Лондон. Темная сторона (сборник) - Десмонд Барри

Полицейские вроде меня заслуживают любых приработков, какие мы только в состоянии добыть, при условии, что это не ущемляет прав законопослушных граждан. Нарушение правил идет рука об руку с защитой закона; придерживайся я всех формальностей, руки у меня были бы связаны бюрократической волокитой. С подонками и шлюхами считаться нечего, думается мне, как и с «розовыми»[5], блеющими о полицейском произволе. В нормальном обществе преступники не должны иметь никаких прав, тогда и полиции не придется нарушать закон, чтобы защитить порядочных людей.

Барри Адамсон

Майда-Преисподняя

Barry Adamson

Maida Hell

Барри Адамсон (www.barryadamson.com) родился и вырос в Мосс-сайд, Манчестер, а потом переехал в Вест-сайд, Лондон, где написал и спродюсировал шесть собственных музыкальных альбомов, включая «Убийство души», который выдвигался на музыкальную премию Меркьюри. Адамсон также сочинил музыку к нескольким кинофильмам, телепрограммам и рекламным роликам. В настоящее время пишет рассказы и сценарии.

Место действия – Майда-Хилл

С высоты над воем сирен взгляд у меня всегда непреклонный, хмурый и таинственный. Я склонен верить, что внизу лежит грубый и отвратительный мир. Cправа от меня – полицейский участок Хэрроу-роуд, слева – католический храм Лурдской Божьей Матери и Святого Винсента де Пол.

Преступление и очищение въелись тут в каждый набор из мяса и костяшек, обремененный душонкой. В миг поворота я ловлю свое отражение в захватанном стекле. Я одновременно черен как ночь и при этом бел как саван. О, моя доля!

Я склоняю голову и преклоняю колено. Оно слегка дрожит. Запах жареной пищи обостряет во мне чувство голода сильнее, чем остальные реалии, напоминающие о явном недостатке материального благополучия. Внизу простерлась Хэрроу-роуд, вместе с Ноттинг-Хилл и Майда-Вэйл ограничивающая район, известный немногим как Майда-Хилл. Возвышенность Майда. А для многих и многих этот район – истинная Преисподняя. Майда-Преисподняя.

Если ручка, то она не иначе как сломана. Писавший стиснул ее, и пальцы тут же запачкала немыслимая, неудаляемая жидкость, навеки пометив его, словно виновного в чем-то. Если книга, то ее непременно украдут. Затолкают в темный переулок, обхватят горло пальцами. Стоны и вздохи жертвы – последнее, что подтверждает факт ее существования; потом ее протащат по раскаленным углям и окончательно лишат жизни. Поглотят. Пережуют. Изрыгнут. Растопчут. Майда-Преисподняя.

Украдкой подглядываю по сторонам. Красные, белые, синие кровеносные сосуды с трудом прокладывают путь по затененному серому путепроводу, который известен нам как Путь Ужасов – Хэрроу-роуд. Автобус номер 18 с видом неоспоримого превосходства ползет по всей его длине, будто безобразный толстый ленточный червь. Его красное, сияющее шестидесятифутовое тело разбухло от потных паразитов. Этот Дипилидиум канинум[6] ползет настолько далеко на запад, насколько можно представить. Он непременно застрянет на Мертвой Миле Херлсдена[7], где, словно при встрече со старым другом, вам предстоит все глядеть и глядеть на одни и те же картины вдоль дороги. И, кажется, вы проведете целую вечность на заднем сиденье рядом с какими-то неприятными, дурно воспитанными личностями, пока выбранное вами средство передвижения будет пробираться через Не-Пойми-Что и наконец остановится в Сэдбери, гораздо дальше к западу, чем можно себе вообразить.

Или есть еще путь на северо-восток через Боллардз-Конкрит-Айленд, который торжественно именуют Паддингтон-Безин. По моему мнению, это место не хуже любого другого, чтобы извергнуть там содержимое отравленного желудка. Головка ленточного червя, именуемая также сколекс, скользит к Мерилбоун-роуд; ее путь обрывается у Юстонского вокзала. Жизненный цикл завершен, пассажиры могут выйти и разнести дух преисподней по стране. Именно это я намерен сделать, когда все закончится.

Менее чем в сотне ярдов от места, где я стою, ссутулившись, Грейт-Уэстерн-роуд вливается в ленивую Хэрроу-роуд, и они становятся Элджин-авеню. В этом секторе также заканчиваются Фернхед-роуд и Уолтертон-роуд, создавая своего рода психопустыню. В моем представлении, у этой территориальной единицы пять углов, вместо традиционных четырех. Официальные топографические карты XIX века свидетельствуют через века, что Уолтертон и Фернхед появились много поздней. Существование этих пяти углов наверняка будет доказано, и в наше сознание войдет суровая область ПРОМЕЖУТОЧНОГО ПРОСТРАНСТВА. Я отведу вас туда.

На одном углу банк. Он всегда полон; девушек-кассиров немного, и почти все они только что сделали покупки в Соммерфилде и расхватали весь товар по сниженным ценам, срок реализации которого вот-вот выйдет. За стенами банка они частенько флиртуют с местными жителями, на которых мигом ранее не считали нужным даже взглянуть. Не целуй ее, она кассир. Потом они лениво бредут обратно в набитую до отказа сокровищницу, где какой-нибудь тип вопит на весь зал: ВЫ МЕНЯ ЗНАЕТЕ! ЧЕРТ ВОЗЬМИ! КУДА ОН ДЕЛСЯ? Беззубый желтоглазый субъект с грязными пятнами на пальто начинает рыдать и удаляется, посрамленный.

– Пьянчуга. Дженнифер, появишься у меня?

Потом кассирша будет увиливать от работы, чтобы есть, сплетничать и грезить о новом бизнес-менеджере Клайве, двадцати двух лет. Он малость смахивает на Рональдо, но не так искусен. Он разделит мои губы в первый раз, и в третий, и вплывет во второй. Он взглянет в меня. Сквозь меня. Крем течет из булочки, которую она уписывает за обе щеки, и шлепнется на ее юбку. Она тут же вытрет юбку ладонью. А мы, остальные? Мы просто теряем еще один день, молча упражняясь в искусстве стояния в очереди; мы оплакиваем свою самоуверенность, хотя мы вовсе не родились с нею.

На другом углу магазин мобильных телефонов.

– Мобильный телефон не желаете?

Тощая девчушка в облегающем свитерке протягивает прохожим рекламные листовки, никто не берет их, если не считать какого-то подозрительного типа. Тип некоторое время держится в сторонке, а потом чешет промежность и приближается к девушке с сальной улыбкой.

– О, это новый «Эриксон», угадал?

– Да. Пожалуйста. Возьмите. Мой босс…

– Он ведь плоский, не так ли?

– Пожалуйста, возьмите.

– Угу. Кнопочки на нем тугие, можно всю ночь играться. Кто ты, милочка? Полька? Латышка?

– Пожалуйста, я не…

Он вперяет в нее взгляд убийцы.

– Помяни мои слова, милочка. Ты ерундой занимаешься. И всю жизнь будешь заниматься. Ясно?

Он удерживает ее взгляд, прежде чем отстраниться, а там и отойти. Ощущая себя выставленной напоказ безжалостным светом солнца, она запахивает свое пальто, бормочет некий символ веры, думая одновременно о матери и друзьях, которых оставила, и возвращается к своей работе:

– Мобильный телефон не желаете?

На третьем углу общественный туалет. Типичное полуподвальное помещение. Кабинки для инвалидов на уровне мостовой. Туалет давно уже облюбовали наркоманы.

– Каждой твари по паре, ура, ура!

– Заткнись. Дай сюда шприц.

– Из-за тебя я точно в пляске. Всю ночь тряслась.

Люси вкалывает первую порцию в подколенную впадину и немедленно начинает почесываться, как обезьяна.

– Дай сюда.

Сандра, впервые за все это время перестав напевать, выдавливает кровь Люси из шприца, промывает его в бачке унитаза и набирает в него героин, вводит иглу в вену, делает себе укол и вырубается. Ее время заканчивается, и все беды говорят ей «прощай». Сандра глядит на Люси, а та, точно безжизненная кукла, сползает по стене, попутно ударяясь головой об унитаз.

– Вставай, безмозглая сука.

Ничего.

Сандра вылетает наружу и устраивает сцену парню в инвалидной коляске:

– Там кранты, дорогуша. Спустись-ка вниз.

Тот глядит на нее. «Чертовски неправдоподобно». И тут она замечает его коляску. И скребет личико медленно и растерянно:

– Прости, милый. Хотя, может, с тобой все было как надо? Пятеркой не выручишь?

На четвертом углу магазин со сниженными ценами. Фактически, самый дорогой на свете круглосуточный супермаркет. Да что они там, сдурели? Девять фунтов шестьдесят за пару газетенок, сигаретки и питье.

– Девять фунтов шестьдесят.

Кто-то врывается в дверь.

– Сигареты поштучно есть? Продадите?

Продавец (один из шести. Вспоминается время, когда шикарный малыш появлялся в сопровождении самого Дураколы и замахивался тростью на бедного простака, единственным проступком которого было замечание, что граф мог бы помочиться в канаве, а не на дороге) отвечает: «Штучные закончились. Убирайся. Вали».

А вот и парочка заблудившихся австралийцев, верящих, будто они бродят в более теплых пределах Ноттинг-Хилл. Увидев возможность поупражняться в старых добрых обычаях, австралюк достает сигаретку и протягивает этому ублюдку, который немедленно повисает на нем.