Фея Семи Лесов - Роксана Гедеон

Он пошел к девушке быстрыми широкими шагами.

– И ты иди, малышка, – подтолкнул меня Ремо, – иди в деревню и ешь свой панджалло…

Из любопытства я тихонько пошла вслед за Антонио и, приблизившись к агавам, изумленно остановилась. В девушке я без труда узнала Аполлонию Оддино. Антонио обнимал ее за талию и целовал…

Они заметили меня.

– Ты что здесь стоишь? – с деланным гневом спросил брат. – А ну-ка, быстро домой!

Рассмеявшись, я строптиво тряхнула головой и быстро побежала по дороге, ведущей в деревню. Темнота не была мне помехой, и лишь острые камни на дороге больно кололи ступни.

Сбежав с холма так стремительно, что ветер свистел в ушах, я увидела в долине деревню, мягко белевшую в свете луны и звезд. Чудесное зрелище открылось моим глазам. Между стройными, как свечки, кипарисами, высаженными вдоль дороги, вспыхивали, гасли и феерически летали, сияя сверкающим ярким светом, крошечные золотые огоньки. Это были летающие мушки-светляки. Они цеплялись за ветки, зависали в воздухе, вспыхивали то ярче, то тусклее и придавали бархатной южной ночи волшебную таинственность. Один светляк неудержимо помчался в мою сторону и, прежде чем я успела отшатнуться, сел на белокурый локон, как маленькая золотая звезда. Я дунула на него: он испугался, погас и улетел…

А между тем в долине среди олив и кипарисов пылали совсем другие огни – большие, яркие… Пламя факелов освещало деревенскую площадь. Я слышала задорные звуки музыки, громкую песню мандолины и неистовое бренчание гитары.

Тарантелла!

Бешеный, зажигательный танец, более быстрый, чем сардана, попавшая к нам из Сардинии, и более любимый, чем родной сальтарелло!

Ведь сегодня праздник клубники! Мне показалось, что я уже чувствую сладкий аромат ягод. Забыв обо всем, я помчалась в деревню как на крыльях.

Пока я добежала, музыка смолкла, и парни с девушками разошлись в разные стороны. Сегодня все были одеты празднично: мужчины – в короткие штаны, белые вышитые рубахи и короткие куртки или безрукавки, со шляпой или беретто[7] на голове; женщины – в длинные шерстяные юбки, белые рубахи с широкими рукавами и яркие передники. Волосы были плотно уложены под серыми или желтоватыми высокими шапочками.

– Выберем Марту!

– Куда ей! Лучше Франческу!

– Фьяметту, только Фьяметту!

Я радостно следила за этим спором: выбиралась самая красивая девушка деревни, которая целую ночь будет даром раздавать клубнику всем, кто только пожелает, – лишь бы урожай был хорошим и крепкое получилось вино в этом году!

– Можно было бы Джованну, однако она еще мала… Речь шла, несомненно, о Джованне Джимелли, и я нахмурилась: кому могла прийти в голову мысль избрать моего врага?

Парни расхохотались.

– Уж тогда лучше выбрать Ритту Риджи – у нее золотые косы, как ни у кого в деревне…

– Вы, вероятно, просто сумасшедшие, – осудил это предложение старый Джорджио Саэтта, дымя старой вонючей трубкой. – Оставьте в покое детей! Разве в нашей деревне перевелись красивые девушки? Вспомните хотя бы Аполлонию Оддино…

Парни недовольно переминались с ноги на ногу.

– Она путается с этим висельником, с Антонио, – сказал Антеноре, хмуря брови.

– Проворнее надо быть, – заявил Джорджио Саэтта. – А если уж девушка обошла всех вас, нечего хмуриться. Выбирайте ее – она самая красивая!

Девушки запротестовали, а вслед за ними и старые почтенные крестьянки, однако мужчины дружными возгласами поддержали предложение старого Саэтты.

– Где Аполлония? Где?

– Я найду ее, – заявила я важно. – Но только мой брат не висельник. Антонио очень хороший.

– Ты смотри, какие тут козявки бегают! – сказал Антеноре. – А ну, убирайся отсюда!

Раздался дружный хохот, но старик Саэтта поддержал меня.

– Ритта – хорошая девчушка, – заметил он, – нужно иметь много мужества, чтобы защитить своего брата перед такими, как вы. И не нужно ее прогонять. Она мала, однако сегодня праздник для всех – и для детей, и для стариков.

Я бросилась бежать за Аполлонией, однако меня остановил как из-под земли выросший Луиджи.

– Ты куда делась из школы? – спросил он. Глубоко вдохнув воздух, я почувствовала исходивший от него запах кьянти,[8] стакан которого давали на празднике даром.

– Фра Габриэле сказал, что ты грешница, – продолжал Луиджи и рассмеялся. – Он приказал тебе прийти завтра утром, иначе он проклянет тебя.

– Ага, если я приду, он побьет меня палкой. Луиджи погладил меня по щеке.

– Не ходи, малышка. Он почему-то сразу на тебя взъелся. Я тоже скоро брошу школу… Поступлю на службу к судье и буду переписывать ему бумаги. Ты же знаешь, какой у меня почерк.

Почерком Луиджи восхищалась вся округа. Он выводил стройные, изящные буквы, ложившиеся в строке одна в одну, и с такими росчерками и невообразимыми завитушками, что все поражались умелой руке этого лаццарони, как нас называли в деревне.

– Куда ты бежишь? – спросил Луиджи.

– Вот-вот, и я об этом хотел спросить, – услыхала я знакомый голос за спиной и с радостным визгом бросилась на шею Винченцо, другому старшему брату. Аполлония, которую выбрали первой красавицей деревни, вылетела у меня из головы.

Винченцо было шестнадцать лет, и, как все в нашей семье, исключая меня, он был рослый и крепкий не по годам. Светлые, слегка рыжеватые волосы брата золотились при свете факелов. Правой рукой он полез в свой необъятный карман и высыпал мне в ладони полную пригоршню миндаля и засахаренных фруктов.

– Винчи, ты такой добрый! – воскликнула я, сияя от счастья.

– Она этого не заслужила, – проворчал Луиджи. – Ритта сбежала сегодня из школы.

– И правильно сделала, – поддержал меня Винченцо. – Из-за вашего евнуха фра Габриэле я не намерен изменять своим привычкам. Раз в неделю я приношу Ритте сладости. Почему сегодня я должен поступить иначе?

Винченцо работал подмастерьем у пизанского кондитера. Услыхав слова брата о фра Габриэле, я удивленно вытаращилась на него.

– Ох, Винчи, слышала бы Нунча, что ты говоришь о монахе!

– Да, Нунча страдает набожностью…

Он подхватил меня на руки и посадил себе на плечи. Мои босые ноги свешивались ему на грудь. Отсюда, сверху, мне было лучше видно недовольство на лице Луиджи. Смягчившись, я протянула ему несколько цукатов.

– Вот оно что, – произнес Винченцо, – Аполлонию, девушку Антонио, кажется, выбрали первой красавицей…

Я поглядела на площадь и увидела, что Аполлонию отыскали и без меня, или, быть может, она нашлась сама. Девушки увенчали ее самодельной короной из нарциссов, левкоев, роз и незабудок, в волосы вплели оливковые ветви. Отовсюду на площадь несли тяжелые корзины с клубникой…