Преследуя восход - Майкл Роэн

— Эй, а мне разве кофе не дадут? — наконец-то объявился Дейв.

Клэр фыркнула:

— В порядке очереди. Стив поранился!

— А, я слышал. — Дейв выглянул из-за компьютера. — Ну, как делишки, масса Стивен? Не может быть, чтобы слишком плохо, ты же на ногах, разве нет? Не на костылях, не в инвалидной коляске или еще почище того!

— Ты что, не видишь, какой он бледный? — запротестовала Клэр так яростно, что я даже удивился.

Дейв закаркал:

— Кто ты об этом спрашивать, мине? Вы все, бледнолицые, для мой на один лицо… — Он увернулся, когда Клэр нацелилась на его ухо. — О'кей, о'кей, он и вправду зеленоватый какой-то. Бурная ночка вне дома, так, Стив? И как же ее зовут? — В действительности выговор Дейва был именно таким, какой и полагается выпускнику престижной школы — лучше, чем мой, но он постоянно старался говорить как мальчишка из Ист-Энда.

— Ладно тебе, Дейв, я порезал руку, вот и все. — Я обернулся к Клэр, все еще суетившейся возле и непременно желавшей выяснить, насколько чист у меня бинт, в результате чего у меня глаза оказались залеплены ее длинными белокурыми локонами. — Лучше дай ему кофе, солнышко, а то он будет невозможным все утро. Вместо того чтобы быть всего лишь невероятным. Да, и спроси Барри, он уже говорил с этим самым «Розенблюмом»?..

Это дало мне возможность отделаться от Клэр, что было совершенно необходимо. Клэр в роли матери-наседки выводила меня из душевного равновесия. К тому времени, когда она вернется, я погружусь в работу и буду слишком занят, чтобы заниматься внеслужебными разговорами.

— А ты, Дейв, что-нибудь выяснил с этой ерундой по поводу кенийского контейнера?

Дейв развернулся к принтеру и вынул высовывавшийся из него лист:

— Я как раз этим и занимался, когда вы пришли, босс. Он болтался на боковой ветке рядом с аэропортом и гнил в свое удовольствие. Теперь они его отскребают — с извинениями. Я вчинил им иск за простой до сегодняшнего дня, но сказал, чтобы держали его, пока мы не выясним, не сможем ли организовать какой-нибудь обратный груз.

— Молодец, Дейв. — Я вызвал на компьютере кое-какие списки и просмотрел их. — Свяжусь для начала с Гамильтоном и узнаю, не надо ли ему еще полтонны люциана на этой неделе. А ты пока не мог бы достать мне проект контракта на немецкое растительное масло? И всю эту еэсовскую волынку с его отправкой?

Зазвонил телефон.

— Тебя Барри, — сказал Клэр, — насчет «Розенблюма», срочно.

Словом, все это и было настоящей жизнью.

И все же, пока тянулся день, я обнаружил, что она стала не совсем такой, какой была прежде. Я с головой ушел в работу, твердо настроившись не отвлекаться, не позволять себе раздумывать о диких блужданиях минувшей ночью. Я загружал работой Дейва и Клэр, так или иначе стараясь уклониться от их подзуживания и кудахтанья. Похоже, это дало результаты. Я умудрился сделать все, что следовало сделать сегодня, чуть больше чем за половину рабочего дня. И все же чувство беспокойства одолевало меня.

— А нет ли у нас температуры или еще чего такого, а? — осведомился Барри, элегантно пристроившись на краешке моего стола и теребя пачку бланков так, словно отрывал лепестки у розы. Он постучал по своему длинному туповатому носу. — Ты знаешь не хуже меня, как важен каждый из этих проклятых контрактов, Стив. Я предпочел бы, чтобы ты лучше не спешил и, как обычно, прошелся по ним частым гребешком, чем… проглядел их единым махом и пропустил что-то важное.

Я усмехнулся:

— Тебе не угодишь. Ты годами приставал ко мне, чтобы я работал побыстрей, и вот сегодня мне раз в жизни повезло, а ты вдруг даешь отбой! С контрактами все в порядке, Барри! Не беспокойся.

Барри оторвал еще несколько лепестков и провел рукой по седеющим золотистым кудрям:

— Ну если ты действительно ими доволен…

— Доволен. Дейв, как всегда, работал замечательно, и Клэр тоже. И ты ведь их сам просмотрел, иначе не сидел бы здесь и не спрашивал. Так что давайте, господин директор-распорядитель, убирайте-ка свою полосатую задницу с моего стола! Я доволен!

Но доволен я не был. Не контрактами, в них-то как раз я был уверен. Хотя я и был на двадцать лет моложе Барри, но работу свою я знал. Однако сегодня я не получал от нее удовлетворения, как это бывало обычно. Мне сегодня не хотелось вникать в каждую мельчайшую подробность, меня не охватывало всегдашнее стремление выяснить абсолютно все о каждом товаре, который мы отгружаем, — начиная с продуктов и кончая предметами искусства. И Барри, будучи опытным бизнесменом, что-то почувствовал. Но он был достаточно разумен, чтобы не тянуть жилы из своих подчиненных.

— Ну хорошо, мое предусмотрительное дитя! Пойду отполирую стол Билла Роуза, посмотрю, может бухгалтерия тоже подхватила болезнь быстроты и обработала счета в рекордное время. По-видимому, это доконает наших постоянных клиентов — шок, понимаешь? Э-э… я бы предложил тебе немедленно отправиться домой и дать руке отдых. Но не возражаю, если ты поболтаешься здесь еще с полчаса — на случай, вдруг что-нибудь всплывет. Знаешь ведь, как это бывает…

— Конечно. Нет проблем, Барри.

Я бы все равно не ушел домой; что-то подсказывало, что там мне не будет лучше, чем здесь. Я уже был сыт по горло этим навязчивым полувоспоминанием, преследовавшим по пятам, отбрасывающим на все тень неудовлетворенности. Чем больше я думал об этом, тем меньше мог вспомнить — теперь уже почти ничего конкретного, словно все мне приснилось — все, с самого начала. Но тогда почему от этого воспоминания моя привычная жизнь — мое тщательно скроенное и пригнанное существование от Армани, жизнь, которой, как я знал, можно управлять, явно давала трещину?

Мне необходимо было время, чтобы хорошенько подумать; вспомнить все, чтобы потом спокойно забыть. Но тут Клэр снова принесла мне чашку кофе и уселась рядом, не позволяя сосредоточиться. А в качестве средства для отвлечения внимания у нее были очевидные достоинства. Обычно я не позволял им особенно меня беспокоить: раз и навсегда я принял решение обращаться с Клэр только как с опытным секретарем, каковым она и была, а не как с хорошенькой куколкой. Строго говоря, если уж втискивать ее в какой-то стереотип, Клэр напоминала молочницу из рекламы. Ее волосы и глаза наводили на мысль о полях пшеницы и летних небесах. Да и все остальное тоже: резковатые чувственные черты лица, молочно-белая кожа и веснушки, стройная, но с тяжелой грудью фигура, непринужденность и обаяние, живое, но вполне искреннее. Я любовался ею, не позволяя принимать ее близко к сердцу. Впрочем, когда пытаешься изо всех сил о чем-то не думать, случайное прикосновение волос к затылку или грудь, небрежно задевающая твое плечо, оказываются весьма мощными раздражителями. Естественно, что время от времени это порождало известного рода фантазии, но я был не настолько глуп, чтобы затевать интрижку у себя в офисе. А о чем-то более серьезном и речи не было.