Конец режима: Как закончились три европейские диктатуры - Александр Баунов

где за несколько лет до него установил свой консервативный авторитарный режим Антониу Салазар. Так же, как Франко, он оставался у власти почти 40 лет, а его режим продержался и того дольше — тоже до середины семидесятых. Так что жили они вместе долго, не всегда счастливо, но умерли почти в один день.

Португалию, в отличие от Испании, где правил военный диктатор Франко, возглавлял гражданский диктатор, профессор-экономист Антониу ди Оливейра Салазар, чье ближайшее окружение вышло из аудиторий, а не казарм. Для спасения экономики он в конце 1920-х гг. потребовал чрезвычайных полномочий, и военные, которые после 15 лет политического хаоса захватили власть в молодой португальской республике, после некоторых колебаний их предоставили — и как раз вовремя: через год началась Великая депрессия.

Салазар действительно помог поднять национальную экономику. Он успешно сбалансировал бюджет и торговый баланс, справился с инфляцией и сократил огромный внешний долг — с 44% ВВП на момент, когда он в 1928 г. стал министром финансов, до 15% к 1935 г. и до 5% к 1940 г. В награду за это в 1932 г. Салазар получил кресло премьер-министра, опять же с чрезвычайными полномочиями.

Салазар, как и Франко, пошел по модному в то время пути строительства корпоративного государства и органической суверенной демократии, которую противопоставлял и парламентской буржуазной демократии, и коммунизму. Свой режим он назвал без затей — «Новое государство», и граждане под полным контролем властей дружно приняли на референдуме его конституцию. В отличие от Франко, Салазар никого не свергал и не завоевывал, официально его государство продолжало называться Португальской республикой, унаследовав республиканские символику и институты, в которые Салазар влил свое, новое содержание.

В «Новом государстве» существовала единственная разрешенная, она же правящая партия «Национальный союз». По замыслу она должна была объединить всех патриотически настроенных португальцев, но в действительности была партией номенклатуры. У Салазара существовала и своя ручная фаланга — Португальский легион, члены которого носили не синие, как испанские фалангисты, а зеленые рубашки. Как и в Испании, революционным эгалитаристским течениям в «Национальном союзе» противостояли представители старой элиты, но местных монархистов Салазар во власть не взял. Легионеры в зеленых рубашках помогали политической спецслужбе PIDE (Международной полиции защиты государства) бороться с коммунистами и другими врагами родины и традиционных португальских ценностей.

Традиционные ценности формулировались без затей: Бог, отечество, семья. Кроме них, португальцам предлагалось верить в историческое избранничество своей нации, чья глобальная миссия состоит в строительстве особой лузитанской цивилизации на разных берегах океанов. Согласно этой доктрине, португальцы, в отличие от других европейцев, не банальные колонизаторы, а уже полтысячелетия первооткрыватели и творцы новых миров. В этих мирах переселенцы и местные равны и свободно смешиваются, создавая многообразие лузитанского мира. Поэтому Португалия — не очередная империя с колониями, а отдельная самобытная цивилизация, единый межконтинентальный народ. Впрочем, эта идея существовала до Салазара и пережила его режим.

Салазар поддержал мятеж испанских генералов против республики и отправил на испанскую войну добровольцев. Как и диктатуру Франко, государство Салазара многие называли фашистским, но при его рождении Салазару пришлось противостоять настоящим фашистам, которым профессор-экономист у власти казался слишком элитарным и буржуазным. Но и Франко, чтобы подчинить фалангу, пришлось избавиться от самых непокорных и самостоятельных ее лидеров.

Франко любил грандиозные митинги и парады, Салазар, насколько возможно, избегал общения с толпой. Улицам и площадям он предпочитал актовый зал, а лучше кабинет. От южного народа, которым он управлял, Салазар отличался почти скандинавской замкнутостью и холодной таинственностью. Он буквально правил из башни. Впрочем, Франко тоже не был карикатурным темпераментным испанцем, он был родом с испанского севера, из атлантической Галисии, которую в остальной Испании считают прохладной и туманной, и многим казался несколько малахольным, особенно для всемогущего правителя в погонах.

И все же, несмотря на округлость фигуры, небольшой рост и тихий голос, Франко был военным вождем, рыцарем и конкистадором. Он видел себя крестоносцем, который отвоевал Испанию у новых мавров — безбожных коммунистов. Салазар унаследовал другой древний, архетипический образ власти — мудрого сурового пастыря и даже колдуна и алхимика, который в библиотечной тиши придумывает рецепты народного счастья. Пропорциональностью и благородством черт он опровергал расхожие физиогномические теории о том, что во внешности диктатора обязательно должно быть что-то злое, жестокое или уродливое. Его строгий, почти епископский облик, длинное малоподвижное лицо с всегда слишком аккуратно зачесанными назад волосами, скупая жестикуляция, тонкий голос проповедника прекрасно соответствовали его роли ученого диктатора-монаха.

Салазар вел затворническую жизнь и, будучи почти невидимкой, управлял огромной империей из скромной резиденции в тени парламентского дворца Белен и со своей приморской дачи в Эшториле на берегу океана. Он мало ездил по стране, ни разу не побывал в ее обширных заморских владениях и выбрался за границу только однажды — в Испанию на встречу с Франко.

В то время как Франко охотно демонстрировал свою семью, за которой с почтительной жадностью следили испанские таблоиды, ревностный католик Салазар всю жизнь оставался холост и бездетен, а его личная жизнь для всех была покрыта тайной. Бывший семинарист и действительный профессор, Салазар, похоже, представлял себе государственную машину как некий правящий монашеский орден и велел чиновникам управлять людьми на манер духовных лиц, окормляющих паству. Это был совершенно иной, чем у Франко, но, как оказалось, не менее эффективный способ очаровать и подчинить страну.

Великое одиночество

Тяжелое испытание на прочность для любого режима — соперничество ведущих мировых держав, глобальных полюсов, разрывающих мир на части. Оно тяжелее вдвойне, если конфронтация принимает форму мировой войны. Неверный шаг может стать роковым, зато будущий победитель щедро вознаградит тех, кто вовремя выберет его сторону. Ставки высоки, и государства запрашивают за свой выбор удвоенную цену. Правитель, который ошибся стороной, может потерять поддержку населения, а вместе с ней — власть. Именно поэтому Франко и Салазар медлили с выбором.

Испанский и португальский режимы гораздо больше походили на фашистские государства Италии и Германии, чем на западные демократии, а от большевистской России их отделяла пропасть частной собственности, клерикализма и антикоммунизма. Тем не менее Испания и Португалия остались нейтральными во Второй мировой войне. Дело не только в осторожности Франко и Салазара, но и в том, что воюющим сторонам не удалось договориться с ними о цене рискованного выбора.

Франко тянуло в сторону Гитлера и Муссолини не только потому, что они помогли ему победить в гражданской войне. Всех троих объединяло возмущение несправедливым мировым порядком, где доминируют «лицемерные англосаксы» и их подпевалы — меркантильные бездуховные французы. Однако немцам казалось, что Испания просит