Березовский и Коржаков. Кремлевские тайны - Дмитрий Гордон

— Чтобы ответить на этот вопрос, предлагаю вернуться в год девяносто четвертый. В то время, распахнув двери свободы, Ельцин дал россиянам возможность проявить инициативу, самореализоваться, и, несмотря на огромные промахи, которые допустили и Гайдар, и Чубайс, и многие другие, это все-таки был высокий интеллектуальный уровень, несравнимый с сегодняшним…

— Сейчас он намного серее?

— Как говорят в России, ниже плинтуса, хотя об этом даже судить сложно, поскольку гражданам не позволено говорить то, что они думают, и поступать, как считают нужным. При Ельцине же такая возможность существовала, а значит, была реальная конкуренция, да и особенно-то дураков на поверхности политической я не видел, поэтому не могу сказать, что меня шокировали те, с кем работал. Даже позднее, когда на смену первой команде, первой волне демократов пришли такие аппаратчики, как, скажем, Волошин, все равно это был достойный интеллектуальный уровень…

— О нравственном помолчим?

— На самом деле, если говорить о том же Волошине, мне, безусловно, есть в чем его упрекнуть — вплоть до предательства.

— Вы о его требовании отдать ОРТ?

— Не только — имею в виду то, что, по сути, он и такие, как он, помогли Путину создать базу для его сегодняшнего авторитарного режима. Поэтому, конечно, к их морали претензии колоссальные, но по части интеллекта там все вполне нормально. Более того, сегодня я уже могу сравнивать в этом отношении Россию и Запад и должен сказать, что во времена Ельцина уровень российской политической элиты даже превосходил, например, тот, который видим сейчас в Соединенных Штатах Америки.

— В девяносто шестом году перед очередными президентскими выборами рейтинг Ельцина составлял примерно четыре процента, и мало кто верил, что Борис Николаевич сможет на своем посту удержаться. Существуют три точки зрения относительно того, благодаря кому все-таки он был переизбран на второй срок. Первый вариант — усилиями Коржакова, Барсукова и Сосковца, второй — Чубайса и, наконец, третий — стараниями Березовского…

— Считаю, что неверна ни одна из этих оценок, — Ельцин вновь стал президентом благодаря исключительно самому себе (утверждаю это, поскольку в то время встречался с ним многократно и мы как раз подолгу обсуждали вопрос, связанный с выборами). Борис Николаевич был сполна наделен тем самым главным качеством политика, о котором я говорил вначале, — он обладал огромной политической волей, к тому же не знаю, как это могло произойти, но Ельцин был убежденным демократом…

— Несмотря на царские замашки?

— Несмотря на его коммунистическое прошлое — прежде всего, а насчет царских замашек можем поговорить отдельно. Повторяю: он был убежденным демократом, хотя слово «убежденный» неверно — у него было не понимание даже, а чувство…

— …интуиция?..

— …со всеми вытекающими очень сложными последствиями. Он понимал: чтобы эту централизованную машину сломать, необходима конкуренция — политическая, экономическая, пускай даже щепки летят…

— …и не стеснялся подтягивать молодых?

— Ну, это вообще не было мерилом: молодой, пожилой… Критерий у него был один: состоятельность — как идеологическая, так и интеллектуальная.

— Можешь или не можешь?

— Абсолютно верно, именно это, поэтому главным творцом победы в девяносто шестом был сам Ельцин. Да, безусловно, ему помогли люди, которых он отбирал, на которых и сделал ставку. Обычно ведь как говорят: «Короля играет свита», — но при этом почему-то забывают, что свиту выбирает король, это от его воли зависит, какая она…

Ельцин собрал команду, где было много талантливых людей (я уже о них говорил, называл даже фамилии), и вместе с ними на демократических — я это подчеркиваю! — выборах победил Зюганова. Да, с массой оговорок относительно того, насколько они были демократические, но самое главное, против чего не может возразить никто: не танки решали вопрос о том, кто станет президентом, не прокурорские запросы и не политические убийства — все-таки это была борьба двух противоположных идей, которую общество обсуждало абсолютно открыто.

— Что вы почувствовали в ту минуту, когда узнали, что Ельцин скончался?

— Прежде всего — сожаление, что не могу его проводить, — это вот то, с чего мы начали с вами сегодняшний разговор. Естественно, возникают в здешней жизни моменты, когда… (Пауза.) Это была первая реакция, а когда уже пошли комментарии, что, мол, эпоха Ельцина завершилась, у меня возникло совершенно другое ощущение — я осознал, что только сейчас эта эпоха предстает в истинном свете, поскольку при жизни человека крайне сложно оценивать то, что он совершил.

— Должна быть дистанция…

— Да, и вы, очевидно, заметили, как быстро изменилось отношение огромной части российского общества к Ельцину после его смерти…

Конечно, мне вспомнились многие часы, проведенные с Борисом Николаевичем наедине. У меня (задумчиво) было всего несколько учителей (так называю людей, которые помогли мне сформироваться). От одного я узнал, что такое предательство, другой научил творчеству — просто объяснил, как нужно себя настраивать, чтобы сделать то, что до тебя не удавалось другим…

— Чтобы некий канал открылся?

— Можно и так сказать, и хотя, если честно, я очень мало во все это верю, кажется, сама жизнь убеждает в обратном, поскольку совпадения, которые в ней случались, феноменальны и никакой теорией вероятности не описываются. Ельцин тоже был одним из моих учителей: он научил политике. Опять-таки: не интриге, не политиканству, а политике как таковой — тому, что я больше всего на свете люблю.

— 7 июля девяносто четвертого года вы были ранены в собственном «Мерседесе» в результате взрыва радиоуправляемой мины. Что чувствует человек, осознающий, что секунду назад на него совершено покушение?

— Естественно, к такому сценарию я не готовился (несмотря на то, что знал: в Россию пришел дикий капитализм). Вокруг один за другим погибали люди, покушались на многих, но всегда почему-то кажется, что тебя беда не коснется… (Волнуется.) Очень хорошо этот день помню… Кстати, о мистическом совпадении: за три месяца до того, даже меньше — в апреле, я принял православие и ехал как раз на встречу к митрополиту Пимену…

…Звук взрыва я не услышал, но почувствовал огромную тепловую волну, потому что рванула противотанковая кумулятивная граната. Реакция была мгновенной: я сообразил, что, если останусь в машине, просто сгорю, а если выйду, возможно, попаду под обстрел.

— Мысль все же сработала?

— Вот просто в одну секунду, и я отчетливо понял, что есть только один вариант — рискнуть и выскочить из автомобиля. Рывок наружу и… Слава богу, никто не стрелял… Первое, что я спросил: как остальные? Сказали, что с водителем очень плохо (от меня тогда скрыли, что ему оторвало голову и он погиб на месте).