Изыди, Гоголь! - Nemo Inc.

Похлопав своего нового должника по плечу, я подхожу к побледневшему Остапу. По моей просьбе он достает из кармана деньги и бросает Никифору.

-- Это чтобы костьми ложилось охотнее, -- поясняю я.

Сторож хлопает глазками, а затем, забыв о недавней боли, сметает деньги с пола и провожает нас поклонами:

-- Спасибо, Вашбродие! Мимо вашей могилки и мышь не пробежит, и червяк не проползет!

-- Кстати, посади вокруг нее терновник с крапивой, -- наказываю я. -- Так, на всякий случай.

-- Все сделаю, в лучшем виде сделаю, Вашбродие!

Покинув сторожку, мы с Остапом подходим к его "ласточке". На передней части, капоте, как подсказывает память тела, выгравировано "Москвич".

Я с интересом оглядываю черную четырехместную железную телегу с крытой крышей и стеклом. Выглядит необычно, даже стильно. За ней явно ухаживают, но след длани времени все равно заметен.

В своем мире я слышал, что механические самоходные повозки только начали разрабатывать. Я не вижу в них смысла, но для смертной моли, не владеющей заклинаниями перемещения, они, вероятно, и вправду могут сэкономить пару-тройку лет жизни.

Остап открывает для меня дверь, я забираюсь внутрь, и вскоре мы трогаемся. Ворота погоста остаются далеко позади.

Признаться, штанишки после святой воды поменять не мешало бы. Я ведь почти поверил, что это какой-то святой артефакт, какими фанатики Ордена с переменным успехом гоняли чернокнижников и меня в том числе.

Но, видимо, либо святые артефакты в этом мире не очень-то и святые, либо, что более вероятно, невосприимчивость к ним -- это еще одна особенность Божественного гримуара.

Остап что-то спрашивает, но мои мысли поглощает одна стервозная богиня, а в руке появляется ее гримуар.

Один из.

Я полагал, что ее сила заключена в одном Божественном гримуаре Смерти. Но их оказалось два. И получил я, разумеется, не тот, что мне нужен для моего Плана.

А, может, и тот.

Это еще одна проблема.

Не скажу, что я такой уж параноик. Но похоже на то, что свои воспоминания насчет некоего "плана" я для пущей сохранности догадался перенести в свой гримуар Ворона.

Загвоздка в том, что Мара отобрала его, и теперь я понятия не имею, зачем я истребил целую расу разумных, зачем позволил заключить себя в Древо Смерти, почему был уверен, что меня навестит сама Богиня Смерти и Тьмы и, главное, на кой мне сдался ее гримуар?

Поэтому я и считаю, что мой "план" провалился, каким бы он ни был.

Возможно, было бы чуть проще, если бы я еще знал главное Таинство собственной книги заклинаний -- особую пассивную способность.

В случае с гримуаром Ворона это отнюдь не бессмертие, как казалось всем колдунам и ведьмам Ковена. Немудрено, потому как Проклятых гримуаров в мире было всего два, включая мой, и Таинство того другого было как раз Бессмертие. Но свойство моего гримуара Ворона таково, что когда ты лишаешься его, то забываешь это самое Таинство.

Это не раз может выручить в случаях, когда твое тело подвергают пыткам. Ты просто разрываешь связь с гримуаром, и лишаешь врагов возможности выведать твои слабости. Но сейчас это обернулось против меня самого.

Я в незнакомом мире, без привычной силы и знаний, понятия не имею, зачем я сюда рвался и что с этим теперь делать.

Из моей груди вырывается обреченный стон. В памяти всплывает гравировка на надгробии:

Semper in excremento, sole profundum qui variat

Прав был юный Гоголь в своих посмертных словах. И не в обиду ему будет сказано, но, вороны побери, неужели Богиня Смерти не могла найти более свежую тушку, которую не пришлось бы вытаскивать из могилы?!

Конечно, я все так же бессмертен, ведь гримуар Ворона цел, но как же банальное удобство?

И, конечно же, Мара не задумалась, как я буду искать ее тринадцать дрожайших дочурок, когда мой новый сосуд находится лишь на Первом магическом уровне. Из десяти возможных! И это не учитывая Запредельный уровень, который Ковен и Орден придумали специально для меня!

Из фантазий о расчленении одной рогатой черноглазой стервы меня вырывает визг шин и толчок в спину.

Я чуть не сворачиваю себе шею. В салоне кареты становится темно, как в гробу, откуда-то издалека доносится испуганный голос Остапа. Но вскоре находится проблема поважнее.

Тьма вокруг рычит, пищит, стонет, кричит. Хор голосов наперебой требует найти и освежевать Мару или хотя бы ближайшего ребенка. Ладони зажимают уши, но хор становится только громче.

Мое тело вспыхивает болезненным огнем, и я понимаю, что тени, мои верные псы, заживо сдирают с меня кожу!

Вдруг темноту разрезает вспыхнувший экран гримуара. Лилит безразличным тоном говорит:

-- Совет пользователю: сделайте вдох, затем выдох и задержите дыхание. Нестабильное эмоциональное состояние грозит потерей контроля над Живой Тьмой.

Я следую совету, и вскоре голоса стихают, темнота в салоне рассеивается, а тени отпускают меня.

Чуть не забыл: Таинство моего нового гримуара -- Живая Тьма. Еще одна своенравная стерва на мою голову.

Отдышавшись, я благодарю свою бестелесную помощницу и, подобрав гримуар с пола, развеиваю его. Выглядываю в окно: карета стоит поперек дороги. Повезло, что на ней мы были одни.

Слышу стук зубов и ловлю в зеркале заднего вида взгляд бледного, как призрак, Остапа.

-- Г-Гриш, а че это сейчас было?

Я указываю пальцем вниз и подмигиваю:

-- Скажем так, оттуда я вернулся не с пустыми руками.

Возничий понимающе кивает:

-- Это хорошо, что не с пустыми. Но… домой-то тебе можно?

-- А почему нет?

-- Действительно.

Остап разворачивает рычащую карету и мы продолжаем путь.

Извозчий то и дело косится на меня в зеркало заднего вида. Чтобы как-то отвлечься от мыслей о мести, я спрашиваю:

-- Как там поживают Гоголята?

Остап крякает.

-- Гоголята? Да как обычно. Сестра твоя, Анна, вот, замуж собирается. Сегодня в поместье званный вечер в честь ее помолвки с князем Романовым. Ты не одобрял, кстати.

Я прищуриваюсь:

-- И как же род отреагировал на новость о том, что его патриарх жив?

-- Род, хех, -- невесело хмыкает возничий. -- Мачеха твоя да сестра сводная, вот и весь род.

-- Ну?

-- Ну, дык слуги все на приеме заняты были. Высший свет как услыхал, что князь помолвку устраивает, так слетелись все, как мухи на… кхм… В общем, трубку поднял я. Не знает еще никто, что ты жив,