Травой ничто не скрыто... - Герд Нюквист

Интересно, долго ли я буду жить в доме полковника Лунде?

Несколько дней? Неделю? Месяц? Или еще дольше?

В саду еле слышно шелестели высокие деревья. Лохматая ветка ели мягко ударялась о стену дома рядом с моим окном.

Долго ли?

Этого я не знал, Я знал лишь, что пробуду здесь до тех пор, пока не обнаружу человека, который пытался убить маленькую фрёкен Лунде. И неожиданно меня осенила мысль: ведь тот, кто пытался это сделать, вполне способен повторить попытку. А что если на этот раз она удастся?

Я отвернулся от окна и зажег свет. Яркая лампа со стеклянным абажуром свисала прямо с середины высокого потолка. Электрический провод был укреплен в гипсовой розетке — из тех, что напоминали мне пирожные с кремом, когда я был мальчишкой. Я зажег также две другие лампы. Две затейливые медные лампы: одна на ночной тумбочке, другая на письменном столе.

Раздался стук, и на пороге появилась Люси. Закрыв за собой дверь, она вошла в комнату.

— Кто, черт подери, предложил тебе здесь поселиться, Мартин? Полиция?

Мне не нравится, когда женщины употребляют крепкие выражения.

— А с какой стати полиции предлагать мне поселиться здесь, Люси?

Она пожала плечами. Затем медленно пересекла комнату, сбросила туфли и растянулась на вязаном покрывале моей кровати.

Сброшенные туфли у кровати — это зрелище может быть очень волнующим. Смотря, правда, по тому, кому принадлежат туфли. Но Люси меня не интересовала — в туфлях или без таковых. Мне не нравилась ее томная развязность. Как это я в свое время мог в нее влюбиться? Правда, тогда мне было пятнадцать лет.

— Полиция вовсе не предлагала мне здесь «поселиться», как ты говоришь. Меня попросил об этом твой муж.

— Мой муж?..

Ее голубые глаза сверкнули. Потом она задумалась, накручивая на пальцы свой пергидрольный локон.

— Не думала я, что пострадает она… Но если так, тебе, наверное, поручили присматривать за мной. Не кажется ли тебе, что это все равно, что пустить козла в огород?

— Ты себя переоцениваешь, Люси.

В голубых глазах мелькнул ледяной блеск.

— Так за кем же ты будешь присматривать?

— Ни за кем я не буду присматривать. Я должен заниматься с Викторией. Твой муж хочет, чтобы она сдала экзамены на аттестат зрелости.

— С Викторией?.. Мне нравится Виктория. Единственное разумное существо в этом старом доме, населенном призраками.

— Значит, хорошо, что я здесь, — сказал я. — Виктория сможет сдать экзамены и получит аттестат зрелости.

Люси сползла с постели и снова надела туфли.

И снова она особым змееподобным движением изогнула спину и выпятила бедро. Весьма эффектно, если только вам нравится женщина, которая это делает.

— Моя комната в другом конце коридора, Мартин. Первая дверь направо. Заходи, если тебе что-нибудь понадобится.

Что я мог ей ответить! Она нисколько не походила на беззащитную девицу, которой грозит опасность.

Карл-Юрген сидел на старинном стуле возле бюро, Кристиан расположился удобнее — в плюшевом кресле, а сам я пристроился на краю кровати. Карл-Юрген не случайно выбрал именно это место. Он всегда садился так, чтобы держать всех в поле зрения.

— Сначала я поговорю с вами двумя, — сказал он. — А потом мы спустимся к трем остальным. Прежде всего я хотел бы узнать, зачем тебя пригласили в этот дом, Мартин.

Я все ему рассказал.

— …так что я здесь в роли гувернантки, — заключил я. — Но истинная причина вот в чем: полковник Лунде считает, что Виктории угрожает опасность.

— Какого рода опасность, Мартин?

— Понятия не имею.

— Что сказал полковник Лунде о Виктории? Я имею в виду, что он произнес — слово в слово?

— Он сказал… что же он сказал?.. Ах да, он сказал: «Виктория меня тревожит».

— Чрезвычайно интересно, — заметил Кристиан со своего плюшевого кресла. — Выбор слов весьма интересен.

Карл-Юрген зажег сигарету. Затем он снова принялся за меня.

— А всю первую половину дня, Мартин, ты потратил на поиски каменотеса?

_ Да, — сказал я. — И я нашел его раньше, чем ты.

Кому ты поручил это дело?

— Эвьену и Стену. Нашел его Эвьен.

— Это потому, что ему досталась вторая половина телефонного списка, — сказал я.

— Да. Но ты его опередил. Для чего ты отправился к каменотесу, Мартин?

— Для того же, для чего ты отрядил туда двух полицейских агентов. Мы исходили из одних и тех же соображений. Но я полагал чисто психологически, что у меня больше шансов на успех, чем у сержанта Эвьена. Что ему удалось узнать?

— Всю правду, как я полагаю. Тысяча крон за надпись. Каменотес не знает, кто ее ему заказал, но он проверил номер телефона. Не думаю, что он в чем-либо замешан. Впрочем, поживем — увидим.

Кристиан сидел, прислушиваясь к разговору, и курил. Вид у него был такой, словно он размышлял о чем-то совершенно постороннем.

— Но сержант Эвьен не узнал самого главного, — сказал я и почувствовал себя Шерлоком Холмсом, поучающим доктора Уотсона.

Я достал сигарету и закурил. Затем я рассказал им про «голос».

— Это чрезвычайно интересно, — сказал Кристиан. И снова погрузился в свои мысли.

Мой старший брат удивлял меня. Он проявлял несвойственную ему рассеянность и почему-то выказывал интерес к самым, казалось бы, заурядным вещам. Что ж, я готов был признать, что «голос» заслуживает внимания. Но вот то, что он нашел интересными слова полковника Лунде, никак не укладывалось у меня в голове. Кристиан сказал, что особенно интересен выбор слов. Из нас двоих филолог все-таки я, и тем не менее я воспринял эти слова полковника Лунде — «Виктория меня тревожит» — как простейшую и грамматически безупречную фразу.

— А ты что расскажешь нам, Кристиан? — спросил Карл-Юрген. — Как идут дела у фрёкен Лунде?

Кристиан отвлекся от своих загадочных размышлений. Он снова стал врачом.

— Дела идут хорошо. Поразительно, до чего эта маленькая женщина вынослива. Собственно говоря, я мог бы выписать ее уже сегодня. Но она так нервна. Надо еще день-другой подержать ее в больнице на барбитуратах… на успокоительных средствах, — пояснил он для несведущих.

Он выпрямился в своем плюшевом кресле.

— Есть тут еще и другая, чрезвычайно важная деталь. Минувшей ночью я не сказал вам об этом: ты, Карл-Юрген, торопился, да и времени у меня не было толком разобраться. Картина стала совершенно ясна. Я собственноручно зашил большой порез на лбу фрёкен Лунде, над правым глазом. В этом порезе было что-то странное. По-настоящему я осознал это только сегодня. Когда человек падает — или его толкают — на большой камень, конечно, может случиться, что края пореза будут прямые и ровные. Но обычно в таких случаях ткани вокруг пореза отекают и образуются большие кровоподтеки. А на лбу у фрёкен Лунде порез был чистый. Похоже, что этот порез — или удар — нанесен тяжелым и острым предметом еще до того, как она упала.

В комнате, которую полковник Лунде держал для своих гостей, стало вдруг совсем тихо. И только еловая ветка с неравными интервалами по-прежнему уныло билась о стену.

— Но зачем же тогда кому-то понадобилось толкнуть ее на могильный камень, — сказал я, — если этот кто-то нанес ей удар резцом?..

Не успев произнести последнее слово, я уже понял, что оплошал.

— Резцом?

Какое-то непередаваемое чувство охватило меня, словно я угодил в огромную сеть, сплетенную пауком-великаном, и эта сеть начинает медленно меня душить. Мне казалось, что я задыхаюсь.

— Ты сказал «резец». Я к тебе обращаюсь, Мартин!

И снова я потянулся за сигаретами. Закурил, чувствуя, что у меня дрожат руки. Я ляпнул что-то совершенно непростительное.

— Я… я не знаю, почему я это сказал… Карл-Юрген. Наверно, я просто переутомился… Кристиан упомянул тяжелый острый предмет… и мне вспомнился тот парень с резцом в руке. Наверно, так… по ассоциации. Очевидно, я сильно устал… А ведь ты уже готов обвинить меня…

— Я никого ни в чем не обвиняю, — раздался ледяной голос Карла-Юргена. — Но пока я не установил, кто именно пытался убить фрёкен Лунде, все, кто вчера вечером виделся с ней, находятся под подозрением.

— А члены правления Общества любителей поэзии?.. — спросил я и сам услышал, как беспомощно прозвучал мой вопрос.

— Я беседовал с ними. Их было трое. Два лирика и один автор детективных романов. Лирики уныло молчали, А автор детективов, оказывается, поглядел на часы. И это нам весьма помогло. Фрёкен Лунде покинула собрание в Даммхюсете в половине десятого. Полковник Лунде ушел двадцать минут спустя. У всех троих — стало быть, у обоих поэтов и автора детективов — непробиваемое алиби. Собрание происходило в Даммхюсете, который находится в пяти минутах ходьбы от Фрогнер-парка. Любители поэзии ушли из Даммхюсета в одиннадцать часов и вместе отправились прямо в ресторан «Блум». Там они просидели до половины первого… Так. А теперь пойдем вниз, к хозяевам.