Разрешенное волшебство - Ник Перумов

: Он там мёртвый лежит, Стойко. Понял ?!:

Ну уж если даже Буян заговорил без слов…

Разинув рот, Ставич смотрел на коротышку Буяна. Тот весь аж позеленел, глаза закатились, дыхание пресеклось, но когда он наконец выдохнул и резко рубанул ладонью воздух, от прижавшихся к земле мальчишек в глубину густороста грянула слепящая молния, настолько сильная и яркая, что от грохота Ставич едва не оглох, а от блеска — едва не лишился зрения.

Забушевал, взъярился огонь — самая верная защита от любой нечисти. Пробитая молнией просека окуталась дымом. Буян резко вскочил на ноги.

— Бежим! — выкрикнул не таясь, уже не боясь, что услышат. И, очертя голову, ринулся в дымную мглу. Не раздумывая, Ставич рванулся следом.

Это было самое сильное Буяново колдовство. Заклятие, к которому Джейана, обнаружив у Буяна к нему дар, строго-настрого запретила прибегать — не иначе как при смертельной опасности, когда иного пути к спасению уже нет.

“Да почему же?” — возмутился тогда Буян (в ту пору ему только-только четырнадцать минуло); в ответ глаза Джейаны зло блеснули.

“Потому что тебя, олуха, — да простят меня Учитель и Великий Дух! — только на три таких заклятия и хватит, ежели подряд. Два кинешь, а третье не раньше, чем через месяц! А коли раньше — то всё. И тогда тебя от Порога даже я оттащить не сумею”.

Диковинное дело, вдруг подумалось Буяну, сколько тогда самой Джейане-то было? И шестнадцати ведь не стукнуло! А уже и тогда никто слова поперек сказать не смел!

Обугленные ветки скользнули над самой головой. Разгораясь, рядом весело гудел огонь. Поваленные и переломанные стволы молодых сосен дали пламени обильную пищу — но Буян не замечал ни дыма, ни жара. Перед глазами застыло скорченное, всё какое-то изломанное тело Стойко с нелепо вывернутой шеей и бессильно откинутой рукой. И Буян точно знал, что такая шея бывает только у мертвецов.

Ставич тяжело топал рядом, сжав в кулаке бесполезный сейчас нож.

Молния Буяна смела на пути всё — и сосны, и лианы, и их зловредных хозяев; но вот склонившееся над распростёртым Стойко существо она уже не одолела.

Откуда она взялась, эта тварь, никто не смог бы сказать. Ещё миг назад её не было — а теперь она здесь, во всей злодейской красе, и чёрная слюна капала на дымящуюся хвою.

Больше всего бестия походила на громадного, вставшего на задние лапы кособрюха. У неё тоже имелось шесть лап, однако ходила она на задних. Две другие пары, верхняя и средняя, напоминали человеческие руки, только вместо пальцев зловеще сверкали начищенные до блеска стальные крючья. Уродливая серая башка, вытянутая, с громадной пастью, с мощными челюстями, какими удобно дробить любые кости, три здоровенных круглых глаза без зрачков; всё тело покрыто серой, матово поблескивающей чешуёй. О такой твари никто никогда не слышал, не говоря уже о том, чтобы видеть. И не существовало никаких заклятий, ни обманных, ни отводных, чтобы сладить с эдаким страхом…

Прежде чем безоружный Буян успел глазом моргнуть, бесхитростный Ставич сделал то единственное, что ему оставалось в последние краткие мгновения отпущенной Великим Духом жизни: это

метнуть свой верный источенный нож прямо в среднюю буркалку чудовища.

Оледенев от необорного ужаса, чувствуя, что стали мокрыми портки, Буян видел, как из пробитой глазницы брызнула густая кровь, такая же ярко-алая, ярче человеческой, как и у всей здешней нечисти. Тварь с хриплым рёвом вздернула лапу к пронзённому глазу; лезвие ушло в череп по самую рукоятку, однако мозг твари, верно, располагался слишком глубоко.

“Эх, Гилви бы сюда!”— Застыв, точно в столбняке, медленно (как казалось ему) думал Буян. Из-под чёрных вьющихся волос по пересечённому рубцами лбу стекал пот. “Гилви бы с её даром…”

Дар у Гилви, той самой Гилви, был и впрямь редким. Её коронное заклятие крушило любую преграду, будь то самый толстый череп зверя, столетний домашник или даже гранитный окатыш с неё ростом.

Ставич тонко взвизгнул — и неожиданно бросился к распростертому на земле Стойко, зачем-то потянул на себя. В дьявольских глазах твари Буян увидел злобное торжество. Не обращая внимания на обильно кровоточащую рану, оно усмехалось всеми шестьюдесятью четырьми зубами, и от этого зрелища, наверное, стало бы не по себе и самому Твердиславу.

“Ну, Буян! — вдруг подумалось ему. — Ну чего же ты медлишь? Сейчас эта тварь прикончит Ста-вича. Потом — тебя. Потом сожрет всех вас. Такого ещё не было, но ведь что-то да обязательно случается впервые. У тебя ещё две молнии. Бей!”

Ставич легко, точно пушинку, оторвал от земли мёртвое тело Стойко, одним движением взвалил на плечо.

Тварь всё ещё глупо склабилась в жутком подобии улыбки. Оно и понятно — Буян только теперь разглядел, какие у неё здоровенные лапы. Они складывались в коленях почти так же, как и у кузнечи-

ка; суставы задирались высоко вверх. “На таких ножищах оно нас в два счета настигнет. И деться некуда. И ни копья, ни меча. И как это Твердислав мог нас в лес безоружными вывести?!”

Сейчас Буян уже не помнил, что на охоту за папридоем серьёзного оружия никто и никогда не брал.

“Молнию!” — Буяну показалось, что он слышит голос уже мертвого Стойко.

“Молнию!” — умолял Ставич, уже возле кромки зарослей.

Тварь наконец-то соблаговолила пошевелиться. Не обращая никакого внимания на впавшего в столбняк Буяна, неспешно потрусила следом за Ставичем, столь невежливо упёршим ее, твари, законную добычу. Длинная лапа неожиданно легко сграбастала Ставича за воротник грубой лесной куртки, и это наконец вывело Буяна из оцепенения.

Чувство было такое, словно он сам вытягивает из себя внутренности. Его трясло и корежило, не хватало воздуха, резкая боль полоснула по левому межреберью, Буян хватал ртом воздух, точно рыба, вытащенная на песок. Тугой комок огня сгустился перед глазами и, повинуясь его воле, распластался белой молнией, прянув в голову бестии, в то время . как та, деловито сбив с ног Ставича, методично свертывала ему голову, явно не собираясь удовольствоваться одним только Стойко.

Воздух вокруг чудовищной морды вспыхнул и застонал, точно от нестерпимой боли. Серая чешуя расплавилась, омывая вниз грязными каплями; проглянули отвратительно-розовые нутряные слои, перевитые бешено пульсирующими, чудовищно вздутыми жилами. Глаза лопнули и вытекли; нож Ставича, всё ещё торчащий из средней глазницы, раскалился добела, деревянная обкладка ручки вспыхнула. Тварь выпустила ещё живую, дергающуюся и трепыхающуюся добычу, развернулась и, пошатываясь, побрела прямо на Буяна, вытянув вперёд все четыре лапы со здоровенными когтями. Она была слепа — от глаз остались только заполненные кровью и искрошенным мясом провалы, но Буян знал, что чудовще видит его так же четко, как если бы имело все свои зыркалки целыми.