Визит сдвинутой фазианки (Сборник) - Владимир Савченко

В Нуль-варианте Николая Никитича нет. После провала последней разработки он, человек самолюбивый и знающий себе цену, положил на стол Уралову заявление об уходе: «Тошно глядеть на ваш бардак!» Ах, если бы он знал, что получится из того провала! И очень бы пригодился в Нуле с его головой, опытом.

Вообще Нуль-вариант образовался как-то странно, не из лучших работников. Стриж и тот мерцает: то погиб, то появляется. Принцип отбора скорее естественного, чгм разумного видимо, таков: попадают те, кто наиболее долго живет и работает в этом месте, тем обеспечивая наибольшую свою повторяемость.

Ник-Ник… Он во многих вариантах не здесь. В одних он в Москве и не ведущий инженер, а член-корреспондент Академии наук, видный физик-экспериментатор, автор известного «эффекта Толстоброва» в полупроводниках, монографий, учебников; у него своя школа физиков. В других его давно нигде нет.

Вот и сейчас он присутствует предо мной не совсем целым: левая кисть мерцает то она есть, то ее нет, отчекрыжена выше запястья, а лучевые кости предплечья разделены хирургическим способом на два громадных багровых пальца, на клешню.

…В войну капитан-лейтенант Толстобров командовал подразделением торпедных катеров на Баренцевом море. Однажды все вышло наоборот: немецкая подлодка торпедировала его катер. Командир покидает корабль последним и Ник-Нику ничего не осталось, как плыть в ледяной воде, держась за борт переполненной ранеными моряками шлюпки. Как ни странно, это его и спасло: все сидевшие в шлюпке замерзли на студеном ветру (не по бытейски замерзли, когда достаточно попрыгать или выпить, чтобы согреться, а насмерть). Ник-Ник тоже потерял сознание, уснул в воде но руки накрепко примерзли к борту. Шлюпку нашли, его оттерли, оживили, и он еще потом воевал.

А мерцающая для меня кисть-клешня признак колебания врачей: не оттяпать ли ее, отмороженную? В прифронтовых госпиталях с их перегрузкою ранеными ампутации вместо долгого лечения часто были неизбежны.

И снова шагаем по улице мимо особняков и заборов, мимо автобусной остановки с толпящимися на ней людьми. Они ждут автобус, как судьбу. Но переполненные коробочки маршрута 12 проносятся не останавливаясь, и треск их скатов замирает вдали. Люди волнуются, смотрят на часы…. А мы себе идем: я справа, Ник-Ник слева чуть вперевалку и твердо ступая ногами. На работу надо ходить пешком в этом мы с ним солидарны.

…Самое время определиться.

Ник-Ник, когда вернется Стрижевич? и с замиранием сердца жду удивленного взгляда, возгласа: «Так он же погиб!» или ответа типа: «Годика через три, если будет себя хорошо вести…» (есть такой вариант и без блатной подоплеки, есть: вернулся мириться к Люське, а та с другим любезничает; и схлопотал пятерку за серьезные телесные повреждения у двух потерпевших… ох, Сашка!), а то и вовсе: «Стрижевич?.. Не знаю такого». Мир зыбок.

Конференция окончилась вчера, подумав, говорит Ник-Ник. Значит, завтра должен быть.

Ясно! Предполагаемое стало реальностью. Стриж укатил на своей «Яве» в Таганрог на научную конференцию по микроэлектронике. Значит, и занимаемся мы именно этим. А следы его мотоцикла у времянки затоптали или смыл дождь. Я чувствую себя бодрее' я действительно близок к Нулю, возможно, сегодня и вернусь.

…Из Нуль-варианта мы переходим в иные через камеру эмоцитрона. Правда, и там психика определяет многое, без стремления не перейдешь, но все же есть техника, метод, показания приборов. А вернуться обратно целая проблема.

Есть детская игра типа рулетки: отбитый пластинкой вверх шарик скатывается по наклонной плоскости, отражается от штырьков, попадает а лунки или проскакивает мимо. Вот и я сейчас вроде такого шарика. Правда, в отличие от него я обладаю достаточной сноровкой и волей, чтобы самому выскочить из «лунки»-варианта Но куда дальше занесет, неясно.

Улица выводит нас на бугор, сворачивает влево вить петли спуска. Мы идем прямо через свекольное поле с зеленой ботвой. по протоптанной нами вдоль межи тропинке; так если и не быстрей то короче. Тропинку окаймляют рыжие кустики сорняков. Справа, за оврагом, аккуратные домики поселка Монтажников, слева роща молодых липок.

А дальше, внизу, город, та сторона, откуда я вчера летел сюда в дом на бугре. Он залит утренним туманом, только самые высокие здания да заводские трубы выступают из него по пояс. Он тот, да не тот. Видна вдали и серая лента реки, но мостов через нее всего четыре. Больше труб и дыма из них, меньше высоких белых зданий на окраинах, вместо не построенных еще жилмассивов сыпь частных домиков и дач среди огородов и садов. И, конечно же, нет ажурных стартовых вышек; торчит, правда, в центре одна телевизионная.

Впрочем, согласно Тюрину, все, помнимое мной, наличествует здесь и сейчас, только гиперплоскости, в которых находятся недостающие вышки, мосты и дома, повернуты к нашей реальности ребром.

А еще дальше за рекой, за городом, за сизым лесом на горизонте одинаковое во всех гиперплоскостях реализации восходит солнце. Алые с сизым облака в этом месте встали торчком, будто их разбросал взрыв. Правее и выше облаков, сопротивляясь рассвету, блистает Венера.

Природа и в той части, где ее не затронули дела человеческие, однозначна и надвариантна. Вариантность признак ноосферы.

Так! Место и настроение подходит для попытки выскочить из «Лунки». Нужна еще отрешающая мысль, чтобы подготовить момент абстракции. Ну, скажем… в ритм шага под горку и с некоторой натугой вот такая:

если взирать на нашу планету со стороны и еще быть, для общности, существом иной природы (я-надвариантный и есть иной природы, ниточка сознания, петляющая в многомерном континууме возможностей), то увидится совсем не то, что видим мы с Ник-Ником, два спешащих на работу инженера: не облака, не здания, не машины, не люди… иное;

как вслед за перемещением по крутому боку планеты размытой линии терминатора, оттесняющей тьму, оживляется материя. Все замершее на ночь начинает шевелиться, колыхаться, сливаться в потоки и растекаться ручьями действия, пульсировать, закручиваться круговертями динамических связей, пузыриться. Так-то оно понятно, что пузырение материи суть возводимые здания, промышленные конструкции, емкости всякие, что потоки состоят из грузов и стремящихся на работы людей, а пульсируют, к примеру, скопления пассажиров на платформах и остановках. Но со стороны это имеет иной, какой-то простой первичный смысл: взошедшее над материками светило разжигает мощный ноосферный пожар дел и действий. И так ли уж существенны конкретности: не только в виде машин, людей, зданий но и языки пламени действий, «разумного пожара»? Разве что самые крупные очаги его города, вихри космической жизни на поверхности Земли.