Остров. Забытые заживо - Вячеслав Денисов

Каждый раз, когда такое случалось, Питер ждал. Вовсе не потому, что хотелось убедиться, что он до сих пор способен это делать. Напротив, он ждал, что ошибется. Что не подъедет машина. И не будет мужчины в короткой куртке, и разговора меж ним и женщиной об убийстве ребенка он не услышит. Сколько ждать? Питер не знал. Поэтому – не спал. Нужно было дождаться.

Это противоречие загоняло Питера в тупик. Он хотел избавиться от своей странной болезни, однако бдением своим лишь укреплял ее корни. Невыносимое предположение, что он делает что-то не так, изводило Питера. Но он не знал, что нужно делать. Никто не знал. Отец – тоже. А если отец не знает, значит, нужно привыкнуть и просто дожидаться. Тогда болезнь уйдет сама. Проверит на прочность, убедится, что Питер крепок, и покинет его, давая возможность спать и опаздывать в школу.

Иногда предполагаемые им события приходили очень скоро. Чаще их приходилось ждать. И Питер послушно лежал, думая о том, что на тумбочке рядом с кроватью стакан с апельсиновым соком, он стоял там вчера, позавчера, он стоит на тумбочке этой столько, сколько Питер себя помнит. Рядом со стаканом – листья салата и тонкий тост. Когда не спишь, голод приходит сам собой. Питер знал, что другие дети не встают ночью, чтобы поесть, они спят, а потому не слышат голод. Звуки и цвета сна отвлекают их от неприятной обязанности есть круглосуточно. Он же – не спит, его мозг работает. И когда истощает себя, начинается голод. За последние два года Питер заметно поправился, он стал выше одноклассников. Понимая, что происходит, и по совету доктора отец оставлял на ночь рядом с Питером листья салата и крошечный тост. Ну и сок, разумеется. Не мог же он заставлять Питера голодать… Но и позволить сыну объедаться по ночам он тоже не хотел. Отец хотел, чтобы сын выглядел как обычный ребенок. И с этой мыслью каждый вечер приносил ему стакан сока и тарелку…

Машина подъехала через полтора часа. Синий «Вольво» резко затормозил у тротуара дома напротив, и Питер, откинув одеяло, подошел к окну. Шторы были прозрачны, как кенигсбергский туман над водой в сентябре – безжизненный, безразличный к тому, что его скоро не станет.

Питер сдвинул штору в сторону.

Мужчина заглушил двигатель, вышел из машины, прошел несколько шагов и в отчаянии схватился за голову. Окно было открыто настежь: Питер слышал все, что происходило на улице.

Клацнула вторая дверца, и на улице появилась женщина в брюках. Подойдя к мужчине, она осторожно, словно опасаясь последствий, взялась рукой за оттопыренную полу его короткой куртки. Мужчина не вырывался, просто стоял, обхватив ладонями голову, и полы его куртки торчали из-за спины, как сложенные крылья.

– Саша…

– Ты выпотрошила себя! – вскричал мужчина, не стараясь выглядеть прилично перед распахнутыми из- за жары, да так и заснувшими окнами. – Ты выпотрошила себя, как рыбу… ты позволила сделать это!…

– Саша, я говорила, что он не твой!… – закричала и женщина. Питер видел, как глубоко и сочно блеснули ее глаза в свете фонарей. – И ты знал это! Я не могла, понимаешь, не могла допустить… Ты… Я не знаю, как бы ты относился к нему… Почему ты так жесток ко мне?…

– Уходи, – коротко бросил мужчина и направился к машине.

– Саша!…

– Уходи!…

Питер видел, как мужчина сел за руль и повернул ключ в замке зажигания. Почмокав каким-то сосущим звуком, двигатель замолчал. Мужчина попробовал завести его во второй раз. Двигатель ответил ему, не балуя разнообразием звуков.

Опираясь рукой о капот и подвернув ногу, женщина обежала машину и взялась за ручку с другой стороны машины. Мужчина что-то нажал, и теперь двери не открывались. И женщине приходилось рвать дверь на себя, потому что она очень хотела попасть в машину. Она делала это самозабвенно, изо всех сил, так что волосы ее цвета уставшей цвести ржи взлетали над головой и сверкали в свете фонаря, как золотой огонь.

Питер видел, как мужчина сидит, положив голову на Руки. А потом дотянулся снова до чего-то, и Питер услышал щелчок. И женщина чуть не упала назад. Лишь в последний момент она успела переступить, чтобы сохранить равновесие.

Она бросилась на шею мужчине, и тот ее принял. Она плакала, а он молча смотрел перед собой сквозь стекло. Через две минуты двигатель все-таки завелся. Они уехали. Улица поворчала газетным листом, гонимым появившимся откуда ни возьмись порывом ветра, и снова забылась.

«И ни слова о ребенке и убийстве, – заметил Питер, забираясь под одеяло. – Я всегда угадываю события, но часто все происходит не так…»

Он попытался заснуть. Глупое занятие… Питер знал, что не заснет. Свесив ноги с кровати, он взял с тумбочки стакан и, вздохнув, стал засовывать в рот салатный лист. Он жевал его самозабвенно, как ест чувствующий нешуточный аппетит ребенок. Но вдруг перестал, поставил стакан на тумбочку и быстро пошел к окну, бормоча на ходу:

– Неужели ее котята настолько окрепли, что она решила прогуляться?

Питер снова откинул штору, хотя даже сквозь нее было видно, как за углом, воровато торопясь, скрылась тощая трехцветная кошка.

Питер вернулся к кровати и принялся за тост.

От стены с той стороны двери оторвался отец. Спустившись вниз, на первый этаж дома, он сел в кресло и стал смотреть на мерцающий в темноте огонь электрического камина.

– Сегодня мы не пойдем в школу, – сказал он утром.

После смерти мамы отец сильно изменился. Он ос- тавил службу на флоте и даже говорить стал не так, как раньше. Из его неисчерпаемого багажа слов пропали «я» и «ты». И чаще чем положено зазвучало то, что Питер очень редко слышал при жизни матери – «мы». Теперь они мыли машину, убирали в квартире, ездили по делам и ходили в школу. Питер принял это не сразу, хотя еще год назад, когда мать была жива, он сиял от радости, слыша: «Мы идем сегодня на футбол». А сейчас Питеру казалось, что с нетерпением ожидаемое после появления из похода отца «мы» натянуто, фальшиво и неестественно. Но отец любил Питера, и последний, как и всегда, обязался привыкнуть и к этому.

Он не стал расспрашивать отца почему. Видимо, есть особые причины, чтобы не идти в школу. Своей фразой отец разжег любопытство Питера, но тот знал, что просто так в этом доме ничего не говорится.

– Сегодня контрольная по русскому, папа, – лишь напомнил мальчик.

– Русская словесность не много потеряет из-за того, что ты сдашь контрольную не сегодня, а завтра. Нам нужно съездить к одному человеку.

– К седому мужчине в сером костюме с золотой ручкой в кармане и горбинкой на носу?

Отец допил кофе и поставил чашку на блюдце. Почесал висок, как всегда делал в минуты раздумий.