Манящая корона - Борис Алексеевич Давыдов

но говорить об этом с пугающей прямотой как минимум непрофессионально и рискованно, еще смутишь клиента! Надо тоньше, деликатнее.

– Даже если вы захотите что-то… э-э-э… несколько выходящее за обычные границы… Вам стоит только сказать, я на все соглашусь. Любые пожелания клиента для меня – закон!

Подчеркнув слова «соглашусь» и «любые» так, чтобы они прозвучали достаточно понятно и ободряюще, но вместе с тем, упаси боги, не навязчиво, мадам Анни скромно умолкла.

Незнакомец медленно покачал головой.

– Я не любитель всяких… скажем так, рискованных забав. Меня интересуют натуральные блондинки. Надеюсь, вы не считаете их экзотикой, выходящей за обычные границы?

* * *

Сидевший в кабинете за столом мужчина нахмурился, услышав едва различимый скрип дверных петель, но недовольство тут же сменилось радостью. Он широко и счастливо улыбнулся, отчего его лицо, и без того привлекательное, которое совершенно не портил чуть заметный тонкий шрам, пересекавший лоб над левой бровью и щеку возле уголка глаза, стало по-настоящему красивым.

– Молодой господин, пожелайте доброй ночи его сиятельству, вашему батюшке! – низким грудным голосом сказала пожилая женщина, выпуская руку ребенка.

Мальчик лет шести торопливо приблизился к отцу. Было видно и понятно, что ему очень хочется перейти на бег, но требовалось сохранять достоинство и выдержку, подобающую высшему сословию. Тем более что батюшка не простой дворянин, а обладатель высшего графского титула да еще член Тайного Совета Империи.

И все-таки он не сдержался и буквально запрыгнул на руки графу, прижавшему его к груди:

– Спокойной ночи, папочка!

– Спокойной ночи, дорогой! – граф ласково погладил сына по голове и поцеловал в щечку.

– Усы колючие! – захихикал ребенок.

– Ай, какое горе! Хочешь, сбрею? – с притворным огорчением подхватил отец.

– Нет, папочка! Они мне нравятся!

– Как скажешь, солнышко мое…

Пожилая опытная гувернантка не одобряла таких нежностей: с ее точки зрения, лучшего способа испортить мальчика просто не существовало. Будущих мужчин надо держать в строгости, иначе вырастут слабовольными. Но ни единый мускул не дрогнул на ее лице, а уж мысль, что графу-отцу можно попенять, не пришла бы ей в голову вовсе. Разве только в горячечном бреду. Потому что всем обитателям графской усадьбы было хорошо известно, как страшен в гневе этот красивый и спокойный с виду человек, особенно после перенесенного в прошлом году сокрушительного удара.

Да и не сумасшедшая же она, в самом-то деле: рисковать таким местом! Должность почетная, платят хорошо, обязанностей не так уж много, ребенок воспитанный, вежливый. А что до сих пор плачет по ночам и зовет маму, так не каждую же ночь… Потихоньку перестанет. Время залечивает любое горе, даже самое тяжкое.

Граф-отец сам затворил за ними дверь кабинета, щелкнул задвижкой и вернулся к столу. Улыбка медленно сползла с его лица, и теперь оно уже не казалось красивым. Светло-серые глаза заледенели, губы плотно сжались.

Он снова взял письмо, от чтения которого его отвлекли.

«…зная доброту и великодушие Вашего сиятельства, о котором хорошо известно всей Империи, осмеливаюсь нижайше просить…»

Граф, недовольно пробурчав себе что-то под нос, отбросил прошение. Он чувствовал, как еле уловимая, только что начавшаяся леденящая дрожь в кончиках пальцев усиливается с каждым мгновением, и хорошо знал, что это означает. Сейчас не до разбора писем. И так он уже успел просмотреть немало: они громоздились на краях стола неравными стопками, по левую и правую сторону от него. Слева – подлежащие более внимательному рассмотрению и, по возможности, удовлетворению. Как обычно: просьбы о помощи талантливым, но бедным поэтам, художникам, изобретателям, протекции осиротевшим сыновьям, отцы коих честно служили Империи, не беря взяток и не запуская руку в казенный карман, а потому не оставили семьям никаких средств. Справа (гораздо больше) – те, которым надлежало отправиться в печь. Восторженно-льстивые вирши, полубезумные предложения, сулящие сказочный барыш, фальшивые жалобы на злую судьбу с мольбой о помощи… Граф безошибочно чуял, когда его хотят обмануть, а лесть вообще тихо ненавидел.

Ледяные иголочки кололи уже кисти рук, потом поползли вверх, на запястья. Застучали зубы, нестерпимый жар опалил щеки и уши. Перед глазами будто поплыла мутно-красная пелена. Приступ бешеной ярости, хорошо знакомый всем мужчинам их рода, всегда накатывал однообразно, и сопротивляться ему было почти невозможно. Даже при всем желании.

Теперь же никакого желания не было.

Граф рывком выдвинул верхний ящик стола, нажал на едва заметный рычажок, сделанный в виде сучка. Бесшумно открылся небольшой тайник, набитый драгоценностями. Серьги, кольца, колье, медальон…

Мужчина, крепко стиснув зубы, издал какой-то полубезумный, сдавленный всхлип.

– Зачем ты это сделала?! – дрожащим голосом произнес он, изо всех сил стараясь сдержать слезы, уже готовые пролиться. – Чего тебе не хватало?!

Крышка медальона раскрылась с едва слышным щелчком. Граф обезумевшими глазами уставился на портрет.

Всхлипы превратились в рычание. Казалось, что эти звуки испускает не человек, а смертельно раненый хищник.

– Ты же знаешь, я все готов был бросить к твоим ногам! Все!

Молодая красавица с печальными трогательными глазами безмолвно смотрела на графа.

* * *

На почерневшем небе давно загорелись разноцветные светлячки звезд, воздух заметно посвежел. С окраины Кольруда только что во второй раз донесся еле различимый, заунывный и протяжный крик патруля: «Спите спокойно, добрые люди, ваш сон охраняют!» – и Трюкач снова с благодарностью помянул давно почившего Правителя Норманна. Сколько уже лет прошло, как этот железный старец покинул наш грешный мир (точнее, ему помогли его покинуть, Правитель хоть и достиг весьма почтенного возраста, но обладал отменным здоровьем и явно собирался пожить еще, что категорически не устроило многих членов Тайного Совета), а его законы по-прежнему неукоснительно соблюдаются… Даже те, которые противоречат здравому смыслу и могут вызвать у нормальных людей лишь раздражение, а то и самую настоящую ярость.

Особенно у человека, вымотавшегося за долгий трудовой день и мечтающего о заслуженном отдыхе, которого ежечасно будят напоминанием: мол, спи спокойно и ничего не бойся, стража рядом и не дремлет, крепкие ребята с мечами и алебардами, в кольчугах и шлемах исправно обходят дозором улицы. Хорошо тем, у кого сон крепок! Таких и обворовывать – одно удовольствие, поскольку риск сведен к минимуму. Ну а тот, кого те же боги наказали чутким сном, вполне может, снова услышав осточертевшее: «Спите спокойно, добрые люди…», сорваться с постели, распахнуть окно и вместо благодарности обложить «охранников» самой грязной руганью. А то и выплеснуть им на головы либо воду из кувшина для умывания, либо содержимое ночного горшка: это уже смотря до какой степени бешенства довели раба божьего…

Его же, Трюкача, эти крики избавили от главной заботы: рассчитывать время, терзаясь в мучительных раздумьях,