Золотые яблоки - Виктор Московкин

А Илья продолжал рассказывать о том, что запомнилось накрепко. Как Серега просил спецовку, заискивал перед Гогой, как плакала Галя.

— Все вы еще дети, — вздохнула мать.

Илья ел торопливо, а когда вылез из-за стола, подошел к окну, которое выходило на тесный двор. Там происходило самое обычное: носилась ватага мальчишек, радуясь неведомо чему, гуляли матери с детьми, а на скамеечке собрались древние старушки — мирно о чем-то беседовали.

Илья представил, как пройдет двором, старухи скажут: «Рабочим стал, не вытянул в институт-то».

— Давай-ка я тебе разберу постель, — сказала Екатерина Дмитриевна. — Поспи, а вечером сходи в кино или на танцы. И все придет в норму.

— Какие там танцы, — отмахнулся Илья — У меня ноги не двигаются.

— И все же надо погулять, — настойчиво сказала она. — Сходи к дяде. Старики будут очень рады.

— Схожу, только не сегодня.

Илья принялся разбираться на этажерке. Вместе с книгами здесь еще были учебники и тетради. Учебники были как новенькие. Он полистал их, потом связал бечевкой и засунул в самый низ. А тетради, не проглядывая, собрал в охапку и понес на кухню.

Сидя на полу и разрывая их на мелкие кусочки, говорил, словно оправдывался:

— Поступать буду в институт — все равно устареют. В фотоателье работал, так хранил, а сейчас зачем они нужны…

Слушая его, мать догадалась, что новая работа — это уже не пустое увлечение, тут серьезно. Что бы ни было, но она уже и тем довольна, что не вспоминает больше о Сибири.

— Хочется, чтобы все кругом делали друг другу только хорошее, понимали друг друга, — неожиданно сказал он в ответ на какие-то свои мысли.

— В конце концов так и есть, — заметила Екатерина Дмитриевна с улыбкой. — Только люди-то выражают свою любовь и уважение каждый по-своему.

Илья прикрыл глаза, и в памяти снова поплыл весь прошедший день: вспомнил и Кобякова, и кладовщика Гогу, и Першину, и даже Генку.

— Хорошенькое дельце, если они так выражают свою любовь.

Стройка делится на три участка

— Поселок — первый участок.

В новом поселке стоят еще не застекленные добротные дома. Глядишь — и зависть берет: почему не тебе придется жить в них, а рабочим будущего завода.

На ровной и просторной площадке около пруда достраивается школа. Наискосок белеет здание поликлиники.

Второй участок — километрах в двух, за новым хлебозаводом.

День и ночь на втором участке кипит работа, потому что здесь заготавливают материалы всему строительству. Работают цехи железобетонных конструкций, лесопилка, арматурные мастерские и большой бетонный завод.

Дальше, в обширной низине, заросшей кустарником, роют котлованы под нефть, делают насыпи дорог и готовятся к закладке фундамента ТЭЦ. Отовсюду поднимаются каменные остовы различных сооружений будущего завода.

Где-то здесь, ближе к городскому шоссе, со временем остановятся электропоезд, и к проходной густо потянутся рабочие. Среди них будут и те, кто только что окончил школу. При случае им скажут: «Тут было голое место». Они поверят, но не представят…

Самый большой и самый ответственный участок — третий — строительство завода.

Чтобы попасть из центра города на строительство, нужно ехать автобусом до нового поселка. Часть рабочих остается здесь, остальные идут к бетонной дороге, попутные машины забирают их и везут дальше, на другие, дальние участки.

Утром второго дня работы Илья сел в кабину самосвала к черному, как жук, шоферу. Шофер оказался разговорчивым.

— Эх, ты! — протяжно говорил он. — Поверь Ивану Чайке: каяться не будешь. Вот ведь, — ткнул он себя в грудь пальцем, — работал, дурак, в облпотребсоюзе. Послали меня раз на Менделеевский завод, познакомился я там с начальником цеха. Чудо, что делают! А сырья нехватка: из Баку им возят. Ждут они не дождутся, когда наш завод начнет работать. Мы им парафин, и все, что надо, а они синтетическую химию на первый план. Хватит, братцы, кожу для ботинок пищевым жиром пропитывать — сами едим, а на то есть синтетические жиры. Второй год работаю здесь. Честное слово, хорошо! Подымешься со дна котлована — аж дух захватывает от широты стройки, от ее размаха. Машины рокочут, ковши экскаваторов бухаются в землю, и ты — тоже не песчинка: в общем деле участвуешь…

Так он и не замолкал, пока вез Илью. Громоздкий самосвал с ревом несся по бетонной дороге. Кажется, справиться с этим норовистым чертом можно только с большим напряжением сил и внимания. Но шофер успевал говорить, поглядывать по сторонам и на Илью и будто едва касался руля большими загрубелыми руками. На прощанье он сказал:

— Еще встретимся. Иван Чайка по всему строительству гоняет…

Съехав с дороги, самосвал направился к котловану, неуклюже переваливаясь бортами. Обласканный радушием шофера, Илья с минуту смотрел ему вслед, потом бодро зашагал к прорабской будке.

У кладовой уже получали инструменты. Генка Забелин взял у Гоги топор и попробовал его острие о бревно, валявшееся рядом. Мимо проходил озабоченный прораб Колосницын — грузный, в сером выгоревшем плаще. Он слегка съездил Генке по макушке и, не останавливаясь, скрылся в будке. Генка почесал затылок и опять принялся рубить бревно.

Илье тоже дали топор. Положив его на плечо, он пошел к девчатам, среди которых увидел Галю. Сегодня она повязала голову цветной косынкой и стала похожа на матрешку. Бригада бетонщиц тоже шла на рубку кустов.

— Кажется, нам повезло, — сказала Галя, — и перекрикиваться не придется — рядом будем. — Осмотрела Илью с ног до головы, добавила: — Ты напоминаешь дровосека из сказки. Жаль, кушака нет.

— И еще бороды, — в тон ей сказал Илья. — Ты на первом автобусе ехала?

— Наверно. Понимаешь, вечером ложилась — думала, никогда не встану. А утром ранешенько поднялась, даже мама удивилась. Только руки болят. Смотри, даже не сгибаются…

— Я тебя ждал на остановке. Втемяшилось, что ты решила не идти на работу. Хорошо, что не побежал к тебе, а то бы сам опоздал. Вечером зайду, если не очень устанешь.

— Конечно, — охотно откликнулась Галя, шагнула к нему и, полуобняв за шею, стала выправлять воротничок рубашки поверх пиджака. — Так красивее. — И засмеялась: — Люблю все красивое, что ты скажешь…

— Поцелуй меня, — попросил Илья и зажмурился от удовольствия.

— Смешной ты какой, — испугалась Галя. — А люди?..

— Скорее, а то подниму на руки и понесу. Будут тебе тогда «люди».

Галя быстро оглянулась и робко чмокнула его в щеку.

— Хочешь, спляшу? — предложил Илья.

— Что с тобой сегодня? — удивилась девушка.

Илья бросил топор, раскинул руки, и ноги будто сами заходили, заклубилась пыль под каблуками. Лицо сияющее, в глазах удаль и гордость: «И мы не лыком шиты». Не успел опомниться, как вокруг собрались любопытные, смотрели удивленно: с чего бы расплясался?

Генка, встретившись с Ильей взглядом, приложил к виску палец, спросил глазами: «Чокнулся?»

Илья поднял топор и, взяв Галю за руку, вывел из толпы, сказал беззлобно:

— Повеселиться, черти, не дадут.

А сзади хлопали в ладоши, не потому что понравилась пляска — по привычке после представления.

Только остались одни — откуда ни возьмись Кобяков. Спортивная голубоватая куртка расстегнута у ворота так, чтобы был виден белый в крапинку галстук. Чуть скуластое лицо с выпуклым подбородком — умное, красивое лицо — и неизменный синий берет. Небрежно, как старому знакомому, кивнул Илье, слегка поклонился Гале.

— Вы меня извините, — сказал, — я к вам с деловым вопросом.

Нашел время деловые вопросы обсуждать!

— Кладовщик говорил, что вы хотите перейти в другую бригаду. Нам как раз требуется грамотный человек. Подумайте. Если не против, я переговорю с начальником.

Галя, застигнутая врасплох, молчала, не зная, что ответить. Илья, у которого еще не улеглось радостное возбуждение и озорство, сказал словами Гоги Соловьева:

— Послушай, мальчик. На исходе лето, впереди бледная осень: Б-р-р! Зачем ей с нивелиром таскаться по болоту? И тут не так уж плохо.

Уж на что опытен Виталий Кобяков, а здесь растерялся.

— Но ведь вас-то, кажется, не спрашивают, — вымолвил он.

— Что верно, то верно, — согласился Илья. — Но и вас не просят. Вы что, на правах папы или маменьки заботитесь о ней?

— На правах друга, — отрезал Кобяков.

— Иди-ка ты… друг, своей дорогой.

— Извините, — скорбно сказал Кобяков Гале. — Побуждения были самые лучшие. Не знал, что за вас решают и думают.

Не так уж прост Кобяков: удар по самолюбию девушки — верный удар.

— Мне другие не указ, — обиженно сказала Галя. — Сама догадаюсь, что делать.

Но слова ее полетели вдогонку — Кобяков уже отошел. Галя смотрела ему вслед, и непонятно было, что она думает.