ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ - ЛЕВ КВИН

Потом, лежа рядом с капитаном на мягкой, пахнувшей табачным дымом и степными травами бунде и тщетно пытаясь заснуть, я понял, что кипятился напрасно. До линии фронта было не меньше сорока километров, путь пролегал через множество населенных пунктов, и мы со своими документами, которые теперь, после расформирования «нашего» полка, стали вдвое опаснее, сделались бы легкой добычей жандармов.

За ночь грязь подвяла, из лакированной стала тусклой, ноги придавливали ее, не увязая. Конечно, мы и сейчас не летели на крыльях, но все-таки идти стало легче.

А путь предстоял долгий. Город находился примерно в двадцати километрах – если по шоссе. Но мы решили держаться подальше от дорог и обходить встречные селения. А это увеличивало расстояние до города, по крайней мере, вдвое.

Тьма безнадежно боролась со светом. Небо, уже чуть посветлевшее на востоке, еще было покрыто звездами. Перед нами расстилалась беспредельная равнина – пуста. Лишь на севере, куда мы направлялись, далеко-далеко впереди угадывалась гряда холмов.

– Смотрите! – подтолкнул меня капитан Комочин.

Я посмотрел на восток. Над горизонтом показался край темно-красного шара. Через мгновение он заострился вверху и на моих глазах превратился в красную пирамиду. Я не успел удивиться, как вдруг пирамида перестроилась в правильный пятиугольник. Но и он, все более светлея, через несколько секунд изменил свою форму. Теперь солнце уже казалось гигантским, лежащим на боку, яйцом. Верхняя часть его поползла вверх, все расширяясь, отделилась от нижней, и вот уже я увидел два солнца – одно над другим. Постепенно они сблизились и слились в одно, большое и ярко-красное.

Я отвел глаза и прищурился.

– Что это?

– Фата-моргана, – капитан Комочин тоже щурил глаза. – Здесь, в пусте, в почве много соды. Она поднимается с испарениями в воздух, и свет преломляется в ней.

Стало совсем светло. Далеко на западе мы увидели село, то самое, которое обходили. В центре его высилась церковь. Облитая лучами восходящего солнца, она казалась красной, как кровь.

Мы с Комочиным переглянулись и поняли друг друга.

– Ветер с востока, – Комочин повернулся лицом к солнцу. – Хорошо бы нагнал тучи.

– Да, нам теперь солнце совсем ни к чему, – подхватил я, тоже повернувшись на восток. – Нам бы лучше туман, чтобы никто не увидел.

Но наш отвлекающий маневр не удался. Лейтенант Оттрубаи упорно не отрывал взгляда от церкви.

– Он был хороший человек. – Его голос звучал глухо. – Он любил родину, он сильно страдал, что должен воевать против русских. Но он бы высокого рода… Дворянин? Да, правильно, дворянин. И он имел дворянческое понимание о чести. На тебе золотые шнурки, ты дал военное обещание – значит, ты должен выполнять все приказы великих хозяев. И он выполнял. Он страдал и выполнял. Только когда Хорти отдал власть, он сказал мне: «Слушай, Карой, я не давал военного обещания Салаши. Я давал военное обещание Хорти. А Хорти больше нет. Я свободен от моего военного обещания. Я свободен делать, как мне говорит совестливость. Я больше не должен воевать против русских. Я должен воевать против гитлеровских германцев. Я даю военное обещание моей совестливости воевать против гитлеровских германцев». Поздно, полковник Кишфалуи, поздно! – Лейтенант горестно покачал головой.

Село уходило все дальше и дальше. Лейтенант Оттрубаи остановился, пропустил нас вперед. Я оглянулся. Он стоял на коленях, сняв с головы пилотку, губы у неге шевелились.

Вскоре он догнал нас, пошел рядом. Бледный, с ввалившимися щеками.

– Мало, микроскопически мало таких дворян, как полковник Кишфалуи. Самое большее число дворян совсем другое. Это жадные. Это подлые. Это ленивые. – Он говорил резко, отрывисто, со злостью бросая слова. – Это великое несчастье для моей Венгрии. Это настоящая язва. Работать не хотят, а только пить, есть, кутить, праздничать. Лезут в депутаты парламента, в чиновники, берут угощения, подарки. Если нужно подлость сделать справедливостью – иди к такому дворянину, положи ему в карман деньги. И подлость сделается справедливостью. Много дворян, ах, как много! Целая армия дворян! Есть богатые, есть не такие богатые, есть бедные, но все ужасные. Даже бедные еще ужаснее. Знаете, как наш народ их зовет? «Дворянчики с одной шпорой», «дворянчики в полотняных штанах», «дворянчики в мягких ботинках».

– В лаптях, наверное? – подсказал я.

– О! Да, да, в лаптях… Я тоже «дворянин в лаптях». Да, да, не надо такое удивление! У моего отца большое поместье, о, какое большое! Шесть хольдов – вот его поместье (Хольд – венгерская мера площади (0,57 гектара). А дворянческая гордость на шесть тысяч хольдов, на шесть миллионов хольдов – да, да! Но я не хочу. Не хочу! Я сказал ему: «Папа, я не хочу быть «дворянчиком в лаптях». Я хочу быть… как это?.. «Мещанином в твердых ботинках». И я пошел в университет. Я хотел учить детей. Чтобы они были добрыми, справедливыми, честными. И вот война. И вот проклятая война! И вот полковник Кишфалуи с патроном в голове и с веревкой на шее! И вот я здесь, с вами, с русскими, которые мне братья, против тех венгров, которые мне враги. Вот какая грандиозная перепутаница!

Впереди показался густой кустарник.

– Это речка, – сказал лейтенант Оттрубаи. – Мост только на шоссе.

– Нет, туда опасно. Надо поискать брод, – предложил капитан Комочин.

Они спустились вниз, к воде, а я остался караулить у кустарников.

Откуда вынырнул жандарм, я так и не знаю. Я смотрел на шоссе, а он окликнул меня совсем с другой стороны.

– Солдат!

Я моментально обернулся. Жандармов я прежде никогда не видел, но знал, что они носят на фуражках что-то похожее на петушиный хвост.

У этого на фуражке был роскошный петушиный хвост.

Вероятно, я машинально потянулся за пистолетом, потому что он вскинул винтовку.

– Но-но! Пристрелю, как собаку… Что делаешь здесь?

– Вот. – Я показал на катушку, лежавшую у моих ног.

– Полк?

Мне ничего не оставалось, как назвать номер, указанный в документе.

– Брось дурить! Их расформировали и увезли. Говори, откуда взялся? Дезертир, да?

Жандарм стоял перед самой тропой, по которой спустились к реке лейтенант Оттрубаи и капитан Комочин. Надо, чтобы он отошел сюда, в мою сторону.

– Господин жандарм, не стреляйте, господин жандарм! – я кричал, чтобы они услышали, и одновременно пятился назад, словно от испуга.

Маневр удался. Жандарм, держа меня на прицеле, шаг за шагом следовал за мной.

– Я из роты связи, – продолжал кричать я, отступая. – Меня прислали назад, чтобы смотать телефонные провода. Я Осип Михай из роты связи.

– Словак? – жандарм не опускал винтовки.

За его спиной шевельнулись кусты. Это был не ветер.

– Словак, словак, господин жандарм. – Я говорил торопливо и громко, чтобы он не услышал, как сзади подбирается капитан Комочин. – Вот документы, посмотрите, пожалуйста.

Я шагнул в его сторону, но он, словно почуяв неладное, обернулся.

Поздно!

Вдвоем с Комочиным мы оттащили труп в кусты, присыпали опавшей листвой. Комочин, широко размахнувшись, забросил в речку затвор винтовки.

Лейтенант Оттрубаи стоял, не шевелясь, словно окаменелый.

– Одно из трех. – Комочин искоса взглянул на меня. – Либо у вас редчайшие лингвистические способности. Либо ваша Марика неслыханно талантливый преподаватель. Либо…

Он не досказал. Я посмотрел на него. Взгляды наши встретились. Я понял: «Либо вы специально скрывали от меня».

– У вас тоже талант. – Я натянуто улыбался. – Такой удар!

Он обжег меня взглядом и, ничего не отвечая, тронул за плечо лейтенанта Оттрубаи.

– Пошли…

Убитый жандарм еще больше осложнил наше и без того критическое положение. Наверняка, где-то поблизости рыщет второй жандарм, может быть, даже и третий. Стоит им найти труп, – а это непременно случится, они будут искать пропавшего, – как поднимется тревога и нас быстро накроют: далеко ли уйдешь пешком!

Значит, остановить машину и попытаться уехать подальше от этого злополучного места. Лучше немецкую – немцы, если даже и потребуют у нас документы, вряд ли будут особенно тщательно разбираться в незнакомом венгерском тексте.

Мы вышли на шоссе. На пригорок, натужно гудя, выполз большой крытый «Фиат». Лейтенант вышел на середину дороги и поднял руку. Машина затормозила в полуметре от него. Из кабины высунулся немец-водитель с закатанными рукавами на жилистых волосатых руках.

– Куда надо? – спросил он на ломаном венгерском языке.

Лейтенант Оттрубаи назвал город.

– Пять цигарета! – Водитель поднял руку с растопыренными пальцами. – Пять. Тогда ехать.

– Нету сигарет.

– Шаде! (Жаль! (нем.)

Водитель хлопнул дверцей кабины. Мотор взревел, Фиат» вплотную придвинулся к лейтенанту. Тот не тронулся с места.

– Гут! – Улыбающийся немец снова высунулся из кабины. – Иди машина. Ехать, ехать! – подбодрил он нас взмахом руки.