Милосердный демон - Веста Сур

свои места на деревянных подставках перед каменным истуканом, что послужило знаком начала молитвы. Жрец затянул пресное, как маисовая каша, песнопение, толпа послушно повторяла за ним. Под завывания соплеменников на капище вышла Айя, невеста Дарующего. Тури давно восхищали крепкие ноги и зычный голос девушки. Он частенько грезил о том, как было бы хорошо взять её в жёны, когда наступит пора. Однако ни ревность, ни сожаление его не мучили. Юный ныряльщик понимал: глупо соперничать с божеством.

Продолжая петь, жрец протянул Айе приземистую широкую вазу с грубо выцарапанным орнаментом. Внутри покоилась крупная морская улитка. Тури не раз находил таких на дне. Несмотря на красоту раковин, юноша старался держаться от них подальше. Монью предупреждал: это сильно ядовитые твари.

Девушка опустила пальцы в вазу. Чувствительный укол, и несколько мгновений спустя непреодолимое головокружение. Жёлтые лица соплеменников расплющились и растеклись в стороны, точно жидкое тесто для лепёшек.

По жесту жреца двое высокорослых парней уложили невесту Дарующего в плетёные носилки. Жерди носилок легли на мускулистые плечи. Айю закачало на тростниковом ложе, а миг спустя девушке показалось, что она стала лёгкой, будто пичуга: вот-вот вспорхнёт и умчится в зовущую синеву.

Вскоре процессия во главе со жрецом прибыла на пляж, где под одобрительное гудение деревенских бесчувственное тело невесты перенесли в заранее подготовленную, старательно украшенную орхидеями, камелиями и листьями папоротника пирогу. Теперь лодку предстояло спустить на воду. Подсобить служителю Дарующего вызвались недавние носильщики. Поднатужились – под днищем заскрежетал песок. Ещё чуть-чуть – и посудина заскользила по бирюзовому одеялу лагуны.

* * *

В доме Ратепа принимали гостей. Случалось это редко – высокородный хозяин оказывал подобную честь лишь достойнейшим из достойных, – и оттого Наль и Арсет с раннего утра закружил вихрь суеты и предвкушения.

Сёстры умирали от любопытства увидеть господина Имхатуна, прочимого младшей в женихи. По слухам, этого деятельного молодого человека ожидала завидная карьера. К двадцати двум годам он стал первым помощником своего дяди, наместника Сазума и прочих южных колоний, в обход менее расторопных кузенов.

Вместе с тем интересы сестёр значительно разнились. Наль, страдавшей от грубости и нечуткости мужа, равно как и от скуки, хотелось выяснить, насколько господин Имхатун привлекателен и обходителен с дамами, а пятнадцатилетняя Арсет, полная любознательности и романтичности, жаждала в подробностях разузнать о жизни дикарей. В раннем детстве её завораживали рассказы кормилицы о косоглазых желтокожих островитянах с плавниками вместо рук и жабрами вместо рёбер. Особенно девочке нравилось слушать о привольном житье «рыбьих людей» в согласии с простыми и честными правилами. Позже мать объяснила, что здравомыслящему ребёнку из аристократической семьи негоже верить в чистейший вздор, который несёт полуграмотная простолюдинка. С одной стороны, Арсет соглашалась с матерью, но с другой… Ах, как мечтала она хоть ненадолго стать островитянкой, поменять вечно сумрачные комнаты, задрапированные пыльным бархатом, на белый пляж! Дышать горьким морским воздухом, купаться в кишащем золотыми рыбками заливе, носиться разыгравшейся кошкой по берегу, собирать ракушки и мастерить из них ожерелья, не тревожась о том, что кто-то сочтёт её поведение непристойным.

Традиция возбраняла женщинам присутствовать на званом обеде, поэтому насладиться беседой с приглашёнными сановниками сёстры не могли – их время пришло вечером, когда после изысканной многочасовой трапезы, вежливо выпроводив всех, кроме Имхатуна, муж Наль предложил молодому человеку остаться на чай. Столы накрыли в малом зале. Как положено, мужчин и женщин разделяла решётчатая бамбуковая ширма, присутствие которой позволяло вторым появиться перед посторонним в домашнем облачении, без головного платка и вуали.

Стройность, грация и правильные крупные черты лиц сестёр сразу вызвали расположение со стороны возможного жениха. Наль и Арсет, в свою очередь, залюбовались поджарой фигурой молодого вельможи, казавшейся совершенной на фоне тучного, пусть и осанистого, Ратепа.

Разговор, начатый с предписываемых этикетом общих фраз, постепенно свёлся к обсуждению уклада жизни и нравов южных дикарей.

– Не настолько они примитивны, как принято судить в столичном обществе, – возразил на резкое замечание хозяина Имхатун. – Да, их манеры не отличаются утончённостью, быт груб и омерзителен, и вместе с тем они владеют знаниями о всемирном равновесии, о круговороте времени, о движении светил, имеют зачатки письменности. Мой дядя купил у старейшины одного из сазумских племён глиняный диск с необычным рисунком. Когда он похвастался приобретением перед знакомым астроном, тот был потрясён: рисунок оказался довольно точным лунным календарём. Островитяне, называемые нами дикарями, значительно более сложны, чем мы себе представляем. И порой непредсказуемы. Видимая кротость, податливость уживаются в них со зверской жестокостью. Вероятно, поэтому мифы сазумов крайне своеобразны: поэтичность и возвышенность свободно и часто неожиданно сочетаются с приземлённостью.

Арсет нарочито громко хмыкнула.

– Вы со мной не согласны, юная госпожа? – шутливо осведомился Имхатун.

– Не то, чтобы…, – смущённо замялась девушка. – Меня заботит иное. Я считаю, что дикари счастливее нас, ведь они живут по законам природы. Почему же мы должны следовать законам, написанным людьми, даже если они несправедливы?

Ратеп и Наль одновременно изменились в лице. Хозяин сердито нахмурился, его жена округлила глаза от ужаса.

– Серьёзный вопрос, подобающий морщинистому старцу, а не миловидной девушке, – улыбнулся молодой вельможа.

– И уж точно не дружеской вечерней беседе, – поддержала Наль. – Не лучше ли предоставить господину Имхатуну поведать нам о перипетиях его недавнего морского путешествия?

– О, я с удовольствием, – ответил гость и, прежде чем приступить к рассказу, повернувшись к Ратепу, шепнул:

– Дерзкая девчонка.

– Верно, далеко ей до моей овечки, – вполголоса заметил хозяин, – но ведь недаром говорят: чем норовистее кобыла, тем приятнее её обуздывать.

Мужчины приглушённо засмеялись.

* * *

Черепаховый гребень скользил по волосам Арсет, словно лодка по морю. Широко расставленные зубцы плавно взрезали волну за волной. Пока служанка причёсывала и переодевала девушку ко сну, Наль, полулёжа на тахте, сосредоточенно наблюдала за покачиваниями пламени масляной лампы. Как только приготовления закончились, и рабыня покинула комнату, старшая сестра грозно взглянула на младшую.

– Я всё понимаю, – упреждающе подняла руку Арсет.

– Тогда зачем? – Наль чуть не задыхалась от возмущения.

– Тот чужеземец, он так смотрел на меня…

– О чём ты?

– Две недели назад мы возвращались домой от госпожи Нетеш. Когда я садилась в экипаж, почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Обернулась и увидела незнакомца, инородца. В его взоре я прочла восхищение и уважение. А ещё теплоту. Это поразительно! Скажи, отчего наши мужчины не способны одарить нас ничем иным, кроме пренебрежения и колкостей?

– Фантазии хороши в детстве, Арсет, но рано или поздно с ними приходится прощаться. Надеюсь, ты осознаёшь, что…

– Наш отец погиб в далёком плавании, а состояние за неимением более