Чтобы ребенок не был трудным - Татьяна Шишова

Это путь очеловечивания. Если же поощрять внешнюю расхлябанность (особенно в ее приблатненном варианте), то со временем она станет внутренней, и произойдет расчеловечивание. Недаром синоним расхлябанности — расхристанность. И это обязательно рикошетом ударит по родителям. А они, как показывает опыт, не будут готовы к столь крутому повороту событий.

Глава 4. Конь-огонь, или гиперактивный ребенок

Когда родители жалуются на неуправляемость своих детей, мне в большинстве случаев хочется им сказать (что я обычно и делаю): «Да вы просто не видели по-настоящему неуправляемых и потому не понимаете, как вам повезло».

...Этот ребенок промчался по реабилитационному центру, как ураган. Казалось, он одновременно присутствует в 3-4-х местах. Он лез повсюду, хватал все, что попадалось под руку, задавал вопросы и, не дожидаясь ответа, несся дальше. Особенно приглянулся ему черный факс, стоявший на столе у директора. Факс был новый, и директор им очень дорожил. Когда ребенок потянулся к факсу в десятый раз, директор не выдержал и прикрикнул. Малец кинулся на него с кулаками.

У мамы в глазах навсегда застыл испуг, и она только страдальчески повторяла: «Валерик, не надо! Валерик, поди сюда! Валерик...»

Это, конечно, крайний случай. Хотя тоже небезнадежный. Совместными усилиями с врачом-психоневрологом нам удалось достаточно хорошо скорректировать поведение несчастного мальчика. Полгода он занимался по индивидуальной программе, затем прошел занятия в психокоррекционной группе. И хотя поведение его небезупречно, это небо и земля по сравнению с тем, что было на первичном приеме. Когда он впервые появился на нашем горизонте, Валерику уже исполнилось семь лет. Он умел читать и считать, но ни о какой школе речи, естественно, идти не могло, ведь Валерик был неспособен спокойно просидеть и двух минут. Теперь он учится во втором классе. Детей там, правда, всего семь или восемь, но раньше-то Валерик и при одном ребенке приходил в такое неистовство, что его было не унять.  А сейчас  он  высиживает  по четыре урока и по мере сил  старается общаться с детьми.

Хочет, но не может

Между спокойным, покладистым ребенком и тем неукротимым ураганом, который являл собой на первом приеме Валерик, конечно же, существует масса градаций. И большинство родителей, записывающих своих строптивых детей в неуправляемые, ошибается. Управлять строптивцем нелегко, но и не так сложно, как

Очень многие резвые, шустрые дети, на которых учителя и школьные психологи спешат навесить ярлык гиперактивности, тоже вполне управляемы. Хотя и требуют определенного подхода.

Как же отличить просто активного ребенка от гиперактивного? И неуправляемого — от своевольного?

Кратко я бы ответила так: гиперактивный ребенок искренне хотел бы сдержаться, но не может. В его поведении нет злонамеренности. Он собой действительно не владеет. ИМ ВЛАДЕЮТ. Владеют противоречивые желания, неосознанные влечения, хаос, тревога, страх, агрессия. Он подобен щепке, влекомой куда-то бурным потоком страстей. То есть при всей своей внешней активности, внутренне он совершенно пассивен. Куда его понесет — туда и понесется.

Конечно, каждый ребенок может войти в раж и на какое-то время стать неуправляемым, но для гиперактивного ребенка это не редкие эпизоды, а привычное состояние.

Своевольные дети вполне могут сдерживаться, но не считают это нужным. При незнакомых людях они обычно ведут себя гораздо спокойнее, чем с домашними. А если распоясываются (например, в магазине, когда им отказывают в какой-то покупке), то это значит, что они абсолютно уверены в своей безнаказанности: мама при чужих не посмеет их отшлепать. Получив решительный отпор, строптивцы быстро «входят в разум».

Гиперактивные дети, наоборот, на людях ведут себя хуже, чем дома, поскольку контакты с чужими действуют на них растормажи-вающе. В отличие от своевольных детей, мастерски умеющих манипулировать родными, неуправляемый ребенок не преследует цели повыкаблучиваться и добиться-таки своего. Строптивец НЕ ВЕРИТ в то, что его плохое поведение может повлечь за собой какие-то неприятные последствия. Гиперактивный ребенок этого НЕ ПОНИМАЕТ. Он часто совершает какие-то опасные поступки (например, хватает острые предметы, выбегает на проезжую часть дороги), но делает это из-за своей неспособности прогнозировать, что будет дальше, а не потому, что ищет приключений или хочет пощекотать кому-то нервы.

Очень четко выявляется разница между действительно неуправляемыми и своевольными детьми на психокоррекционных занятиях по нашей методике с И. Я. Медведевой. Своевольный ребенок не желает показывать себя с плохой стороны (скажем, отказывается разыграть сценку, как у него испортилось настроение, поскольку тогда придется продемонстрировать свои капризы). Он прекрасно понимает, что поступает нехорошо, и ему стыдно. В лучшем случае, можно уговорить его разыграть подобную историю не про себя, а про какого-то другого мальчика или девочку. Или про зверька.

Гиперактивный же ребенок не даст отрицательной реакции на такое задание, а с удовольствием зайдет за ширму. Через минуту он, правда, может выбежать оттуда, но не из чувства стыда. Просто его понесло дальше. У такого ребенка снижена самокритика. Складывается впечатление, что он не отдает себе отчета в своих поступках, охотно показывает драки, не может остановиться, быстро теряет сюжетную нить.

Двигательная расторможенность сочетается у гиперактивного ребенка с пониженным вниманием. Оно хаотично переключается с одного предмета на другой, которые случайно оказываются в поле его зрения. Такое поведение специалисты называют «полевым». Он хватается за то, за это, ничего не доводит до конца. Часто отвечает невпопад, не вдумываясь в смысл вопросов. В группе постоянно выскакивает вперед, а выйдя выступать, — не знает, что говорить. Не слушает обращенную к нему речь. Ведет себя так, будто рядом никого нет. С детьми играть не умеет, пристает к ним, чуть что — начинает драться.

Шлепки, окрики действуют на него ненадолго (если действуют вообще). И немудрено, ведь, повторяю, такой ребенок действительно НЕ МОЖЕТ сдерживаться. Кричать на него — все равно что пытаться остановить криком разбушевавшуюся стихию.

Кто виноват?

Когда в семье рождается больной ребенок, родные обычно задаются вопросом: «В кого он такой?» А за ним явно или скрыто просматривается вопрос: «Кто виноват?»

Гиперактивным детям обычно ставят диагноз ММД (минимальная мозговая дисфункция). Это остаточные явления органического поражения головного мозга, возникшего либо когда ребенок еще находился в утробе матери (например, при тяжелом токсикозе или резус-конфликте), либо при родах, либо из-за тяжелых заболеваний в первые месяцы после рождения.

Так что наследственность тут, судя по всему, ни при чем. А поиск виновных, даже если они были (скажем, неопытная акушерка), ни к чему конструктивному в данном случае не приведет. Родным лучше не перекладывать вину друг на друга, а сплотиться вокруг «трудного» малыша и сделать все, чтобы он выправился.

Каково быть матерью гиперактивного ребенка

По моему глубокому убеждению, самый «трудный» детский возраст — вовсе не переходный, а от года до двух-двух с половиной, когда малыши уже бегают, повсюду залезают, но соображения у них еще маловато. Голова явно не поспевает за руками и ногами. Большинство детей этого возраста находится в постоянном движении, а матери — в вечном напряжении. Чуть ребенок затихнет, значит, жди подвоха.

Но годам к трем ребенок обычно успокаивается, становится разумней, и мать может немного расслабиться.

Матери гиперактивных детей (по американским данным мальчики страдают этим примерно в 4 раза чаще, чем девочки) и после трех лет не могут расслабиться ни на минуту. Это, конечно, безумно тяжело. Я всего один день (вернее, вечер) побыла на месте такой женщины и на всю жизнь запомнила свою усталость и отчаяние.

В три года моему младшему сыну сделали небольшую операцию, и он сутки вынужден был оставаться в постели. Когда ему разрешили встать, он сделался неуправляемым. Насколько я понимаю, так подействовали на него пережитое потрясение и вынужденная неподвижность. Никого не слыша и не видя, Феликс с быстротой звука носился по коридору, и лицо его, обычно лукавое и смышленое, напоминало застывшую маску. Мне стало страшно. Я подхватила его на руки. Он вырывался, отбиваясь руками и ногами, и, по-моему, не узнавал никого вокруг. Врач еще утром предупредил меня, что бегать ребенку нельзя, поэтому я держала Феликса изо всех сил и пыталась отвлечь. Сколько продолжалась наша борьба, я не помню. Помню только, что когда он наконец затих, я была совершенно измочалена. Феликс спал, а я с тоской думала: «Неужели завтра это повторится снова?»