Поездка в Египет - Ю. Щербачев

Капитану пришлось однажды доставить ему орден Станислава третьей степени, пожалованный за долгую и усердную службу. О дне выезда Семена Семеновича из ближайшего порта нештатный вице-консул был извещен по телеграфу, и двадцать пять обитых сукном, всячески изукрашенных лодок ожидали на Латакийском рейде прибытия парохода: в одной сидел сам виновник торжества; в другой слуги держали бархатную расшитую золотом подушку; в остальных никого не было. Араб не захотел получить присланную награду на пароходе и пригласил капитана, а равно и всех пассажиров, к себе на дом. У пристани гостей встретила толпа народа, и шествие направилось в город: впереди выступали вице-консул и Семен Семенович с подушкой, на которой лежал крест; по сторонам кавасы с булавами несли зажженные факелы (дело происходило в солнечный день); сзади следовали пассажиры и, от мала до велика, все население Латакии. Придя домой, амфитрион сел на особо приготовленное кресло — чуть не под балдахином, — и капитан возложил на его грудь знаки ордена. Слуги подали шампанское. Хозяин взял бокал, хотел вымолвить что-то, но ничего не сказал, — только слезы закапали на его седую бороду….

— Семен Семенович! воскликнул я, — ведь это чудовищное честолюбие.

— Честолюбие!.. Ну а как вы полагаете, если б ему дали турецкий орден, он бы заплакать?

Свет и тени; на улицах пестрая толпа в блеске солнца, — в крытых проходах сумрак и сырость; верхи кипарисов над плоскими кровлями зданий; какие-то ponti dei sospiri арки и своды опутанные сухою лозой, как паутиной исполинского паука; у стен красные стебли сахарного тростника и ворохи апельсинов; бедуин на коне, окруженный чалмами и дамасскими халатами; негры с нарезами на щеках; караван верблюдов в золотой ныли; мурильйевские мальчишки с глазами газелей и лихо надетыми фесками; женщины под темною фатой, все в белом, точно большие ночные бабочки; вдали роща ярко-зеленых пиний; пальмы, аллеи кактусов, полукружие гор: все это пронеслось пред моими глазами, как декорация фантастического балета, во время трехчасовой прогулки по Бейруту.

В Сайде (древний сидон), куда мы прибыли в сумерки, множество лодок с белыми призраками подъехало к пароходу: то вдовы умерших от последней эпидемии; они отправляются на заработки в Александрию. Вследствие тесноты их поместили на юте, а ночью пошел проливной дождь пополам с градом.

— Ну-с, зыбь большая, — благодарите судьбу.

— Не за что, Семен Семенович! Ночью я не мог заснуть.

— Зато днем увидите презабавную штуку — выгрузку поклонников.

— В штиль я вероятно увидал бы то же.

— Совсем нет: в тихую погоду они бы по трапу спускались, теперь же их прямо за борт будут подавать; приедут пираты-лодочники, такой содом и гоморру подымут, хоть святых вон неси. Иной Англичанин только за тем и едет в Иерусалим, чтобы высадиться в Яффе.

По всей Сирии нет гаваней в тесном смысле: Латакие, Триполи, Бейрут, Сайда, Яффа, Акра стоят у открытого моря, точно при выборе места основатели их руководствовались не географическими условиями, а личным произволом. В непогоду суда не заходят в эти порты. {1}

Однажды Семен Семенович на обратном пути из Иерусалима был вынужден провести в Яффе целую неделю. Была буря, и срочные пароходы разных обществ поочередно скрывались, появившись на горизонте. Один только Ллойд решился лечь в дрейф милях в пяти от берега. Семен Семенович, который полжизни отдал бы, чтобы не пробыть лишнего дня в скучной Яффе, договорил четырех лодочников за баснословно дорогую цену — по два с половиной рубля каждому (аспиды!) Прежде чем взяться за весла, они на случай крушения сняли с себя все до нитки и после неимоверных трудов благополучно доставили измокшего до костей Семена Семеновича на австрийский пароход. По мнению капитана, лодка вряд ли убралась назад.

— Так вы думаете аспиды потонули?

— Нет! сатанинское отродье в воде не тонет, в огне не горит; вот может-быть акулы съели…

Сегодня когда мы приближались к Яффе ветра не было, но широкая зыбь шла с запада. Удержались мы под парами верстах в двух от города. Небо было невеселое, пасмурное. Лес апельсинов начинающихся у самых городских строений, песчаная коса и мутно-желтое взморье имели унылый вид. От берега лодки больших размеров, некоторые с десятью и двенадцатью весельщиками, тяжело подымаясь на волны, порой исчезая за их хребтами, шли к Константину; Арабы гребли наперегонки, выбиваясь из сил.

Чтобы быть зрителем «презабавной штука», я, по совету капитана, расположился на юте: сюда не посмеют взобраться грабители; впрочем им здесь и делать нечего, жертвы их на нижней палубе. Там, у трубы, вокруг трюма и дальше к носу, презирая качку, бодро стоят они в твердом намерении до последней крайности защищать свои узелки и смотанные в одеяла вещи. Неприятель уже недалеко; слышится мерный плеск весел и глухие отрывочные слова. Брошенная с первой лодки веревка, свистя, прозмеилась в воздухе, и Арабы, как дикие кошки, судорожно-цепкими скачками взлетели на пароход. Яростные лица, мелькание голых рук, воинственный зов нападающих, крики побежденных — все мгновенно смешалось. С быстротою мысли рассыпались Арабы по палубе, коршунами накинулись на багаж, с руками отрыва ют мешочки у богомолок… А вдали, отсталые гребцы, стараясь опередить друг друга, столкнулись обводами и готовы начать междоусобный бой; двое замахнулись веслами… Лодки, предоставленные самим себе, уносятся волнами, и белая пена летит через край.

Не успел я глаз отвести от этой последней сцены, как на палубу точно с неба свалился десяток новых извергов; незамеченные подошли они с другого бока; смятение внезапно удвоилось, и крики слились в одуряющий гул…

Однако дело происходит не в Адалийском заливе, и не двадцать лет назад, и Арабы не морские разбойники, а простые перевозчики. Одетые в шлыки или колпаки из серой парусины, в шаровары, не достающие колен, и в лохмотья, еле прикрывающие грудь, они действительно похожи на бандитов. Чтобы заручиться пассажирами, перевозчики с жадностью нищих бросаются на их добро. Богомольцы же не хотят садиться без торгу; иные едут вовсе не ко Гробу Господню, а на Синай: но Арабам некогда торговаться или разбирать, кто куда едет: следующие лодочники могут отбить седоков, — и таким образом происходит свалка.

Одного поклонника Арабы уже изловили и тащат к воде, будто хотят топить: это они показывают ему свою лодку. Другой окончательно попался в их лапы и «грузится»— лезет, крестясь, на стенку борта, потом, отважно перенеся ноги, спускается наружу и повисает во весь рост над пучиною; сверху гребцы держат его за локти. Между тем оставшиеся внизу, под неистовое орание, корчась в усилиях, притягиваются: их относит течением и волнами к корме. Вот пароход сильно накренило, они схватили пассажира за полы платья, но, вцепившись на мгновение, сорвались, и лодку снова отбросило назад. Верхние осторожны, не пустят ноши, пока ее не выдернут силой. Опять гвалт и притягивание… А поклонник все продолжает висеть; море то подступает к его подошвам, то, пенясь, уходит в глубину.