Счастливец - Уильям Локк

Наконец Барней Биль соскочил с подножки.

— Погоди здесь, сынок, пока я вернусь.

Он заковылял через пустырь и сел около ямы, где убили женщину. Требовалось подумать, разобраться в вопросах этического характера. Бродячий торговец щетками и циновками, хотя бы он и возил с собой «Семейное чтение» Касселя и «Мемуары» Генри Киркуайта, обычно мало уделяет времени психологическим проблемам. Хватает на день и одних физических забот. А когда человек вроде Барнея Биля не обременен «вечноженственным», то решение жизненных вопросов становится и вовсе простым. Теперь, однако, ему пришлось вернуться к той эпохе, еще предшествовавшей рождению Поля, когда «вечноженственное» сыграло с ним немало шуток, когда всяческие страсти и волнения вовлекали его в свой головокружительный вихрь. Теперь никакие страсти не волновали его, но воспоминание о них создавало атмосферу запутанности. Теперь приходилось обсуждать и взвешивать. Надо было согласовать высокие мечты с мрачной реальностью. Барней Биль снял картузик и стал скрести затылок. По прошествии некоторого времени он выругал кого-то неведомого и заковылял к фургону.

— Так, значит, решено? Ты отправляешься разыскивать своих высокородных родителей?

— Да, — ответил Поль.

— Тогда давай я подвезу тебя до Лондона.

Поль соскочил на землю и открыл рот, чтобы поблагодарить. Но колени его ослабели, и он ощутил трепет, как от присутствия божества. Неясная мечта о паломничестве вдруг выкристаллизовалась, стала реальностью.

— Да, — пролепетал он. — Да! — и чтобы не упасть, прислонился спиной и локтями к оглоблям фургона.

— Ну, ладно! — сказал Барней Биль спокойно и деловито. — Ты можешь постелить себе постель на полу фургона; мы завалимся и соснем, и тронемся в путь на заре.

Он влез в фургон в сопровождении Поля и зажег лампочку. В несколько мгновений была сооружена постель и Поль растянулся на ней. Лежать на упругих циновках казалось блаженством после мешков на каменном полу прачечной. Барней Биль, выполнив несложный туалет, задул лампу и расположился на своем ложе.

Вдруг Поль, ощутив тоскливую тяжесть на сердце, вскочил на ноги.

— Мистер! — закричал он в темноту, не зная, как иначе обратиться к своему покровителю. — Мне надо домой!

— Что? — воскликнул тот. — Как будто ты только что думал иначе? Ну хорошо же, проваливай, маленький лицемерный язычник!

— Я вернусь, — сказал Поль.

— Ты испугался, маленькая крыса! — ответил Барней Биль из темноты.

— Нисколько, — возразил обиженно Поль. — Теперь я вольная птица!

— Так зачем же тебе идти домой? Если ты решился ехать со мной, то оставайся на своем месте. Если вернешься домой, они зададут тебе трепку за то, что ты пропадал так долго и запрут тебя, и ты не сможешь вовремя выбраться утром. А я и не намерен дожидаться тебя, говорю тебе прямо!

— Я вернусь, — сказал Поль.

— Не верю. Не следовало бы пускать тебя.

И тут мальчик вновь ощутил прикосновение гения. Он вытащил из кармана пригоршню серебра и медяков, заработанных за неделю, и, ощупью пробравшись в темноте, высыпал их на Барнея Биля.

— Ну, так спрячьте это для меня, пока я не вернусь.

Он нащупал ручку двери, нашел ее и выскочил в подзвездное пространство, в то время как собственник фургона поднялся, звеня монетами. Подбирать деньги — давний человеческий инстинкт. Барней Биль зажег лампу и, отпуская сочные, хотя и добродушные, проклятия, стал собирать рассыпанные сокровища. Когда он, собрав три шиллинга и семь с половиной пенсов, вышел из фургона, Поль был уже далеко. Барней Биль положил деньги на полку и смотрел на них в смущении. Было ли серьезно намерение мальчика вернуться или это только уловка, чтобы удрать? Последняя гипотеза казалась маловероятной, потому что, попадись он, его появление без денег настолько отягчило бы его вину, что он подвергся бы жестокому наказанию, чего не мог не знать. Но почему же он тогда захотел пойти домой? Поцеловать на прощанье спящую мать? Упаковать чемодан? Мысли Барнея Биля приняли сатирическое направление. Оставалось только допустить, что мальчик до смерти перепугался и предпочитал уверенность в жестоком, но знакомом наказании ужасам неизвестного будущего. Рассматривая вопрос с этих двух точек зрения, Барней Биль задумчиво выкурил трубку. Не придя ни к какому заключению, он задул лампу, запер дверь и лег спать.

На рассвете он проснулся. Сел и протер глаза. Поля не было. Он и не ждал его. Он чувствовал себя виноватым. Бедный мальчик не решился, оказался из слишком слабого материала. Барней Биль встал, потянулся, надел чулки и башмаки, затопил печурку, поставил котелок с водой, открыл дверь и остановился на минуту подышать туманным утренним воздухом. Потом спустился на землю и направился к задней части фургона, где стояли ведро с водой и таз, его нехитрый умывальный прибор. Облив голову и шею и вытерев их чем-то вроде полотенца, он вылил ведро, завернул таз в тряпку, достал торбу, насыпал в нее овса, привязал к голове старой лошади и вошел в фургон, чтобы приготовить свой собственный несложный завтрак. Справившись с этим, он ввел лошадь в оглобли. Барней Биль был человек слова. Он не собирался дожидаться Поля, но все же окинул взглядом пустырь, безрассудно надеясь, что маленькая фигурка выскочит из какой-нибудь ямы и побежит к нему.

— Проклятый мальчуган! — пробормотал Барней Биль, снимая картуз и почесывая затылок.

Неясный вздох нарушил мертвую тишину воскресного утра. Он остановился, огляделся и прислушался. Кто-то тут был. Слышалось как будто дыхание спящего. Он наклонился и заглянул под фургон. Там, свернувшись калачиком, крепко спал на голой земле Поль.

— Ах, черт меня побери! Эй ты там! Алло! — закричал Барней Биль.

Поль сразу проснулся, приподнялся, улыбнулся, схватил что-то лежавшее около него на земле и вылез из-под фургона.

— Давно ты здесь?

— Да часа два, — сказал Поль.

— Почему же ты не разбудил меня?

— Я не хотел вас тревожить.

— Ты был дома?

— Да.

— В самом доме, внутри?

Поль кивнул головой и улыбнулся. Теперь, когда все кончилось, он мог улыбаться. Но только несколько времени спустя, уже вполне овладев речью, он смог описать невыразимый ужас, охвативший его, когда он открыл входную дверь, пробрался туда и обратно сквозь темноту спящей кухни и опять бесшумно затворил дверь. На много месяцев он сохранил этот ужас в своих снах. Вкратце рассказал он Барнею Билю о своем подвиге: как ему пришлось таиться во мраке улицы, ожидая конца драки между Бэтонами, в которой принимали участие жильцы и полицейский; как ему пришлось ждать нескончаемые часы, пока дом не затих, как он спотыкался о разные вещи, разбросанные в беспорядке по кухне, рискуя разбудить четверых старших бэтоновских потомков, спавших в этой комнате; как чуть было не попал в руки полицейского, проходившего мимо двери за несколько секунд до того, как он отворил ее. Как он притаился на мостовой, пока полицейский не завернул за угол, а потом бросился бежать в противоположном направлении.

— А если бы твоя мать поймала тебя, что бы она сделала с тобой?

— Избила бы до полусмерти, — сказал Поль.

Барней Биль склонил голову набок и посмотрел на него, мигая своими блестящими глазами. Поль подумал, что он похож на смешную птицу.

— Из-за чего ты сделал все это? — спросил Барней Биль.

— Вот из-за чего, — сказал Поль и протянул ладонь, на которой лежало драгоценное агатовое сердечко.

Его друг уставился на него.

— На кой черт оно тебе нужно?

— Это талисман, — ответил Поль, который, наткнувшись на красивое слово в одной из книг, тотчас применил его к своему сокровищу.

— Черт дери! — воскликнул Барней Биль. — И из-за этого кусочка камня ты рисковал быть укокошенным твоими любящими родителями?

Поль сразу отличил оттенок восхищения в этих, казалось бы, презрительных словах.

— Я пошел бы в огонь и воду, — заявил он театрально.

— Черт дери! — повторил Барней Биль.

— Я прихватил еще кое-что, — сказал Поль, вынимая из кармана маленькую пачку наградных карточек воскресной школы.

Барней Биль серьезно рассмотрел их.

— Я думаю, тебе лучше отделаться от них.

— Почему?

— Они устанавливают твою личность, — сказал Барней Биль.

— Что это значит?

Барней Биль объяснил: Поль убежал из дому. Полиция, узнав об этом, подымет суматоху. Карточки, если будут найдены, уличат его.

Поль рассмеялся. Полиция была весьма непопулярна на Бэдж-стрит.

— Ни мать, ни отец не захотят иметь дело с полицией.

Он предполагал, что карточки могли оказаться полезными впоследствии. Его детскому тщеславию льстили стандартные похвалы, написанные на них. Они должны были произвести впечатление на тех, кому придется показать эти карточки.