Темный путь. Том второй - Николай Петрович Вагнер

Над головами нашими высоко проносились с каким-то мягким посвистыванием бомбы. Некоторые из них, казалось, останавливались над головой в темно-синем небе и быстро опускались вниз.

«Вот! — думалось. — Удар — и начнется другая жизнь».

Но бомба тихо проносилась мимо и, быстро удаляясь, падала в стороне или позади, гулко шлепаясь о землю.

Какой-то вздох, словно вздох земли, слышался при этом тяжелом падении, и вслед за ним страшный удар, взрыв и с резким взвизгиванием и звоном разлетались осколки, взметывая кверху целые облака пыли и клубы сизого дыма.

— Здесь не так опасно, — сказал мне полковник. — Сюда залетают только заблудшие артиллерийские гостинцы. Но в виду траншей… там, под штуцерными выстрелами… там места… того… горячие.

И он с какой-то неопределенной улыбочкой пристально посмотрел на меня своими большими светло-голубыми глазами.

Когда подошли мы к бастиону, то я, признаюсь, не вдруг догадался о его присутствии. Мы поднимались постоянно в горку, и перед самым входом в бастион была навалена порядочная стенка всяких обломков, в том числе и обломков чугуна, то есть бомб и гранат. Здесь были разбитые туры, камни, кирпич, всякий мусор. Одним словом, все представляло место какой-то постройки, с которого еще не успели убрать всякую дрянь.

— Здесь осторожнее, под горку, — предостерег полковник. — Вот мы и пришли…

И мы действительно спустились под горку и очутились в бастионе, на дне которого, на земле всюду под ногами валялись черепки от бомб. Одни — тусклые, другие — отшлифованные, блестящие.

Самые стены этого бастиона имели какой-то необычайный своеобразный вид. Они напоминали что-то вроде черкесских саклей в миниатюре. Везде торчал фашинник, плетенки — везде масса наваленной земли, навесы, блиндажи — какие-то дверцы, конурки — точно задний двор какого-нибудь петербургского захолустья.

Из всех дверец к нам выскочили матросики, солдатики, выползли товарищи. Мы поздоровались. Полковник спросил:

— Все ли благополучно? — И сняв шапку с большой, немного облысевшей головы, тихо перекрестился большим крестом перед иконой, которая стояла на столике впереди, под толстым блиндажом.

Несколько свечей, вставленных в широкую доску, ярко горели перед ней.

XX

— А мы еще снаружи не оглядели!.. Вот! Пойдем с ними, — сказал полковник, кивнув на меня.

И мы снова отправились на горку; обогнули на линию выстрелов, — но это уже были не артиллерийские «заблудшие гостинцы», а меткий штуцерный огонь.

Мы шли вдоль небольшой стенки, по узенькому парапету. Стенка то там, то здесь была разрушена меткими выстрелами.

Пули пели и визжали вокруг нас. Полковник шел тем же твердым, неторопливым шагом. По временам он искоса взглядывал на меня.

«Что, брат? — подумал я. — Никак ты вздумал пытать меня? Нет! Я птица обстрелянная кавказским порохом. Шалишь!»

И я невольно с внутренним довольством улыбнулся. В моем воспоминании живо встала темная ненастная ночь, постоянное щелканье черкесских ружей, визг пуль и несмолкаемое «Алла! Алла! Алла!».

Мы не прошли и десятка шагов, как полковник быстро нагнулся и схватил себя за ногу — немного выше колена. Он так же быстро отнял руку. На ней была кровь.

— Ничего-с! Царапина! — сказал он, вынимая платок. — Идемте, идемте-с!! Здесь опасно останавливаться. Как раз за мишень сочтут-с.

Но не успел он это проговорить, как сбоку нас, словно из земли, вырос солдатик и прикрыл полковника, точно щитом, громадным вьюком, который он с трудом тащил.

— Что ты, дурак! Зачем?! — вскричал полковник.

Но не успел солдатик ответить, меткая пуля ударила ему в колено и повалила его.

— Идемте! Идемте!.. — вскричал торопливо полковник и даже протянул ко мне руку. — А ты лежи здесь, каналья! — кричал он. — Пришлем за тобой… Ведь этакой дуботолк!!

— Прикрытие!.. Ваше вско-родие! — пробормотал вслед нам жалобно солдатик.

— Слышите! Это он нас прикрывать вздумал… вьюком!.. А? Х-ха!.. Как это вам нравится? — И он, как мне казалось, ускорил шаг. Но может быть, это было просто следствие его внутреннего волнения.

Мы дошли до ближайшего мерлона — и по узенькой скрытой лесенке, которая прежде была каменной, а теперь стала почти совсем земляной, взобрались наверх и подземным ходом прошли в бастион.

— Пришлите скорей людей… убрать… — распоряжался полковник. — Там денщик — на стенке… Этакий дурак!

Тотчас же неторопливо несколько матросов, захватив носилки, отправились на стенку; а полковник, прислонясь к фашиннику около иконы, рассказывал, что с нами случилось.

— Вы ранены? — вскричал Фарашников, указывая на ногу полковника, перевязанную белым платком, на котором выступила кровь.

— Пустяки! Царапина!.. — сказал полковник, махнув рукой.

XXI

Наше хождение около стенки и раненый солдат с вьюком вызвали ожесточенную пальбу.

Должно заметить, что в это время обоюдное напряжение боевого настроения на обеих сторонах достигло крайней степени. Какой-нибудь пустой повод вызывал продолжительную и сильную канонаду со стороны неприятеля. Мы, разумеется, не оставались в долгу.

— Вы, — обратился ко мне полковник, — завтра же перебирайтесь к нам. Надо усилить вооружение…

Но голос его был прерван командой высокого смуглого лейтенанта Струмбинскаго, которого я вчера не видал у полковника.

— Эй! — закричал он зычным басом на комендора. — Бомбу!!

Прислуга бросилась к пятипудовому бомбическому орудию.

— Какой заряд? — спросил лейтенант.

— Бомба.

— Ставь на среднюю четырехпушечную!.. Пали!.. — Комендор [3] нагнулся, и чугунное чудовище в 400 пудов весом тяжело отскочило назад. Нас обдало клубами горячего, вонючего дыма, и вслед за ним раздался такой оглушительный удар, что я думал, мы все оглохнем.

В ответ на этот гостинец к нам тотчас же прилетели два ядра, одно вслед за другим. Первое пролетело над бастионом.

Вестовой у бруствера прокричал: «Пушка!»

Другое ядро ударило в самый бруствер и сгладило тарель у одного орудия.

В это время с соседнего бастиона было пущено по траншейным работам два выстрела гранатами, или, как выражались на бастионах, «два капральства». Светлыми искорками рассыпались гранаты над неприятельской траншеей и начали лопаться в воздухе, точно перекатный ружейный огонь. В ответ на эту пальбу чуть слышно долетел до нас какой-то отдаленный крик.

— Не любит нашего капральства! — пояснил комендор.

— Это самый что ни на есть вредоносный огонь для него, — добавил весь закопченный порохом матросик.

Но только что успел он это проговорить, как новое ядро прилетело в амбразуру и снесло ему голову.

Помню, я стоял от него в двух-трех шагах. Я видел только, как что-то с визгом ударило его и как он быстро опустился, вскинув руки, на землю. Чем-то теплым, горячим брызнуло мне в лицо.

«Кровь! Мозг!» — подумал я холодея.

И ужас быстрой безобразной смерти в первый раз представился мне во всей ее ужасающей нелепости.

XXII