Старая кузница - Семён Андреевич Паклин

ему через плечо старое решето, насыпает в него зерна, и Федор, подражая дедушке Петру, степенно вышагивает по полю, разбрасывая пшеницу. У него не получается так ровно, как у дедушки, и Наталья, идущая рядом с ним, со смехом показывает ему место, где посеяно густо, а где ничего нет.

Степка ходит по пашне рядом с Рыжкой, запряженным в деревянную борону, и старательно направляет его, чтобы заборонить без огрехов. Время от времени Рыжка останавливается и сердито косит умным, дымчато-голубоватым глазом в его сторону. Степка спохватывается. Он поднимает борону, очищает блестящие на солнце зубья от налипшей травы и земли. Рыжка снова не спеша трогается вперед, мерно покачивая головой.

По полю важно расхаживают иссиня-черные носатые грачи, внимательно выискивая пищу между влажными комьями земли.

Шарик ошалело носится по пашне, укоризненным лаем распугивает солидных неторопливых птиц, потом подбегает к Рыжке, весело вертя хвостом, подскакивает к его опущенной голове, норовя достать зубами настороженное ухо, громко, радостно лает.

Ярко светит весеннее солнце, заливая потоками золотистых лучей широкую, начинающую зеленеть равнину, испещренную черными заплатами вспаханных полей, с крохотными, кажущимися издалека как бы припавшими к земле, одинокими фигурками людей.

Вдали, заслоняя далекий горизонт, темнеют рощи и перелески, обсыпанные по безлистым кронам деревьев нежной желтоватой пыльцой только что распустившихся на солнце почек. Над вспаханной разворошенной землей поднимается к небу легкий, чуть заметный в волнистом движении воздуха парок…

…Сев окончен. Спустя две недели все трое Кузнецовых отправляются на поле смотреть всходы.

Издалека их поле нежно зеленеет ровным густым ковром. Подъехав ближе, они ясно видят границу между посевами дедушки Петра и полем, засеянным Федором.

Пшеница, разбросанная дедушкой, взошла ровно и дружно; а у Федора — частыми темно-зелеными кустами, с черными лишаями побуревшей на солнце земли.

Но все довольны. Наталья и Федор весело подсчитывают будущий урожай. Собранного хлеба хватит до новой весны.

А осенью приедет Андрей!

Андрей приехал в воскресенье под вечер, и весть о его приезде мгновенно разнеслась по деревне. Младшие Кузнецовы рассматривают привезенные братом подарки. Степка одну за другой без конца перелистывает новые книжки, подаренные Андреем; Наталья любуется новым платьем, Федор не в силах сдержать сияющей улыбки, шагает по избе и с упоением слушает скрип новеньких сапог.

И все трое не могут нарадоваться, глядя на брата, налюбоваться его возмужалым, серьезным лицом, его статной, раздавшейся вширь фигурой в новеньком с иголочки костюме из дорогого синего сукна.

А в избу то по одному, то гурьбой прямо с только что закончившегося в совете собрания насчет хлебозаготовок входят мужики по издавна заведенному в деревне обычаю послушать бывалого приезжего человека.

Время беспокойное.

Захар только что рассказывал на собрании о том, как в деревнях центральной России крестьянские массы переходят к коллективным формам хозяйства и ведут непримиримую борьбу с кулачеством.

На лицах мужиков — неостывшее возбуждение перепалки. Они и рассаживаются сейчас так: свой к своему, сохраняя дистанцию между враждебными группами.

Солидные почтенные мужики сразу проходят вперед, садятся на лавках. Матвей Сартасов, войдя в избу, низко кланяется, истово молится на то место в переднем углу, где при матери стояли образа, и, пройдя вперед, с достоинством усаживается на широкой лавке у стола. На нем черный, грубого сукна пиджак, добротные, пахнущие дегтем сапоги, кожаная фуражка с козырьком, которую он сразу же, как вошел в избу, снял и, усевшись, аккуратно положил рядом с собой. Умное рыжеволосое лицо его время от времени складывается в добродушную улыбку. Радушно, как со старым приятелем, он беседует с Андреем, расспрашивает о пройденных местах, о дороге, которая будет по ним проходить.

Рядом с Матвеем, тяжело отпыхиваясь, садится грузный, одетый в добротную городскую толстовку Никита Твердышев. Его безусое, безбородое лицо, рыхлая бабья фигура находится в каком-то непрестанном беспокойном движении. То он утрет грязным, широченных размеров бордовым платком потное, с обвисшими щеками лицо, то подтянет без конца сползающие с тучного живота штаны, то высморкается, почешет за пазухой… Время от времени Никита вставляет слово-другое в разговор Андрея с Матвеем, и тогда оказывается, что голос у него совсем не подходящий для его грузной фигуры — тонкий и визгливый.

Тут же сидит, угрюмо и зло наблюдая за всеми, черный, с жестким, костистым лицом Григорий Поликарпов, а рядом с ним — тощий одноглазый мужичонка с рыжей клочкастой бородой, одетый в рваную домотканую рубаху, Митя Кривой.

Остальные мужики, войдя в избу, рассаживаются кто где. Наиболее людно и оживленно у самых дверей. Там, согнувшись над цигаркой, выставив перед собой негнущуюся ногу, сидит на опрокинутом ящике огромный скуластый мужик, с черной кудлатой бородой, одетый в украшенный бесчисленным количеством заплат солдатский бушлат. Его глубоко запавшие темные глаза время от времени с мрачной иронией останавливаются на сидящих в переднем углу хозяевах. Это Антон Хромой, вечный деревенский батрак и озорник. Злого языка и отчаянных выходок его до того все боятся, что в своей деревне его уж никто не берет в работники, и Антону приходится ходить наниматься в соседние села.

Вокруг Антона расселись на корточках его дружки-приятели, такие же, как и он, бедняки-голяки, привыкшие скитаться по чужим дворам в поисках заработка или меры муки взаймы. Ближе всех, разинув рот и заглядывая Антону в лицо, сидит худой, с задумчивым белобровым лицом Иван Лучинин. Он слушает Антона, смеется над его шутками, но потом вдруг задумывается и, опасливо озираясь на Матвея с Никитой, мотает головой и говорит своим тихим, как у девушки, тонким голоском:

— Ох, сквитаются они с нами, ох, припомнят, возьмут свое…

Его толкает локтем суетливый суматошный забияка Прокоп Сутохин.

— Замолчи, Ванюшка! Один раз да наша взяла, а ты каркаешь! Моя бы воля, я бы враз у Митюхи с Никишкой амбары разгрузил. Антох, слышь, Антох! — дергает он Антона. — Давайте я завтра же вам все Гришки Поликарпова ямы разрою. Все знаю, все раскрыть могу.

— Молчи, суетня! — толкает его молчаливый Тихон Хомутов, многодетный угрюмый мужик. — Разбалаболил, балаболка! Они те разроют шкворенем по затылку — сразу все забудешь.

Антон что-то бубнит им своим глухим сильным басом. Мужики со злорадными ухмылками смотрят в сторону Матвея и Никиты, на которых сегодня на только что кончившемся собрании наложили особенно тяжелое твердое