосило, она шевелила губами, произнося страшные ругательства. Убить ее! Убить! Я нападал, вкладывая в удары всю силу, она отбивалась, от клинков летели искры. Я зацепил ее, у нее из плеча потекла кровь, и вид этой крови заставил меня потерять человеческий облик. С диким, животным криком я рванулся в последнюю атаку, я рубил и колол. Ее силы иссякали. Еще бы! Я моложе и сильней! И вот я бросился в решающий выпад и выбил у нее из рук саблю. Она прижалась спиной к стене и посмотрела на меня. В ее глазах я не увидел страха, только жгучую, иссушающую ненависть. Я опустил саблю и отступил.

Боже мой! Что это было? Я огляделся. Я сидел в своей квартире за столом и неотрывно смотрел на кубик. Весь мокрый от пота, капли падают с лица на стол, на кубик, где шипят и испаряются. Я протянул дрожащие пальцы к золоту, и тут же отдернул руку - еще не коснувшись металла, я понял, что он раскален моей ненавистью. Только что я едва не убил человека! Пусть не по-настоящему, пусть это было наваждение, но я едва не убил. Боже мой! Неужели я способен на такое? Меня снова начало трясти. Я чувствовал себя пустой бочкой, рассохшейся деревяшкой, в которой нет ни капли воды. Шатаясь, я бросился к холодильнику, достал початую бутылку водки и присосался к ней как клоп.

Вот это да! Я ведь буду ненавидеть себя за это! Я едва не убил бывшую тещу! Какое право я имел ТАК ее ненавидеть? Да, она сделала все для того, чтобы мы с Люсей расстались, и ей это удалось. Но это не повод для того, чтобы ее убивать! Никакая ненависть не может оправдать убийство! Как только я посмел поднять руку на женщину? На женщину! Черт!

Я допил остатки из бутылки, чувствуя, как по телу разливается яд. Да, это яд! Как хорошо! Я сейчас умру... Тело сковало каменной неподвижностью, я стоял с бутылкой в руке, и единственно чем мог пошевелить, так это губами.

- Повинен смерти! - с трудом выговорил я и начал падать.

Я упал на руку, она треснула и отлетела, как стеклянная. А следом за ней разбился и я. На тысячи осколков...

Утром, проснувшись с жуткой головной болью после трех четвертей бутылки горькой, я уныло посмотрел на кубик, преспокойно лежащий на столе. Вот и буква 'Н' сыграла... Что еще меня ждет? Мне захотелось исследовать кубик. Не то, чтобы заглянуть, что у него внутри, но хотя бы определить, из золота он или нет, однороден или нет, это я мог. Плотность золота девятнадцать целых и восемь десятых граммов на кубический сантиметр. Значит, нужно измерить объем куба и его вес, а потом вычислить плотность. Я взвесил кубик на электронных весах в супермаркете. Попросил взвесить, и мне разрешили. Кубик весил два килограмма семьсот восемьдесят четыре грамма. Бумага, в которую он был завернут от посторонних взглядов, не в счет. Длина ребра - пятьдесят два миллиметра. После несложных подсчетов у меня получилась плотность именно девятнадцать целых и восемь десятых граммов на кубический сантиметр. По всему выходило, что кубик однородный, из чистого золота. Значит, внутри него нет никакой дьявольской машинки, заставляющей меня то бояться, то ненавидеть, то, может быть, любить...

Честно говоря, мне стало не по себе. Получается, что все происходит благодаря мне, и кубик совершенно ни при чем? И мой страх, и моя ненависть, и любовь, все это живет во мне и никакие золотые предметы здесь ни при чем. Неправда! До его появления в квартире моя жизнь текла размеренно и спокойно, а после стала совершенно иной. И вот еще в чем вопрос: какая из жизней мне больше нравится?

В дверь позвонили. Пришли за кубиком, равнодушно подумал я, и побрел открывать. На пороге стояла Таня. Она шагнула мне навстречу, но что-то в моих глазах остановило ее. Мы долго смотрели друг на друга, пока она не смутилась и не сказала:

- Здравствуй. - Голос у нее был, почему-то, виноватый.

- Привет, - я посторонился, пропуская ее.

Она вошла, повернулась ко мне, глядя снизу вверх синими глазами. Что-то принужденное было в ее взгляде. Но один раз она уже забирала кубик! Неужели опять?

- Эээ... - забормотал я. - Раздевайся. Я помогу тебе...

Я протянул руки, чтобы принять ее пальто, но она осталась неподвижной, только смотрела виновато и потерянно.

- Прости меня, - выдавила она, и у нее из глаз потекли слезы.

- Ну вот. За что?

- Как за что? Как за что? За то, что не пришла к тебе, когда ты просил.

- Ах, это! Не стоит просить прощения.

- Как же не стоит? Ведь я же... Ведь ты...

Я подошел к ней, расстегнул пуговицы на пальто, снял. Под пальто у нее был свитер и джинсы.

- Все уже прошло, - успокаивающе сказал я. - Теперь все хорошо.

- Я должна была сразу прибежать. Сразу. Все бросить и прибежать.

- Ну что ты...

- Нет! Должна была.

Меня тяготил этот разговор. Она надеется, что похнычет, покусает губки, и ее простят навек и бесповоротно. Но мне все равно. Теперь - все равно. Ведь я понял - благодаря кубику! - кого я люблю на самом деле.

- Ты отдала кубик Шмыгину? - неожиданно спросил я.

Она смутилась, отвернулась. Медленно села на стул.

- Ты знаешь, как страшно, - сказала наконец плачущим голосом. - Он схватил меня за руку на улице, и не отпускал до тех пор, пока я не согласилась его выслушать. Грязный такой, черный. Пьяный. Или нет, как это... перегар. Да, от него разило перегаром. Он похохатывал так... неприятно, и смотрел глумливо. Я очень испугалась. Он сказал, что сам к тебе идти не может, что за ним следят... Я только потом поняла, что это глупость - если за ним следят, то увидят, как он разговаривал со мной... и все такое... Я не понимаю, зачем ему понадобилась моя помощь. Я принесла ему кубик.