Пепел - Андрей Белый

В туманы красный шар.

Август 1908

Суйда

МАСКАРАД

М. Ф. Ликиардопуло

Огневой крюшон с поклоном

Капуцину черт несет.

Над крюшоном капюшоном

Капуцин шуршит и пьет.

Стройный черт, — атласный, красный,—

За напиток взыщет дань,

Пролетая в нежный, страстный,

Грациозный па д'эспань,—

Пролетает, колобродит,

Интригует наугад

Там хозяйка гостя вводит.

Здесь хозяин гостье рад.

Звякнет в пол железной злостью

Там косы сухая жердь: —

Входит гостья, щелкнет костью,

Взвеет саван: гостья — смерть.

Гость — немое, роковое,

Огневое домино —

Неживою головою

Над хозяйкой склонено.

И хозяйка гостя вводит.

И хозяин гостье рад.

Гости бродят, колобродят,

Интригуют наугад.

Невтерпеж седому турке:

Смотрит маске за корсаж.

Обжигается в мазурке

Знойной полькой юный паж.

Закрутив седые баки,

Надушен и умилен,

Сам хозяин в черном фраке

Открывает котильон.

Вея веером пуховым,

С ним жена плывет вдоль стен;

И муаром бирюзовым

Развернулся пышный трон.

Чей-то голос раздается:

«Вам погибнуть суждено»,—

И уж в дальних залах вьется,—

Вьется в вальсе домино

С милой гостьей: желтой костью

Щелкнет гостья: гостья — смерть.

Прогрозит и лязгнет злостью

Там косы сухая жердь.

Пляшут дети в ярком свете.

Обернулся — никого.

Лишь, виясь, пучок конфетти

С легким треском бьет в него.

«Злые шутки, злые маски»,—

Шепчет он, остановясь.

Злые маски строят глазки,

В легкой пляске вдаль несясь.

Ждет. И боком, легким скоком,—

«Вам погибнуть суждено»,—

Над хозяйкой ненароком

Прошуршало домино.

Задрожал над бледным бантом

Серебристый позумент;

Но она с атласным франтом

Пролетает в вихре лент.

В бирюзу немую взоров

Ей пылит атласный шарф.

Прорыдав, несутся с хоров,—

Рвутся струны страстных арф.

Подгибает ноги выше,

В такт выстукивает па,—

Ловит бэби в темной нише —

Ловит бэби — grand papa.[7]

Плещет бэби дымным тюлем,

Выгибая стройный торс.

И проносят вестибюлем

Ледяной, отрадный морс.

Та и эта в ночь из света

Выбегает на подъезд.

За каретою карета

Тонет в снежной пене звезд.

Спит: и бэби строит куры

Престарелый qrand papa.

Легконогие амуры

Вкруг него рисуют па.

Только там по гулким залам —

Там, где пусто и темно,—

С окровавленным кинжалом

Пробежало домино.

Июль 1908

Серебряный Колодезь

МЕЛАНХОЛИЯ

М. Я. Шику

Пустеет к утру ресторан.

Атласами своими феи

Шушукают. Ревет орган.

Тарелками гремят лакеи —

Меж кабинетами. Как тень,

Брожу в дымнотекущей сети.

Уж скоро золотистый день

Ударится об окна эти,

Пересечет перстами гарь,

На зеркале блеснет алмазом…

Там: — газовый в окне фонарь

Огнистым дозирает глазом.

Над городом встают с земли,—

Над улицами клубы гари.

Вдали — над головой — вдали

Обрывки безответных арий.

И жил, и умирал в тоске,

Рыдание не обнаружив.

Там: — отблески на потолке

Гирляндою воздушных кружев

Протянутся. И всё на миг

Зажжется желтоватым светом.

Там — в зеркале — стоит двойник;

Там вырезанным силуэтом —

Приблизится, кивает мне,

Ломает в безысходной муке

В зеркальной, в ясной глубине

Свои протянутые руки.

1904

Москва

ОТЧАЯНЬЕ

Е.П. Безобразовой

Веселый, искрометный лед.

Но сердце — ледянистый слиток.

Пусть вьюга белоцвет метет,—

Взревет; и развернет свой свиток.

Срывается: кипит сугроб,

Пурговым кружевом клокочет,

Пургой окуривает лоб,

Завьется в ночь и прохохочет.

Двойник мой гонится за мной;

Он на заборе промелькает,

Скользнет вдоль хладной мостовой

И, удлинившись, вдруг истает.

Душа, остановись — замри!

Слепите, снеговые хлопья!

Вонзайте в небо, фонари,

Лучей наточенные копья!

Отцветших, отгоревших дней

Осталась песня недопета.

Пляшите, уличных огней

На скользких плитах иглы света!

1904

Москва

ПРАЗДНИК

В.В. Гофману

Слепнут взоры: а джиорно

Освещен двухсветный зал.

Гость придворный непритворно

Шепчет даме мадригал,—

Контредансом, контредансом

Завиваясь в «chinoise».

Искры прыщут по фаянсам,

По краям хрустальных ваз.

Там — вдали — проходит полный

Седовласый кавалер.

У окна вскипают волны

Разлетевшихся портьер.

Обернулся: из-за пальмы

Маска черная глядит.

Плещут струи красной тальмы

В ясный блеск паркетных плит.

«Кто вы, кто вы, гость суровый —

Что вам нужно, домино?»

Но, закрывшись в плащ багровый,

Удаляется оно.

Прислонился к гобелэнам,

Он белее полотна…

А в дверях шуршит уж трэном

Гри-де-перлевьм жена.

Искры прыщут по фаянсам,

По краям хрустальных ваз.

Контредансом, контредансом

Вьются гости в «chinoise».

Июль 1908

Серебряный Колодезь

ПИР

С. А. Полякову

Проходят толпы с фабрик прочь.

Отхлынули в пустые дали.

Над толпами знамена в ночь

Кровавою волной взлетали.

Мы ехали. Юна, свежа,

Плеснула перьями красотка.

А пуля плакала, визжа,

Над одинокою пролеткой.

Нас обжигал златистый хмель

Отравленной своей усладой.

И сыпалась — вон там — шрапнель

Над рухнувшею баррикадой.

В «Aquarium'e» с ней шутил

Я легкомысленно и метко.

Свой профиль теневой склонил

Над сумасшедшею рулеткой,

Меж пальцев задрожавших взяв

Благоуханную сигару,

Взволнованно к груди прижав

Вдруг зарыдавшую гитару.

Вокруг широкого стола,

Где бражничали в тесной куче,

Венгерка юная плыла,

Отдавшись огненной качуче.

Из-под атласных, темных вежд

Очей метался пламень жгучий;

Плыла — и легкий шелк одежд

За ней летел багряной тучей.

Не дрогнул юный офицер,

Сердито в пол палаш ударив,

Как из раздернутых портьер

Лизнул нас сноп кровавых зарев.

К столу припав, заплакал я,

Провидя перст судьбы железной:

«Ликуйте, пьяные друзья,

Над распахнувшеюся бездной.

Луч солнечный ужо взойдет;

Со знаменем пройдет рабочий:

Безумие нас заметет —

В тяжелой, в безысходной ночи.

Заутра брызнет пулемет

Там в сотни возмущенных грудей;

Чугунный грохот изольет,

Рыдая, злая пасть орудий.

Метелицы же рев глухой

Нас мертвенною пляской свяжет,—

Заутра саван ледяной,

Виясь, над мертвецами ляжет,

Друзья мои…»

И банк метал

В разгаре пьяного азарта;

И сторублевики бросал;

И сыпалась за картой карта.

И, проигравшийся игрок,

Я встал: неуязвимо строгий,

Плясал безумный кэк-уок,

Под потолок кидая ноги.

Суровым отблеском покрыв,

Печалью мертвенной и блеклой

На лицах гаснущих застыв,

Влилось сквозь матовые стекла —

Рассвета мертвое пятно.

День мертвенно глядел и робко.

И гуще пенилось вино,

И щелкало взлетевшей пробкой.

1905

Москва

УКОР

Кротко крадешься креповым трэном,

Растянувшись, как дым, вдоль паркета;

Снеговым, неживым манекеном,

Вся в муар серебристый одета.

Там народ мой — без крова; суровый

Мой народ в униженье и плене.

Тяжелит тебя взор мой свинцовый.

Тонешь ты в дорогом валансьене.