Заблудившиеся на чердаке - Андрей Щупов

- Хорошее пиво купил Алексей, - осторожно проговорил он.

- Алексей? - Евгений Захарович не сразу сообразил, что это про Лешика. - А... Да, неплохое.

- Такая погода - просто беда... Колхозникам тяжело. Горит хлеб.

- Горит, - Евгений Захарович с отвращением кивнул. Всякий раз, когда он заводил беседу с Костиком, у него неизменно возникало ощущение гложущей тоски. Слащавые манеры коллеги обволакивали наподобие щупальцев осьминога, и отчего-то не хватало сил разорвать эти путы, заговорить по-человечески.

- Мне бы пятьсот пятьдесят пятую серию... Парочку триггерков.

Морщинистое лицо Костика продолжало плавиться от улыбчивого смущения. Всем своим видом он словно извинялся за вторжение, за излишнюю навязчивость. И тем не менее навязчивое вторжение продолжалось. "Гад, подумал Евгений Захарович. Впрочем, без особой злости. - И ведь момент какой выбрал подходящий! Тотчас после пива. На что я сейчас способен, позвольте вас спросить?"

- Есть, наверное, где-нибудь в столе, - нехотя произнес он. Посмотри там сам.

- Ага, и еще релюшку бы надо. На ампер или полтора...

- Поищи в столе, - Евгений Захарович мысленно ругнулся. Он отказывался понимать свое гуттаперчевое поведение. Но уж очень противоречивые качества сочетал в себе Костик. С ним сложно было воевать. Будучи на первый взгляд глупым и безропотным, он умел тем не менее настаивать на своем, замечательно используя снисходительность окружающих и собственный ни на что не претендующий вид. И он же удивительным образом знал содержимое всех столов лаборатории. Подходя с просьбой, он действовал наверняка, и, впервые сообразив это, Евгений Захарович был попросту шокирован. Кажется, он брякнул тогда легковесное "нет", в чем тут же оказался вежливо изобличен. Деталька, превращенная в улику, перекочевала в руки просильщика, а Евгений Захарович еще долго ощущал мутную неловкость от происшедшего. Глуповатый Костик сумел подобрать к нему ключ, и от факта этого было не отмахнуться. С тех пор Евгений Захарович зарекся отказывать подобным просьбам. Костик всегда знал что спрашивать, когда спрашивать и в каком количестве. Самым простым было отдать спрашиваемое не споря. Кстати, тот же Костик с мужеством Делаваля совал свои мозолистые пальцы в клеммы и искрящиеся гнезда. Двести двадцать его ничуть не пугало. Для дела он готов был терпеть, и, глядя в такие минуты на коротко стриженный Костин затылок, Евгений Захарович прощал ему все - в том числе и странное побирушничество. Жалость вымещала неприязнь так же просто, как подозрение вытесняет доверие. Самое сложное в этом мире - выдерживать присутствие других людей. Но к счастью, большинству это пока удается...

Ретировался Костик с той же бесшумностью. И как только дверь за ним прикрылась, Евгений Захарович тут же опустил пылающий лоб на сложенные руки. И уже через мгновение, постепенно отключаясь от яви, с торжествующей ленцой принялся наблюдать, как пиво, шеренги бутылок, улыбающийся Костик и наукообразная галиматья, прозванная проспектом, плотным строем шествуют из головы. Мозг пустел и сдувался, как пробитая камера, а празднующий победу вакуум наполнялся скользкими потусторонними видениями. Как известно, природа не терпит пустоты, - потому и приходят сны, подменяя реальность. И если смерть условно принять за абсолютную пустоту, то правда - за верующими. Смерти нет и никогда не было! Ее выдумали неучи и завистники. Оно и понятно, - куда как удобно думать, что злое и доброе заканчивает земной путь в одни и те же сроки. Ан, нет! Ничего подобного! Природа не терпит пустоты. Она терпит лишь злое. Но только до поры до времени...

С этой последней обнадеживающей мыслью Евгений Захарович и уснул.

Встреча одноклассников произошла зимой, в кафе. В складчину арендовали предназначенный для свадебных церемоний зал, заказали роскошный ужин, пару ящиков водки и вина. Прибыли практически все. Да и то сказать, десять лет - не двадцать и не тридцать. Никто не успел умереть, никто не стал дедушкой или бабушкой. Нарядные и причесанные, бывшие однокашники чинно прохаживались по залу, приглядываясь друг к дружке, заново принимаясь знакомиться. Как-то обошлось без взрывов восторга, без изумленных возгласов и без объятий. Выяснилось, что две трети успело обзавестись семьями, оставшаяся треть взирала на жизнь и окружающих с покровительственной усмешкой. Когда нечем хвалиться, хвалятся свободой.

Первые часы пришли совсем как в театре. Играли в ум, в солидность и в благородство. Евгений Захарович не составил исключения. Переходя от одной компании к другой, он не забывал ковырнуть едким словечком политиков, со знанием дела хвалил "Рислинг" и "Боровинку". И, конечно, не обошлось без разговоров о работе, о ценах, о машинах отечественных и иномарках. С удовольствием обсуждали проблему квартирных краж, костерили нерадивую милицию. Но время шло, и с катастрофической быстротой количество удобоваримых тем иссякало. Справа и слева начинали заговариваться, заходя на повторный круг, и снова всплывали имена все тех же министров, возобновлялась критика национальной политики в восточных регионах. По счастью, скоро сели за стол, и ртуть в термометре общего настроения медленно поползла вверх.

Говорят, алкоголь уводит от жизни, превращает окружающее в иллюзию, Евгений Захарович полагал иначе. Именно с первыми каплями алкоголя, по его мнению, жизнь и прояснялась по-настоящему. Только шпионы и только в фильмах умеют пить, не забывая при этом своей роли. Нормальные люди, выпив, становятся самими собой. И уже после первых рюмок Евгений Захарович с долей разочарования убедился, что никто из одноклассников не изменился. Одного глотка водки хватило, чтобы уничтожить дистанцию в десять лет. Солидность оказалась вымыслом, а взрослая прическа - только прической. Перед ним сидели все те же шестнадцатилетние девчонки и парни, в меру обаятельные и вредные, любители прихвастнуть и едко поспорить.

Пили достаточно дружно. Этому за за десять лет научились все. Отхвалившись дачами и заработками, повели речь о семьях. Тут уже пошел разброд. Кто-то гордился своими детьми, кто-то пренебрежительно называл их щенками. О мужьях и женах большей частью помалкивали. Впрочем, Евгения Захаровича ни первое, ни второе нимало не занимало. Внешне сохраняя беззаботность, он смеялся над общими шутками, но внутренне оставался собран. Друзья-однокашники перестали быть друзьями, и даже две девчушки-подружки, с которыми втайне от всех он в разное время и не слишком долго пребывал в интиме, самым загадочным образом отдалились от него, перейдя в ранг просто хороших знакомых. Время лишний раз демонстрировало собственную необратимость, и класс перестал быть их единственным миром, а точнее, - жизнь заслонила его, небрежным движением титана оттеснив в сторону, пледом забвения прикрыв всех, кроме нее. Евгений Захарович ни на миг не забывал о цели собственного присутствия, о том, зачем он здесь и ради кого, собственно, заявился на это не самое веселое, в общем-то, мероприятие.