Лиловый (Ii) - Ганнибал

   -- Что это за штуки летают?

   -- А, эти? Это аэро, -- пояснил Гавин. -- Это... э, черт... на чем вы ездили? Лошади?

   -- Лошади, верблюды, -- с недоумением согласился Леарза.

   -- Вот, -- будто обрадовался рыжий. -- Мы ездим на них.

   -- Это животные?

   Гавин рассмеялся.

   -- Нет, -- сказал он. -- Машины.

   -- Они такие маленькие, -- удивился Леарза, прижимаясь носом к стеклу. Совершенно прозрачное; в сабаинах тоже умели делать стекло, но совсем не такое ровное, а тут даже страшно становилось, если постоянно не напоминать себе о том, что оно все-таки есть.

   -- Нет, -- удивился в свою очередь рыжий. -- ...А! Понял. Они просто далеко. Тебе кажется, что маленькие.

   -- А это что?

   -- Здания.

   -- Они из стекла?

   -- Ну, не только... окна большие, -- рыжий потешно замахал руками: подбирать слова ему явно было непросто. -- Не знаю, кажется, у вас нет такого понятия. Когда их строили, -- он ткнул в ближайший зеркальный столб, -- все любили такие окна. Вот. Ладно. Пойдем завтракать, а потом профессора.

   -- ...К профессору? -- уточнил Леарза.

   -- Ну да.

   ***

   Кажется, беззаботность помощника профессора подействовала на него; рядом с веселым Гавином и Леарзе становилось как-то спокойнее, впервые за все это время ощущение нереальности происходящего немного утихло, и Леарза наконец заинтересовался окружающим его миром, таким чужим и ни на что ранее виденное не похожим. Гавин привел его в столовую; Леарза озадачился тем, что это за место, в котором он теперь находится, и попытался узнать у рыжего.

   -- Это ксенологический институт, -- сказал тот. -- Здесь люди занимаются изучением таких планет, как твоя, и не только.

   -- ...Институт, -- повторил за ним незнакомое слово китаб. -- Профессор сказал мне вчера, что здесь собираются ученые...

   -- Да, да, именно так. Профессор и сам ученый, и знаменитый, между прочим! Он... а, как это по-вашему... точно, мастер! Мастер по таким народам, как твой. Культуру, историю. Все-все.

   -- ...Изучает?

   -- Ну да.

   Они сели за маленьким круглым столиком, и Гавин, предложив ему подождать, довольно скоро вернулся с подносом; хотя сам помощник профессора вроде бы завтракать не собирался, он стянул с подноса теплую булочку и принялся жевать ее, роняя крошки.

   -- И ты тоже ученый? -- наивно спросил Леарза.

   -- Ну, -- Гавин рассмеялся, -- пока еще нет. Я только у профессора. Но когда-нибудь я тоже как он.

   -- Станешь.

   -- Ну да... никак не пойму вашу систему глаголов!

   -- Нашу что?

   -- А, неважно. Профессор будет тебя языку, все расскажет.

   Леарза даже рассмеялся.

   -- Он вообще-то строгий, -- раздулся рыжий, будто смех его чуточку задел, -- сам велел мне учить язык позавчера! У меня еще не так опыта.

   -- Позавчера? Ты что, и вправду выучил язык за два дня?

   -- Да, -- невозмутимо согласился Гавин. -- Когда Морвейн тебя на станцию. Профессор связался со мной и предупредил, что ты у нас будешь.

   -- Но это же целый язык, -- обескураженно воскликнул Леарза. -- Там же тысячи слов! Нет, даже больше, наверное!

   -- Около, э, триста, -- спокойно добавил рыжий.

   -- Трехсот тысяч?

   -- Да. Конечно, я не все знаю. Понимаешь, э... -- он набрал в легкие воздуха, потом сердито выдохнул и потряс головой. -- Пусть профессор объяснит. Мне слишком трудно такое... ну... говорить. Это нужно про наш народ, будто про чужой, -- он опять замахал руками. -- Профессор умеет, он уже объяснял.

   -- А ты, значит, сдаешься, -- раздался голос профессора Квинна сбоку; Леарза от неожиданности чуть не опрокинул кружку, Гавин резко соскочил с места.

   -- Доброе утро, профессор! -- оттарабанил он. Тот рассмеялся и махнул пухлой кистью: садись, вроде как. Леарза оглянулся и обнаружил, что столовая почти пуста: пожалуй, иначе они бы заметили приближение профессора Квинна, поскольку люди здесь его явно знали, и вот сидевший за дальним столиком человек в сером приветственно поднял руку, а Квинн ответил ему тем же, потом придвинул третий стул и сел с ними.

   -- Я понимаю, язык Руоса -- с некоторых пор почти мертвый язык, на котором говорит всего лишь один человек, -- мягко обратился он к своему помощнику, -- но считаю, Гавин, что тебе все же стоит освоить его до конца, включая глагольную систему: ради

опыта

. А посему, будь добр, иди вон отсюда и продолжай учить. Время на языковую практику у тебя еще будет, хоть отбавляй. Кстати говоря, что насчет выборки из библиотеки Ларкина? Ты уже составил ее?

   -- Нет, профессор, -- округлил глаза Гавин. Они у него были почти что медные, в тон волосам. -- Я пойду, профессор.

   Леарза лишь успел озадаченно поднять руку (этот жест он подсмотрел у местных и немедленно взял на заметку). Рыжего и след простыл; только осталось лежать несколько крошек на столе у того места, на котором он сидел. Профессор Квинн огладил свою бороду, добродушно улыбнулся китабу.

   -- Что ж, я думаю, стоит посвятить тебя в некоторые особенности нашей цивилизации для начала. Не нужно с таким недоверием смотреть на моего помощника, он не лжет, и для любого жителя Кеттерле выучить чужой язык за два-три дня -- не проблема. Видишь ли, юноша, ты и сам должен понимать, что цивилизация

технологии

вынужденно накапливает большой объем знаний с веками. Вот ты учился пиротехнике по книгам своего дяди, если я не ошибаюсь?..

   -- Да.

   -- И это результат жизни всего лишь одного поколения! А теперь представь себе, что таких знаний у нас миллиарды и миллиарды томов. Ты сам очень хорошо прочувствуешь это на себе, быть может, уже прочувствовал: чтобы просто жить в здании наподобие этого, нужно уметь пользоваться всеми этими устройствами вроде движущихся лестниц и прочих машин. Таким образом, объем знаний, которые должен к определенному возрасту усвоить ребенок в Кеттерле, очень велик. Как ты думаешь, возможно ли усвоить их без помощи?

   Леарза задумался. Логика Квинна ему была вполне ясна: он успел пообщаться с Гавином и выяснил, что тот и вправду очень многое знает.

   -- Нет, -- сказал он. Профессор Квинн кивнул.

   -- Верно. Человеческий мозг не в состоянии усвоить и всегда хранить в памяти такое количество данных. Но на то мы и люди

технологии

, и мы, конечно, не оставили его без помощи. Машины помогают нам помнить и понимать. Если бы тебе нужно было помнить много всего сразу, что бы ты сделал?

   -- Ну, -- Леарза уставился в окно. -- Наверное, носил бы с собой записную книжку. И подглядывал бы в нее.

   -- Да, ты неглуп, -- улыбнулся ему толстяк. -- В этом Морвейн уж точно не ошибся. У нас есть такие записные книжки, юноша, у каждого из нас. Только они находятся прямо здесь, -- и он дотронулся до своей головы кончиками пухлых пальцев. Леарза с недоумением посмотрел на него.

   -- Прямо в голове?

   -- Именно. Конечно, тебе не следует воображать себе, что в голове у меня обычная записная книжка, из пергамента и все такое. Это устройство выглядит совершенно по-иному. Мы называем его биокартой. Через несколько месяцев после рождения такая биокарта вводится каждому нашему ребенку. Благодаря ей Гавин и выучил твой язык столь быстро, как и я сам, и Беленос Морвейн, и все другие разведчики, которым он был нужен. К сожалению, тебя снабдить биокартой мы не можем, потому что ты не такой, как мы. Поэтому язык тебе придется учить куда дольше. Ну что ж, если ты позавтракал, я предлагаю подняться в мой кабинет и начать это делать.

   ***

   Коридоры, движущиеся лестницы, коридоры, холлы, коридоры. Еще коридоры, еще холлы, еще лестницы... Окна, окна, во всех окнах вид нереальный, будто картинки. Все без конца снующие

аэро

, никогда не кончаются, беззвучно летают туда и сюда, только уже даже их движение перестало казаться живым.

   Страшно.

   Он обнаружил, что по ночам не может спать. Все вокруг него с самого начала казалось сном, а в последнее время и вовсе кошмаром; все это было неживое, даже люди вокруг, откуда ему знать, быть может, все они, все до единого неживые, ненастоящие? Быть может, на самом деле просто темный бог поглотил его душу, и он давно безумец, а в голове у него мрачные картины, навеянные сумасшествием? Где правда? Откуда знать...

   И профессор Квинн, господин Анвар, продолжал только обучать Леарзу языку, лишь понемногу, будто неохотно рассказывая об этом странном мире: быть может, потому и неохотно, что на самом деле никакого мира не существует?

   В ту ночь он долго, долго сидел в своей постели, скрестив ноги и раскачиваясь из стороны в сторону, и не мог уснуть; черно-красное небо беззвучно сияло перед ним, пугая, чужое, мертвое, и ему казалось, если он закроет глаза, оно ворвется в комнату и задушит его. Леарза уснул лишь под утро, неловко свернувшись клубком в самом углу постели, и на следующий день больше напоминал снулую рыбу, чувствуя себя совершенно обессиленным и вымученным. Кажется, профессор Квинн замечал это, но ничего не сказал.