Мистер Морг - Роберт Рик МакКаммон

— Сэр! Сэр! — Нэк уже снова был на ногах и шатко двигался к двери. Мэтью заметил: то ли констебль пролил себе на колени свой напиток, то ли ночной горшок ему уже не понадобится. — Сэр, я пытался прекратить это! Клянусь!

Проходя мимо Зеда, он шарахнулся в сторону, словно боялся, что его постигнет участь Твердолобого и он тоже вылетит в окно.

— Да заткнись ты! — ответил ему Лиллехорн. Ярко разодетый, в костюм и треуголку тыквенного цвета и чулки, желтевшие над начищенными коричневыми сапогами, он вошел в таверну и с отвращением сморщил нос, обводя место происшествия критическим взглядом. — Трупы есть?

— Эта ворона хотела всех нас убить! — крикнула дама. В каждой руке у нее было по недопитой кружке с бренди, которые она позволила себе прихватить со стола, где до этого сидели портовики. — Посмотрите, что он сделал с этими беднягами!

Лиллехорн постукивал по ладони затянутой в перчатку левой руки серебряной львиной головой, украшавшей его черную лакированную трость. Поворачивая бледное длинное лицо с тщательно подстриженной черной эспаньолкой и усами, он внимательно осматривал зал. Его узкие черные глаза были такого же цвета, как и волосы, которые он, как поговаривали, обильно красил тушью и которые были собраны сзади в косицу ленточкой в цвет чулок.

Бейтер все хныкал, обхватив обеими руками то, что осталось от его носа. Работяги с причала зашевелились, а один из них исторг из себя поток зловонной жидкости, отчего у Лиллехорна перехватило дыхание, так что он прижал к своим тонким ноздрям желтый носовой платок. Джордж и его товарищ пришли в сознание, но так и сидели за столом, моргая, как будто тщились понять, из-за чего весь этот переполох. Два джентльмена пытались оживить неудачливого фехтовальщика, который принялся сучить ногами, словно силился удрать от кружки, отправившей его в царство грез. В дальнем углу столбом замер скрипач, бережно прижимая к себе свой инструмент. На улице оживленно галдели зеваки, заглядывавшие в дверь и зияющий проем, через который вылетел Твердолобый.

— Омерзительно, — сказал Лиллехорн. Его холодный взгляд не задержался на Мэтью, скользнул по великану-невольнику, неподвижно стоявшему с опущенной головой, и остановился на Хадсоне Грейтхаусе. — Я мог бы и догадаться, что вы здесь, когда за два квартала услышал, как орет Скелли. Вы единственный в городе, кто способен так напугать старого негодяя, что у него оторвалась борода. Или все это безобразие устроил раб?

— Спасибо за комплимент, — сказал Грейтхаус все с той же самодовольной (и до чего же бесящей) улыбочкой. — Но я уверен: поговорив с очевидцами — с теми из них, кто трезв, разумеется… так вот, вы легко убедитесь, что невольник мистера Маккаггерса лишь принял меры к тому, чтобы мне или ему самому не нанесли физического ущерба. Я считаю, он отлично справился с задачей.

Лиллехорн снова перевел взгляд на Зеда, уставившегося в пол. Уличный гомон тем временем приобретал угрожающие нотки. До Мэтью долетали такие выражения, как «ворона гробокопателя», «зверь черномазый» и кое-что похуже, в сочетании со словами «угрохал», «вымазать дегтем» и «обвалять в перьях».

— Этто противозаконно! — внезапно вспомнил о своей должности Нэк. — Сэр! По закону рабу не место в таверне!

— В тюрьму его! — оторвавшись от кружки, завопила дама. — Всех их за решетку, черт подери!

— В тюрьму? — вскинул брови Грейтхаус. — Слушайте, Гарднер! Вы думаете, это будет правильно? Просто… если я проведу там три или четыре дня… да хоть бы и один день — я, скорее всего, так ослабну, что не смогу выполнять свои обязанности. Но поскольку встретиться здесь с невольником мистера Маккаггерса — затея моя и только моя, то и отвечать по закону придется мне.

— Сэр, к позорному столбу, я считаю! Всех их! — Маленькие злые глаза Нэка сверкнули. Он ткнул концом своей дубинки в грудь Мэтью. — Или каленым железом клеймить!

Лиллехорн промолчал. С улицы доносилась все более гнусная ругань. Он склонил голову набок, посмотрел сначала на Грейтхауса, потом на Зеда и снова на Грейтхауса. Главный констебль был строен, миниатюрного телосложения, на несколько дюймов ниже Мэтью и рядом с крупными мужчинами казался чуть ли не карликом. Несмотря на это, он планировал сделать в городе Нью-Йорке грандиозную карьеру. Стать в один прекрасный день мэром, да что там мэром, губернатором колонии — вот каковы были мехи, раздувавшие пламя его честолюбия.

— Что будет лучше, сэр? — настойчиво вопрошал Нэк. — К столбу или клеймить?

— Позорный столб вполне подойдет, — ответил Лиллехорн, не глядя на Нэка, — для констебля-тряпки, который напивается вдрызг при исполнении обязанностей и допускает во время своего дежурства такое нарушение закона. И будьте добры, хватит про каленое железо, а то вам самому клеймо на задницу поставят.

— Но… сэр… я хотел сказать… — пролепетал Нэк, и лицо его залилось алой краской.

— Молчать. — Лиллехорн отмахнулся от него тростью с львиной головой. Затем подступил вплотную к Грейтхаусу и направил свой взгляд чуть ли не ему в ноздри. — Послушайте, сэр. Я не люблю, когда на меня пытаются давить, понятно? Чего бы это ни касалось. Так вот, не знаю, в какие игры вы тут сегодня играли, да и, наверное, знать не желаю, но чтобы больше этого не было. Ясно, сэр?

— Разумеется, — без колебаний ответил Грейтхаус.

Сидевший на полу поверженный фехтовальщик, на лбу у которого вскочила огромная шишка и красовался синяк, крикнул:

— Требую удовлетворения!

— А я удовлетворен знанием, что вы дурак, мистер Гиддинс, — спокойным, четким и совершенно бесстрастным голосом сказал Лиллехорн. — За обнажение клинка в общественном месте с целью нанесения телесных повреждений положено наказание в виде десяти ударов плетью. Хотите продолжить?

Ничего не сказав, Гиддинс протянул руку и забрал свое оружие.

Крики на улице, привлекавшие все больше народу (разумеется, главным образом пьяниц и головорезов) из других питейных заведений, становились все громче, угрожая самосудом. Зед не поднимал головы, у Мэтью вспотел загривок. Даже Грейтхаус начал с некоторым беспокойством поглядывать на единственный