Первые люди на Луне (пер. Лачинов) - Герберт Уэллс

— Что?

— Только я не совсем понимаю, зачем мы будем делать это? Ведь это будет только прыганье с земли и обратно на землю.

— Не совсем. Можно, например, слетать на луну.

— Но если мы и попадем туда, что мы там найдем?

— Тогда увидим!.. Примите в соображение новейшие исследования.

— Есть ли еще там воздух?

— Может быть, и есть.

— Это великолепная идея, — сказал я, — но меня все-таки поражает грандиозность замысла. Луна! Я предпочел бы не шагать сразу так далеко.

— Об этом не может быть и речи, тут воздух был бы помехой.

— Почему бы не применить эту мысль о пружинных заслонах — каворитных заслонах в крепких стальных ящиках к подниманию тяжестей?

— Этого нельзя сделать, — упорствовал Кавор. — И что ни говорите, отправиться в небесное пространство менее опасно, если даже и опасно, нежели в полярную экспедицию; а ведь ездят же люди на разыскание полюса.

— Не деловые люди. И, кроме того, им платят за полярные экспедиции. Вдобавок, если что случится неладно, там все-таки есть способ извернуться. А тут мы взлетим в небесное пространство, и вся недолга.

— Назовите это изысканием.

— Может быть, можно было бы написать книгу в таком роде, — заметил я.

— Я не сомневаюсь, что там есть минералы, — заметил Кавор,

— Например?

— Сера, различные руды, золото, может быть, даже новые элементы…

— Да, но стоимость перевозки… — сказал я. — Знаете, вы не практический человек. Ведь до луны четверть миллиона миль.

— Мне кажется, не дорого бы стоило перевезти любую тяжесть куда угодно, если запаковать ее в каворитный ящик.

Я не подумал об этом.

— Со сдачей франко на голову покупателя, не так ли?

— Мы можем не ограничиться одной луной, — продолжал развивать свою идею Кавор.

— Что вы хотите сказать? — спросил я.

— Есть еще Марс, прозрачная атмосфера, новая обстановка, веселящее чувство легкости. Приятно было бы побывать там.

— А воздух есть на Марсе?

— О, да!

— Вы, кажется, желали бы отправиться туда как в санаторию? А кстати, как далеко до Марса?

— Двести миллионов миль в настоящее время, — отвечал Кавор веселым тоном, — и вы промчитесь неподалеку от солнца.

У меня опять разыгралась фантазия.

— Во всяком случае, — сказал я, — это очень интересно. Подобное путешествие…

Я вдруг увидал, как в сновидении, всю солнечную систему пронизанной каворитными пароходами, аэростатами de luxe. Права патента первенства в изобретении мелькнули в моем уме — планетные привилегии. Я вспомнил старую испанскую монополию на американское золото. И не то, чтобы в той или другой планете, но во всех планетах сразу. Я пристально смотрел на красное лицо Кавора, и воображение у меня все более и более разгоралось. Я быстро шагал по комнате взад и вперед; язык мой совсем развязался.

— Я начинаю вникать, — сказал я, — начинаю постигать! — Переход от сомнения к энтузиазму совершился у меня как-то необычайно быстро. — Но это ужасно! — восклицал я. — Это грандиозно! Мне и во сне не снилось ничего подобного.

Раз мое охлаждающее противодействие было устранено, его собственное дотоле сдерживаемое возбуждение вспыхнуло во всей силе. Кавор тоже забегал по комнате, жестикулируя и восклицая. Мы вели себя как люди, осененные вдохновением. Мы и в самом деле были вдохновлены.

— Мы уладим все это! — сказал он в ответ на указанное мною какое-то побочное затруднение. — Мы живо уладим все это. Сегодня же вечером мы примемся за чертежи для литейных форм.

— Отлично, — отозвался я, и мы поспешили в лабораторию, чтобы тотчас же приступить к этой работе.

Я был как ребенок, очутившийся в сказочном мире, во всю эту ночь. Утренняя заря застала нас обоих еще за работой, при электрическом свете. Я припоминаю теперь, как выглядели эти чертежи — я затушевывал и раскрашивал их, в то время как Кавор чертил; они были перемараны, исполнены все торопливо, но составлены с замечательной точностью. Мы послали заказы на стальные заслоны и рамы, понадобившиеся в результате этой ночной работы, а план стеклянного шара был изготовлен в неделю. Мы прекратили наши послеобеденные беседы и вообще изменили всю старую рутину. Мы усердно работали, а спали и ели только тогда, когда уже не в состоянии были дольше работать от голода или усталости. Наш энтузиазм заразил и наших троих рабочих, хотя они не знали, для какой цели предназначался шар. В эти дни Джибс отказался от прогулок и ходил всюду, даже через комнату, торопливой походкой.

А он постепенно все рос, этот шар. Декабрь прошел, январь. Я потратил целый день на расчистку снега и прокладку дорожки от бенгало к лаборатории. Февраль, март. В конце марта и конец работы был уже в виду. В январе привезли на нескольких лошадях огромный ящик: это был наш шар из массивного стекла; его положили у крана, устроенного для подъема шара и помещения его в стальную оболочку. Все принадлежности этой оболочки — она была собственно не сферическая, а многогранная, с валиком на каждой грани — прибыли в феврале, и нижняя половина ее была уже скреплена болтами.

Каворит оказался наполовину изготовлен в марте месяце, металлическое тесто прошло уже две стадии своей фабрикации, и ровно половину его мы наложили, в виде пластыря, на стальные бруски и заслоны. Когда скрепление шара было окончено, Кавор предложил снять грубую крышу с временной лаборатории, где производилась работа, и построить печь подле лаборатории. Таким образом последней стадии изготовления каворита, в которой тесто нагревается до красного каления в струе гелия, предстояло совершиться тогда, когда сплав уже будет находиться на шаре.

А затем нам следовало обсудить и решить, какую провизию взять с собой: прессованную пищу, концентрированные эссенции, стальные цилиндры, содержащие запасной кислород, аппараты для удаления углекислоты и пыли из воздуха и для восстановления кислорода посредством перекиси содия, холодильники, и т. д. Припоминаю, какую груду они образовали в углу комнаты, все эти жестянки, свертки, коробки.

То было горячее время, и некогда было предаваться раздумью. Но в один прекрасный день, когда дело уже подходило к концу, мне что-то взгрустнулось. Проработав все утро над кладкой кирпича в возводимой нами печи, я присел отдохнуть, утомившись до полусмерти. Все мне представилось сумасбродным и невероятным.

— Подумайте-ка, Кавор, — сказал я. — здраво рассуждая, к чему все это?

Он улыбнулся.

— Теперь время готовиться в путь.

— На луну, — размышлял я вслух. — Но чего вы там ждете? Я полагаю, что луна — мертвый мир.