Жорж - Александр Дюма

— Что вам здесь надо? — сказал он, толкая мулата в сторону.

— Мсье де Мальмеди, — ответил Пьер Мюнье, — я надеялся, что в такой день, как сегодня, разница в цвете кожи померкнет перед общей опасностью.

— Вы надеялись, — сказал толстяк, пожимая плечами и громко посмеиваясь, — вы надеялись; и кто же, скажите, пожалуйста, внушил вам эту надежду?

— Я готов умереть, чтобы спасти наш остров.

— Наш остров, — пробурчал командир батальона, — наш остров! Потому что эти люди, имея плантации, такие же, как у нас, считают, что остров принадлежит им.

— Остров не более наш, чем ваш, господа белые, я это хорошо знаю, — робко ответил Мюнье. — Но если мы будем спорить об этом в тот момент, когда нужно сражаться, то вскоре он станет не вашим и не нашим.

— Довольно! — сказал командир батальона, топнув ногой, чтобы заставить замолчать своего собеседника. — Довольно; состоите ли вы в списках Национальной гвардии?

— Нет, сударь, ведь вам известно, — ответил Мюнье, — когда я явился к вам, вы отказались принять меня.

— Ну хорошо, а что вы теперь хотите?

— Я прошу разрешения стать добровольцем и следовать за вами.

— Невозможно, — сказал толстяк.

— Но почему невозможно? Ведь если бы вы захотели, господин Мальмеди…

— Невозможно, — повторил командир батальона, — эти господа, которыми я командую, не хотят, чтобы среди них были мулаты.

— Нет! Не хотим мулатов! Не нужно мулатов! — в один голос закричали национальные гвардейцы.

— Но тогда ведь я не смогу сражаться, сударь, — сказал Пьер Мюнье, в отчаянии опустив руки и едва сдерживая слезы, дрожавшие у него на ресницах.

— Организуйте отряд из цветных и станьте во главе их или присоединяйтесь к отряду чернокожих, который последует сейчас за нами.

— Но… — прошептал Пьер Мюнье.

— Приказываю вам покинуть батальон; я вам это приказываю, — грубо повторил де Мальмеди.

— Идемте же, отец, идемте, оставьте этих людей, которые вас оскорбляют, — произнес дрожащий от гнева мальчик.

Кто-то стал оттаскивать Пьера Мюнье с такой силой, что он сделал шаг назад.

— Да, Жак, я иду с тобой, — сказал он.

— Это не Жак, отец, это я, Жорж.

Мюнье с удивлением оглянулся. Действительно, то был мальчик, который вырвался из рук негра и подошел к отцу, чтобы дать ему урок чести.

Пьер Мюнье глубоко вздохнул.

В это время ряды Национальной гвардии выровнялись, господин де Мальмеди занял место во главе отряда, и солдаты двинулись ускоренным маршем. Пьер Мюнье остался с сыновьями, лицо у одного из них было багровое, у другого мертвенно-бледное. Расстроенный вид сыновей был для отца горьким упреком.

— Ничего не поделаешь, дорогие мои детки, — вот как с нами обращаются.

Наблюдая эту сцену, Жак не придал ей особого значения; хотя вначале она и произвела на него тяжелое впечатление, но, поразмыслив, он успокоился.

— В конце концов черт с ним, пусть этот толстяк презирает нас! — ответил он отцу. — Вы богаче и сильнее его, не правда ли, отец? А я, если увижу его сына Анри возле моей девушки, я залеплю ему такую пощечину, что он запомнит меня навсегда.

— Мой дорогой Жак, — сказал Пьер Мюнье, как бы благодаря его за утешение; затем он обратил взор на младшего сына, чтобы проверить, настроен ли он так же благоразумно, как старший.

Жорж оставался безучастным; все, что отец мог заметить на его холодном, как лед, лице, была чуть заметная улыбка; впрочем, как непроницаемо ни было его лицо, в улыбке Жоржа таилось столько презрения и жалости, что Пьер Мюнье не знал, что сказать; он произнес:

— Боже мой, но что же, по-твоему, мог я сделать?

Жорж ничего не ответил, но, взглянув на площадь, сказала.

— Там стоят негры, они ждут того, кто будет ими командовать.

— Ну что же, ты прав, Жорж, — радостно воскликнул Жак, преисполнившись чувства собственного достоинства, и повторил изречение Цезаря:

— "Лучше командовать этими, чем подчиняться тем".

Пьер Мюнье, выслушав совет младшего сына и поучение старшего, подошел к неграм, спорившим о будущем командире; увидев человека, которого каждый чернокожий на острове уважал, они столпились вокруг него, как вокруг истинного вождя, и попросили его возглавить отряд.

Внезапно Мюнье странным образом изменился: чувство унижения, которого он не мог побороть перед лицом белых, исчезло, уступив место чувству собственной значимости. Он выпрямился во весь свой могучий рост, глаза его, выражавшие смирение, когда он стоял перед де Мальмеди, загорелись. Дрожавший прежде голос зазвучал грозно и убежденно; вскинув ружье на плечо, вытащив саблю из ножен и протянув мускулистую руку в сторону противника, он отдал команду: «Вперед!»

Затем, бросив взгляд на младшего сына, стоявшего подле негра и с одобрением приветствовавшего отца, он направился с отрядом вслед за пехотинцами гарнизона и солдатами Национальной гвардии, в последний раз крикнув негру:

— Телемак, береги моего сына!

Линия обороны была разделена на три части. Налево бастион Фанфарон, выстроенный у самого моря и снабженный восемнадцатью пушками, в середине главное укрепление — двадцать четыре орудия, направо — батарея Дюма, защищенная только шестью пушками.

Англичане, вначале двигавшиеся тремя колоннами, преследуя три разные цели, скоро обнаружили силу двух первых и сосредоточились на третьей, которая не только, как мы сказали, была самой слабой, но обслуживалась одними лишь местными артиллеристами. Однако же, против всякого ожидания, при виде плотной массы, двигавшейся на нее в грозном порядке, эта воинственная молодежь вовсе не растерялась. Все поспешили занять свои посты, маневрируя быстро и ловко, подобно опытным солдатам, открыли прицельный огонь. Вражеские войска решили, что они ошиблись относительно мощности батареи и числа обслуживающих ее людей. И все же они шли вперед, потому что чем смертоноснее стреляла батарея, тем насущнее была необходимость погасить ее огонь. Но вот проклятая батарея совсем разгневалась и, подобно фокуснику, который заставляет забыть один свой невероятный фокус, показав другой, удвоила залпы, вслед за ядрами посылая картечь, причем с такой быстротой, что в рядах врагов началось смятение. В то же время, поскольку англичане подошли на расстояние ружейного выстрела, началась перестрелка, так что неприятель, видя, как его ряды редеют или вовсе уничтожаются, удивленный этим неожиданным отпором, отступил и занял новую позицию.

По приказу главнокомандующего регулярные войска и батальон национальных гвардейцев, которые до того были сосредоточены в самом опасном месте, пошли в атаку на фланги противника, в то время как грозная батарея продолжала громить его с фронта. Регулярные войска точно осуществили маневр, бросились на англичан, прорвали их ряды, вызвав замешательство в боевых порядках. Батальон островитян под командой де Мальмеди действовал безуспешно. Вместо того чтобы обрушиться на левый фланг и пойти в атаку вслед за регулярными войсками, он взял неверное направление и атаковал англичан с фронта. Тогда батарее пришлось прекратить огонь, который больше всего пугал противника. Англичане, видя, что у неприятеля меньше солдат, чем у них, вновь осмелели и обрушили огонь на национальных гвардейцев, которые, следует отдать им должное, выдержали удар, не отойдя ни на шаг.