Деревянные города - Александр Городницкий

Погребицкого так и не нашли.

За долгие годы экспедиций на Крайнем Севере и в океане мне неоднократно приходилось терять товарищей, но эта ранняя гибель запомнилась особенно.

Несчастный тот сезон 1960 г. выдался самым, пожалуй, тяжелым и драматичным. Больше месяца потратив на безуспешные поиски Погребицкого, мы не успели выполнить до наступления осенней непогоды все запланированные поисково-разведочные работы. В конце сентября, завершив их, наконец перевезли на оленях два десятка ящиков с образцами руды в центральный лагерь на Колю и, отпустив каюров с оленями, вызвали самолет. Шел мелкий, по-зимнему сухой снежок. Прилетевший на второй день пилот сказал: "У меня строгий приказ - брать только людей. Все имущество бросайте до следующего года. Циклон идет"

Непросто бросить имущество, которое за тобой числится. И совсем уж невозможно - ящики с бесценными образцами, в которых, как нам казалось, промышленное содержание никеля. Это значило бы похоронить только что открытое месторождение, возможно, - новый Норильск.

Жажда подвига и - безответственность руководили незрелыми нашими умами, и мы с Ивановым заявили коллегам: "Ящик с образцами - семьдесят килограммов, и человек столько же. Мы двое ставим вместо себя ящики и остаемся ждать следующего рейса. Кто с нами?". Охотников до таких авантюр набралось вместе с нами семь человек, тем более, что лету до Туруханска было всего не более получаса, и пилот сказал, что постарается вернуться. Вернулся он, однако, только через месяц.

Этот месяц, проведенный в напрасном ожидании самолета, без продуктов, с вышедшей на второй день из строя рацией, в непроходимой замерзающей тайге, стал нам хорошей школой на всю последующую жизнь. Первое, что я окончательно усвоил тогда, - это пустоту и лживость наших детских иллюзий времен историй про челюскинцев, нашей бездумной уверенности в том, что "в нашей стране человеку не дадут погибнуть".

Еще как дадут! Оказывается, авиаотряд в Туруханске связался с базой нашей экспедиции, где летчиков уверили, что продуктов у нас - минимум на два месяца, так что можно особенно не беспокоиться. А было их - на неделю.

Но виновато было не начальство, а мы с Мишей, забывшие о том, что никогда, ни при каких обстоятельствах, нельзя ставить под угрозу жизни людей, за которых отвечаешь, во имя сомнительных открытий и легкомысленных амбиций.

Больше всего мучились наши курильщики. Сначала они разбирали полы палаток и искали под ними старые окурки, потом стали жарить на костре березовые листья и пытались их курить. Их нечеловеческие муки навсегда отбили у меня охоту к курению.

Лично у меня самые неприятные ощущения начались тогда, когда кончилась соль. А потом вообще все кончилось, и самое трудное было заставить себя и других каждый день расчищать площадку от снега в бесплодной надежде на прилет самолета. А снег все валил и валил.

Когда самолет все-таки сел, площадку уже давно никто не расчищал, а нас тащили волоком и долго потом откачивали в Туруханске. Примерно через месяц после этого, уже в Ленинграде, мой товарищ застал меня дома за обедом накануне планируемого у него на следующий день дружеского застолья. "Еды готовь побольше, еды", - заявил он жене, вернувшись домой.

Самое же главное, что в образцах, таких богатых с виду, на которые мы с Михаилом возлагали радужные надежды и из-за которых не задумываясь поставили на карту не только свои, но и чужие жизни, промышленных содержаний никеля не оказалось.

Так невесело кончилась для меня детская романтика быстрых и героических открытий. Итогом же месячного голодания в осенней тайге стала песня "Черный хлеб".

В последующие два года мне довелось руководить большой геофизической партией, которая работала на реке Сухарихе, неподалеку от Игарки. Работы эти проводились по договору с Красноярским геологическим управлением и были хотя и тяжелыми, но привязанными к одному месту, так что прежней "съемочной" экспедиционной экзотики в них уже не чувствовалось, а был жесткий производственный план...

Экзотические события тем не менее все-таки случались.

С намагниченных лент

Строки из тех экспедиций

В эту подборку вошли песни "Перекаты", "За белым металлом", "Черный хлеб", история которых рассказана в прозаических отрывках. Две первых посвящены памяти геолога Станислава Евгеньевича Погребицкого, погибшего на реке Северной в 1960 году. Я тогда написал цикл стихотворений и песен, связанных с печальным этим событием. О песне "Перекаты" нелестно отозвался в начале шестидесятых уважаемый мною Марк Наумович Бернес (не зная предыстории, он увидел в этой песне свидетельство распущенности современной молодежи). Одно из стихотворений этого цикла - о памяти мужчин - песней стало независимо от меня. Узнал я про это, как ни странно, в редакции "Химии и жизни", когда один из сотрудников редакции спел песню на мои старые стихи. В песне не было двух предпоследних четверостиший, зато неизвестный мне автор, блюдя форму - три куплета по восемь строк, - дописал концовку:

Пусть помнят, считают своими,

Довольно на это причин,

Пускай хранит наше имя

Серьезная память мужчин,

Тяжелая память мужчин,

Надежная память мужчин.

Самое интересное, что мотив почти полностью совпал с мотивом другой моей экспедиционной песни, написанной позже...

ПЕРЕКАТЫ

Все перекаты да перекаты.

Послать бы их по адресу!

На это место уж нету карты

Плыву вперед по абрису.

А где-то бабы живут на свете,

Друзья сидят за водкою.

Владеют камни, владеет ветер

Моей дырявой лодкою.

К большой реке я наутро выйду.

Наутро лето кончится.

И подавать я не должен виду,

Что умирать не хочется.

И если есть там с тобою кто-то,

Не стоит долго мучиться:

Люблю тебя я до поворота,

А дальше - как получится.

x x x

Когда мы уйдем от комнат,

От солнцем нагретых листьев,

О нас не доверьте помнить

Женщинам нашим близким.

Пусть нас не считают своими,

Печальных не ждут годовщин,

Пускай сохранит наше имя

Надежная память мужчин.

Когда упадем мы навзничь,

Когда не откроем глаз,

Пускай они будут праздничны

И выпьют они за нас.

Пусть женщин не будет с ними,

От разных на то причин,

Пускай сохранит наше имя

Тяжелая память мужчин.

А женщины, что там женщины,

Вопрос до предела прост:

До гроба любовь обещана,

А дальше - какой с них спрос?

Прижмутся губами ночными

К чужому рисунку морщин...

Пускай сохранит наше имя

Упрямая память мужчин.

Пусть наши сердца хранит она

И песни поет спьяна,

Болотом и ветром испытана

И спиртом обожжена.

ЗА БЕЛЫМ МЕТАЛЛОМ

В промозглой мгле - ледоход, ледолом,

По мерзлой земле мы идем за теплом,

За белым металлом, за синим углем,

За синим углем - да за длинным рублем.

И карт не мусолить, и ночи без сна,

По нашей буссоли приходит весна,

И каша без соли пуста и постна,

И наша совесть - чиста и честна.

Ровесник плывет рыбакам в невода,

Ровесника гонит под камни вода,

А письма идут неизвестно куда,

А в доме, где ждут, неуместна беда.

И если тебе не пишу я с пути,

Не слишком, родная, об этом грусти:

На кой тебе черт получать от меня

Обманные вести вчерашнего дня?

В промозглой мгле - ледоход, ледолом,

По мерзлой земле мы идем за теплом,

За белым металлом, за синим углем,

За синим углем - не за длинным рублем.

ЧЕРНЫЙ ХЛЕБ

Я, таежной глушью заверченный,

От метелей совсем ослеп.

Недоверчиво, недоверчиво

Я смотрю на черный хлеб.

От его от высохшей корочки

Нескупая дрожит ладонь.

Разжигает огонь костерчики,

Поджигает пожар огонь.

Ты кусок в роток не тяни, браток,

Ты сперва оглянись вокруг.

Может, тот кусок для тебя сберег

И не съел голодный друг.

Ты на части хлеб аккуратно режь,

Человек - что в ночи овраг.

Может, тот кусок, что ты сам не съешь,

Съест и станет сильным враг.

Снова путь неясен нам с вечера,

Снова утром буран свиреп.

Недоверчиво, недоверчиво

Я смотрю на черный хлеб.

...Так невесело кончилась для меня детская романтика быстрых и героических открытий. Итогом же месячного голодания в осенней тайге стала песня "Черный хлеб".

В последующие два года мне довелось руководить большой геофизической партией, которая работала на реке Сухарихе, неподалеку от Игарки, где были обнаружены халькозин-борнитовые руды с редкометалльными включениями, и надо было проследить рудные тела с помощью электроразведки для последующего разведочного бурения. Работы эти проводили по договору с Красноярским геологическим управлением и были хотя и тяжелыми, но привязанными к одному месту, так что прежней "съемочной" экспедиционной экзотики в них уже не было, а был жестокий производственный план.