Живые деньги - Андрей Скалон

Спугнули изюбрей, и Арканя стрелял по ним картечью. Верный погнался за ними немного, но сразу вернулся на зов хозяина. Изюбрей гонять бесполезно, это специальная охота. На обратном пути распугали и перебили выводок рябчиков. Они глупо слетели с косогора в распадок, расселись и смотрели, как охотится на них человек. На выстрелы и примчался сверху Верный, начал лаять изо всей дурацкой мочи и носиться по распадку, здесь-то и выяснилась основная страсть Верного - гонять птицу. По голосу отличал кобель птиц от остальной живности, на птиц он лаял с подвиз-гом, радостно, по-щенячьи, а на белку и соболя лаял не особенно старательно, раздельными гав-гав, гав-гав.

Вечером ели рябчиковый суп с перловкой. Дымка тоже ела, по виду ее казалось, что она все забыла, утомилось и сошло на нет материнское горе. Она даже обрадовалась их возвращению: когда они вышли на тропу возле барака, она услышала их в резонаторе прогоревшей печки и поскуливала в ответ на басовитое гавканье Верного.

Дымка бегала вокруг своих сотоварищей, обнюхивала, улавливала запах соболя, белок, тайги, погони, страсти. Она заметно окрепла после щенки. Но что-то осталось, что-то изменилось в ее характере. Это было заметно, когда она лежала в своем углу и вдруг взглядывала на Арканю, положив острую свою легкую морду на лапы. Взглянет - и отведет глаза. Аркане не нравилось, когда она, безрадостно лежа в углу, вдруг уставится на него долгим взглядом. Он кидал в нее за это правилкой, ложкой, ичигом, и она глядела украдкой. В спину. Взглянет - и отведет глаза.

Арканя был немного суеверный, в деда.

6

Не зря ключ был Фартовый.

Волшебное золотоискательское счастье и удача обозначились на языке пропойцы-деда именно этим словом. Не просто неожиданная удача, повезуха, а именно фарт. Необъяснимо это - фарт есть фарт, это как бы особые правила, особые законы, которые вот здесь, например, предназнача-лись именно для Аркани, а может, и для кого-нибудь еще неизвестного.

Даже в кое-как поставленных, на арапа, капканах лежало два соболя. Один был живой; пока Арканя дошел к нему, Верный его уже задавил, обогнав и Дымку. Теперь часто кобель шел впереди, он постепенно матерел, а Дымка была еще слаба, но уже старалась по-прежнему, рыла, что называется, землю, плакала-кричала, со стоном каким-то облаивала соболя или белку. Торопливо приходилось стрелять, чтобы только поскорее отпустить, в надежде на соболя, собаку. С ней какие-то кликушеские истерики стали случаться от сильной ее страсти к охоте, она даже кусты стала перекусывать вокруг, где облаивала зверька.

Уверившись в капканах, Арканя перестал есть рябчиков и драл их для приманок. Он расставил капканы по покати водораздела, с которого сбегал Фартовый ключ, а сам,- проснулась уже неразумная жадность,- пошел дальше, в не обловленную еще тайгу... Дальше... Там, ему казалось, соболей видимо-невидимо, кишмя кишат. Он и принес за пять дней мученических блужданий, бессонных у костров ночей семь штук, и ему казалось, что охота получилась счастливая, редкая, что надо хватать, седлать удачу. Если бы он подумал спокойно, то не стал бы ловить с надрывом семь соболей, а предпочел бы без напряги, сохраняя здоровье, поймать пяток.

Его уже кружила игра, гнал азарт.

Планы разрастались, он уже глядел за белки, на Предел. Ему снились ускользающие соболя, собаки, гон, ловля. В оставленных капканах он с чувством некоторого разочарования,- уж разыгралось воображение, притупилось чувство реальности,- обнаружил только трех соболей, и у двух мех был пострижен мышами, бравшими мех для тепла в гнезда.

Арканя собрал капканы и свалил их в бараке. В одном была кедровка, он присовокупил ее к не съеденной мышами приманке и сварил для собак суп. Некогда с капканами, пока снегу мало, надо ходом с собаками, раз позволяют условия.

Обувь у Аркани развалилась, весь он оборвался, провонял потом и оброс щетиной. Борода, он заметил, была не такая, как прошлую зиму, теперь она оказалась сильно седая. Серединой, от нижней губы к кадыку, шла целая полоса седины. Глаза от недосыпа, дыма и от того, что в лесу Арканя не умывался,- здесь все чисто,- стали красными. Ногти были обломаны. Пороху и дроби осталось мало. Добыть мяса, как он планировал раньше, ему не удалось, да он и не сильно стремился, чтобы не терять на это времени. Теперь он сам обгрызал беличьи задки и время от времени не гнушался стрельнуть кедровку и зажарить ее на вертеле прямо в перьях; грудку он разгрызал сам, а остатки, обколотив угли о пенек, отдавал собакам. Верный жрал все, в том числе обгорелых кедровок. Беря планы вперед, Арканя принимал теперь во внимание как продукты и те несколько десятков беличьих тушек, которые он наморозил в хорошие времена и оставил на полке под крышей. Две с небольшим недели оставалось до вертолета - пятнадцать дней, если брать на сытое брюхо, а на голодный желудок - полмесяца. Срок большой, загнуться можно. "В случае чего,- говорил он при таких мыслях Верному, истрепывая его по загривку,- на рагу тебя пустим. Для качества!" Верный юмора в этих словах не улавливал, отворачивался.

Соболя бежали в Фартовый ключ со всех сторон. В один счастливый день Арканя добыл трех. Правда, выпадали и снежные дни, когда Арканя если и выходил из жадности на охоту, то и следка не находил.

В такую плохую погоду случилась неприятность с Дымкой. Она загнала накоротке под корень соболя и долго рылась одна, только изредка выскакивала на поверхность, взлаивала. Она лаяла, конечно, и в корнях, в откопанной норе, но голос из-под земли не доходил. В это время проклятый кобель гонял глухаря и делал много шума, отвлекая внимание Аркани, пока они вдвоем не обманули глухаря и он не упал к ним, сламывая ветки, черным стогом с лесины. Найдя Дымку, Арканя едва оторвал ее от соболя. Полузадохшаяся сучонка рвалась из рук, кусалась, чтобы только дали ей рыться, рваться к злобно уркавшему собольку. Арканя вынужден был привязать ее на ремень, а сам поставил капканчик, постучал топором, и соболек выскочил - лязгнуло, как живое, прыгнуло железо. Дымка чуть с ума не сошла, так раздразнил ее соболь, едва отошла, очухалась.

Верный смотрел на Дымку с недоумением, он тоже понимал теперь: охота страсть, азарт, игра, но не до такой же степени, ведь соболя, ненавистного зверя, тяжелую эту добычу, забирает в конечном счете рукастый Арканя и кладет в мешок. Они же, собаки, даже есть-то не могут соболятину, разве от большой нужды.

Верный был рассудительный, хладнокровный пес, мир понимал объективно и свои интересы в нем старался соблюдать. Для видимости, при подходе, например, хозяина, мог и подпрыгнуть, в ярости якобы, со вспышкой будто бы ослепляющего азарта, на дерево, скребя кору когтями, даже мог куснуть направо-налево кусты и ветки, ногами пошаркать, раскидывая снег, грязную траву и мох под ним. "Хитрым станет к старости, воровать будет",- думал про него Арканя.

Как-то бык и корова с телком мелькнули - оставили три слившихся в одну тропу следа. Телка можно было еще достать картечью, но картечи не осталось, разошлась по глухарям - любимой птице балбеса Верного, втравливавшего в это глупое дело хозяина, потому что Арканя влет не попадал. Верный и Дымка прибежали на сохатиный след, но сделать они, конечно, ничего не могли. Верный, поди, и не сообразил, что это охота - лоси. Он их за Пеструх каких-нибудь принимал, наверное.

Собаки уже составили пару, артель, они вместе дружно тянули в россыпи, например, потому что там соболей легко было находить, и соболь долго сидел в камнях, откуда выкурить его для Аркани не было никакой возможности, и горячил охотничье чувство у собак своей близостью. От этого часто весь день пропадал - вязкая сучонка раз за разом возвращалась к какой-нибудь пропахшей соболем безнадежной каменной щели даже после того, как Арканя пинками отгонял ее и утаскивал, упиравшуюся, на ремне. Верный в таких случаях не особенно страдал, стоило крик-нуть ему, и он уходил от запаха. Он не перемогался, не надсаживался, а приносил соразмерную корму пользу человеку. Дымка же работала самоотверженно, с восторгом жертвенности, гнала как летела. Со стоном, с последним хрипом закапывалась в норищу, задыхалась там, исходя предсмертной слюной...

7

Арканя ценил радость фарта, именно потому тянуло его перевалить водораздельный хребет Предел и проверить на удачу таинственную, неизвестную страну за ним. Если бы его не сдержи-вал недостаток припасов, он бы уже давно не выдержал,- ему представлялось, что там охота еще более удачливая, чем здесь. И сказался характер деда: взяв последние продукты, оставив в запас мороженых белок и мешочек перловки, подвешенный на гвоздь на балке от мышей, взяв глухари-ную голову, шею, лапы, пошел Арканя "просто посмотреть", дня на два хотя бы - туда-обратно - в запредельную тайгу.

Вышел он очень рано, день выдался отличный, и часам к трем Арканя уже был на линии голых вершин, нашел перевал, и при полном солнце перед ним раскрылась с перевала неизвестная эта тайга, состоявшая из таких же лесов, падей, ключей и рек. Это была широкая, полого и очень далеко спускавшаяся покать, прорезанная послеполуденными тенями, ключами-падями; кедровый лес был голубовато-зеленым, темным в своих глубинах от сильного солнца.