Между двух огней - Ольга Егорова

Любая мелочь, любая незначительная делать – короткая фраза, запах, ощущение – могли вернуть память. В поисках этой незначительной детали она провела первую половину дня, полностью захваченная им, с лихорадочным блеском в глазах, как охотник, преследующий добычу. Не так уж и много удалось ей узнать о себе, и все же все эти мелочи казались ужасно важными. Это и был тот самый хрупкий мостик, соединяющий ее с прошлым. С забытым прошлым. С той Ингой Петровой, которая любила крепкий несладкий чай, черный хлеб, намазанный тонким слоем сливочного масла. Которая не курила, или бросила курить давным-давно и совсем уже разучилась это делать.

Стоя у окна, она пристально вглядывалась в краски осени, раскинувшейся за окном. Сочная палитра середины октября, шорох листьев, подгоняемых ветром, ни с чем не сравнимый запах влажной и все еще теплой земли – осень радовала глаз, уютно умещалась в душе.

Вероятно, она и была ее любимым временем года.

Вечером дежурная медсестра принесла Инге в палату целую кипу разноцветных журналов. В основном это были обзоры новинок видео-рынка. В ту ночь ей не спалось, и она почти до самого утра изучала эти журналы, заново открывая для себя забытые имена и забытые лица.

На следующий день в ее жизни появился первый человек из забытого прошлого.

С тихим скрипом открылась дверь, и в палату вошел Ален Делон собственной персоной. Зашел, тихонько закрыл дверь и замер, прилипнув к дверному косяку.

Окинув незнакомца хмурым взглядом из-под низко опущенных бровей, Инга тупо отметила, что Ален Делон в самом деле ужасно похож на Алена Делона, того самого, которого она видела в журнале. Только этот Ален Делон был помолодевшим. Лет на тридцать… с небольшим. Похож, ужасно похож! Но еще чуточку похож на Киану Ривза и на Леонардо ДиКаприо. Вот так, три в одном. Однако черты Алена Делона все же преобладали.

Звезда Голливуда, как и полагается звезде Голливуда, была облачена в костюм от Армани-Кардена-Версаче, или кого-то там еще, в длинное, черное, небрежно распахнутое пальто того же производителя, и источала запах дорогущего парфюма. Никаких сомнений – несколько минут назад этот парень лучезарно улыбался в свете софитов, стоя на сцене Кодак-театра и получая свой очередной Оскар. «Я благодарен моим родителям…». Да уж, подумала Инга, она бы тоже была благодарна своим родителям, если бы они наградили ее такой внешностью. И если бы помнила своих родителей. Но это уже другая история.

– Вы ко мне? – спросила она, потянув носом нежную осеннюю сырость, доносящуюся из приоткрытого окна, в очередной раз подумав о том, что в прошлой жизни осень была любимым временем года Инги Петровой.

Посетитель молчал и смотрел на нее, не мигая.

Вспомнив отражение в зеркале – не слишком выразительное треугольное личико, обрамленное куцыми кудряшками непонятного цвета, два слишком больших, густого болотного цвета глаза, лягушачий рот и нос, на который хочется нажать, до того сильно он напоминает кнопку – Инга сразу поняла, что вопрос ее не имеет смысла. Конечно же, этот парень просто ошибся дверью. Наверняка, в соседней палате лежит какая-нибудь примадонна отечественной эстрады или звезда мирового подиума. Вот к ней-то и пришел этот Ален-Киану-Леонардо. На этом празднике жизни Инге Петровой не может быть места. Не вышла ни мордашкой, ни фигурой, родилась не в то время и не в том месте… К тому же еще и память потеряла…

Взять, что ли, у него автограф? Только вот как к нему обращаться?

На самом деле ей было страшно. Ужасно страшно смотреть на этого человека, который, если не ошибся дверью, пришел к ней. К Инге Петровой, которая ничего про себя не помнит. Ей было страшно думать о том, что этот человек может быть частью ее прошлого. Мучительно хотелось, чтобы вместо этого шикарного незнакомца сейчас в палате оказался доктор Истомин. Привычный, знакомый, почти родной доктор Истомин, которого она ненавидела тихой ненавистью за его постоянные обещания о том, что память ее вернется. Доктор Истомин – с его знакомым голосом, знакомыми серебряными нитями в волосах, знакомыми, темно-карими, всегда прищуренными глазами. В знакомом белом халате. А ни в каком ни в черном, длинном и шикарном кашемировом пальто.

Черное кашемировое пальто было ей не знакомым. И светло-серые круглые глаза тоже были не знакомыми. И голос был незнакомым.

А серебряных нитей в волосах вообще не было.

Поэтому Инге было страшно. И ужасно хотелось, чтобы эта звезда Голливуда развернулась и совершила все свои действия в обратном направлении. Так бывает, когда перематываешь видеопленку – человек вдруг начинает быстренько пятиться назад и здоровается в том месте, где ему полагается попрощаться.

Хотелось, чтобы было именно так, как на видеопленке. Чтобы он начал вдруг пятиться, потом поздоровался в том месте, где нужно прощаться, и исчез из палаты вместе со своим пальто, вместе со своим странным выражением лица, прихватив заодно и воспоминания о своем появлении. Как будто его и не было вовсе.

Но пятиться назад и исчезать незнакомец явно не собирался. Поэтому, собрав остатки своего мужества, Инга продолжала отчаянно цепляться за нелепую идею его Голливудского происхождения. Пыталась убедить себя в том, что с ней приключилось очень веселое недоразумение. Что через минуту недоразумение благополучным образом разрешится, извинится, попрощается и удалится ее из палаты, а она еще долго потом будет рассказывать подругам историю о том, как однажды, когда она лежала в больнице с потерей памяти, к ней в палату приперся Леонардо ДиКаприо. То есть, Ален Делон. Не важно, пусть хоть Киану Ривз – все равно смешно. Ужасно смешно.

– Вы ко мне? – снова спросила она. Молчание посетителя начинало ее раздражать. И этот его пристальный взгляд – в самом деле, не учат их там что ли, в Голливуде, элементарным правилам этикета?

– Да что вы на меня уставились? – почти злобно прошипела Инга. – Не понимаете, что ли, языка русского? Don’t understand?

– Инга, – тихо проговорил мужчина. И наконец отлепился от дверного косяка, сделав шаг навстречу.

Инга напряглась. Наверняка, на дверь ее палаты добрый доктор Истомин повесил табличку. «В этой палате лежит Инга». Конечно же, на табличке он ее имя и прочитал. А откуда еще он мог его узнать? Табличка – весьма подходящее объяснение. Все остальные объяснения были совсем не подходящими, ненужными, неприятными и пугающими. За три дня пребывания в больнице она ни разу не задумалась о том, что у Инги Петровой, которую она забыла, могут быть какие-то друзья, родственники, мужья или любовники…

И даже враги.

Мысль про врагов пришла в голову почему-то именно сейчас, когда незнакомый мужчина неземной красоты приблизился к ней, подошел почти вплотную к кровати и опустился на корточки. Намерения у него были явно не вражеские. Длинное черное пальто неудобно расположилось вокруг незнакомца на пыльном полу. Знала б санитарка баба Тася, что нынче в палату пожалует такая персона – наверняка, постаралась бы и отдраила пол до блеска.