Старый замок - Лиза Штерн

Звери… Звери в людском обличии. Именно дикие животные окружали его. Одни звери наслаждались мучениями человека, а другие – зарабатывали на этом. Кем же был Виктор? Наверное, тоже зверем, только не кровожадным, а загнанным и забитым, терпеливо выносящим издевательства в надежде, что современные инквизиторы сжалятся над ним.

Новый тошнотворный комок подкатил к горлу. Виктор задержал дыхание, а потом сглотнул. Тошнота отступила. Виктор знал, что это ненадолго. Жутко хотелось пить. Никогда утро не было таким недосягаемым.

Люди – самые жестокие существа, но человек замечает эту истину, когда жестокость ему подобных касается его самого. Если человек причиняет боль другому, собственная жестокость его не заботит. Единственное, чего хочется, так это унизить слабого как можно сильнее, раздавить его в прямом и переносном смысле. Кто-кто, а Виктор хорошо знал правило жестокости.

Перед глазами всплыло лицо Александра Дворника. Лицо типичной рохли с растерянными глазами, выглядывающими из-за круглых стёкол очков. Дворнику не повезло. Он учился в одном классе с Виктором. Благодаря своей фамилии он стал изгоем. Его дразнили «грёбаным уборщиком» и «очкариком», заставляли делать унизительные вещи. Виктор гнобил Дворника больше всех. Однажды он заставил Александра собирать собачье дерьмо на школьном дворе голыми руками.

– Это твоя работа, Дворник, – хохотал он, тыча одноклассника лицом в говно, как нашкодившего котёнка.

Остальные одноклассники стояли рядом, и никто не встал на защиту Саши. Мальчики ржали как лошади, девочки хихикали. Конечно, у некоторых мелькали мысли о мерзости поведения Виктора, но никто не остановил его, а если бы остановил, то стал бы на колени рядом с Дворником.

Александр закатал рукава до локтя, а Виктор отпустил очередную шуточку из разряда: грязный уборщик боится испачкаться. Дети взорвались хохотом. На лбу Дворника выступили капли пота. Его очки запотели. Щёки раскраснелись. Виктор дал ему пинка, и Саша упал на колени, чудом не задев злополучную кучу. Он умолял Виктора не заставлять его убирать собачью мину. Он просил разрешить ему делать это хотя бы в перчатках, но Виктор был непреклонен. Он вытряс содержимое портфеля Александра на газон. Наряду с учебниками и тетрадями на траве валялся целлофановый пакет с бутербродом. Виктор пнул его ногой, и свёрток оказался возле кучи.

– Соберёшь говно в этот пакет, а потом вынесешь на помойку.

Дворник хотел возразить, но осёкся. Он понимал, что лучше остаться без обеда, чем сожрать бутерброд с собачьим дерьмом.

Когда работа закончилась, на Александре не было лица. Лишь бледное пятно с запотевшими очками. Волосы блестели от пота. Перепачканные руки дрожали.

– Вытри руки, – скомандовал Виктор.

Саша коснулся ладонями травы, но Виктор зарычал, чтобы грёбаный уборщик не портил говном газоны. Голос Виктора заглушал детский смех, но разобрать, что он говорит, было несложно.

– Обо что же мне их вытереть? – робко спросил Дворник, наверняка возмущаясь про себя, с каких пор собачье дерьмо стало его собственным.

– О свой пиджак, – ответил Виктор, не раздумывая.

Дворник подчинился. Его беспомощность не вызывала жалости. Его беспомощность вызывала только приступ дикого смеха. Безнаказанность затягивала, как курение.

Весь оставшийся день от Дворника воняло, хотя он втихаря умудрился застирать испачканный пиджак в школьном туалете. Все шарахались от Александра, затыкая носы, и никто не думал о его ощущениях. Наверное, он готов был провалиться сквозь землю. Наверное, ему было намного хуже, чем Виктору сейчас, закованному в колодках. Но всем было плевать.

Виктор мог надеяться только на наступление спасительного утра. Рассчитывать на пощаду зрителей было неоправданной глупостью. Они жаждали зрелищ так же, как когда-то жаждал зрелищ он. Но он был ребёнком, заставляющим одноклассника собирать руками говно в пакет с бутербродом, а зрители – взрослыми и состоятельными людьми, которых забавляют человеческие унижения в несколько других проявлениях. Избалованные мажоры платили за каждую минуту издевательств, а Дворник получал пинки под зад абсолютно бесплатно, не давая согласия на работу актёром в отличие от Виктора.

– Завтра же уволюсь, – прошептал Виктор, облизывая пересохшие губы.

– Пришло время голосования, – объявил Крис.

Раздались аплодисменты. Присутствующие знали, что значит голосование, а Виктор нет, зато был уверен, что то, что радует зрителей, не может понравиться ему. Он не понимал, что подразумевается под голосованием, но уже ненавидел его.

Олег Юрьевич раздал каждому зрителю бюллетень и карандаш.

– В течение двух минут вы должны сделать выбор, – сказал Крис, – в бюллетене содержится список эпизодов, которые вы можете посмотреть в нашем заведении. Следует отметить только один.

– После подсчёта голосов вы увидите три эпизода, набравшие наибольшее количество голосов, – добавил Олег Юрьевич.

Перед глазами Виктора всплыли строки меню. Так вот что значит голосование. Зрители решают, какие издевательства придётся вынести узнику сегодня.

По спине пробежала дрожь. По щекам потекли слёзы. Шелест бумаг доносился откуда-то издалека, но Виктор не сомневался: этот звук совсем близко.

Колодки – не самое страшное орудие пыток, а подтеки мочи на льняных брюках – не самое большое унижение, которое придётся испытать этой ночью.

Виктор пытался вспомнить список эпизодов, но кроме замораживания и испанского сапога на ум ничего не пришло. Руки сводило судорогой. Голова болела, словно затылок сдавливали невидимые тиски.

Виктор должен покончить с этим цирком. Вряд ли деятельность «Старого замка» законна. Точнее, она не может быть законна. Страны отказались от развлечений в виде пыток и казней несколько веков назад, хотя желающие насладиться ужасающим зрелищем остались. Не зря сотрудников «Старого замка» заставляли подписывать соглашение о неразглашении коммерческой тайны. Виктор не знал, что такое испанский сапог и какие сюрпризы ожидают его в этом сборище с крепкими нервами, но он чётко понимал, какую коммерческую тайну должен соблюдать. Никто и ни при каких обстоятельствах не должен узнать о том, что в двадцать первом веке процветает теневое средневековье.

Теперь плата за молчание казалась ничтожным подаянием. Такого рода молчание стоило гораздо больше, впрочем, Виктор не собирался требовать прибавки. Он просто уволится, а потом забудет о существовании «Старого замка», как дети забывают о приснившихся кошмарах.

Виктор не будет тряпичной куклой, которую десятки ног швыряют из угла в угол. Степан Маркович сказал, что, заступив на смену, Виктор не имеет права уйти раньше пяти утра, да и куда он уйдёт, закованный в колодки, слабый и беспомощный. Зато в пять утра он обретёт свободу, и тогда получит расчёт, а потом напишет заявление об увольнении, и никто не сможет убедить его остаться.

Воспоминания снова возникли перед глазами. Снова Александр Дворник, тощий и бледный мальчик, робеющий перед Виктором. Какие только унижения не терпел «грёбаный уборщик», ведь, как назло, у Виктора фантазия была прекрасной. Виктор ни разу не повторил уже осуществлённого издевательства. Виктор ни разу не испытал жалости к «очкарику». Лошары должны получать по заслугам. Теперь лошарой стал сам Виктор.

Нет! Виктор не хотел проводить параллель между собой и зажравшимися мажорами, собравшимися в «Старом замке». Он был всего лишь ребёнком, несмышлёным подростком, которому никто не объяснил, что нельзя отрывать у мухи крылья, а потом сбрасывать её с балкона под колёса автомобилей. Мажоры, делающие выбор – взрослые люди, отдающие отчёт своим действиям. Виктор не был таким, потому что стоял по другую линию фронта.

– Итак, выбор сделан, – сказал Крис, и зрители зааплодировали.

Виктор знал, что сделанный выбор – самый ужасный, и никто не смог бы его в этом переубедить.

– Чтобы сохранить интригу, начнём с третьего места «Вилка еретика», – продолжил Крис.

С его губ сорвался отвратительный смешок. Из зала донеслись аплодисменты. Виктор шмыгнул носом и тихонечко заскулил.

Крис удалился. По залу пронёсся волнительный шёпот. Никогда раньше Виктор не чувствовал себя таким незащищённым. Все конечности затекли. Глаза стали влажными. Толпа зажиточных зевак совсем рядом. Их хищные зрачки пожирали узника, и Виктору казалось, что ещё чуть-чуть, и зрители сорвутся с мест и набросятся на него, словно голодные волки.

Крис вернулся под бурные аплодисменты. Виктор повернул шею настолько, насколько позволяло отверстие. В руке Криса болтался кожаный ремень с железной вилкой с двумя зубцами с обеих сторон. Крис бросил ремень на пол. Тот издал звякающий звук при падении.

Несколько мгновений – и Виктор освобождён от колодок, для того, чтобы познакомиться поближе с другим орудием пытки. Вилка еретика не выглядела опасной, но Виктор знал, что ничего хорошего лучше не ждать.