Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

— Как пса-то звать? — спросил Уланов.

— Гарольд.

Не слишком ли благозвучное имя для обыкновенной дворняги? И где такую кличку Чумаков откопал для скромного, на редкость добродушнейшего пса? Однако спрашивать приятеля об этом Николай не стал. Поеживаясь на ветру в своей легкой синей куртке на молнии, протянул руку Виктору.

— Заезжай, — пригласил тот, — Иногда у нас выбрасывают в магазине кооперативный копченый палтус… Только подумать: четырнадцать рублей за килограмм! А ведь когда-то стоил полтора рубля.

— Ты тоже заходи, — сказал Николай. Хотя приятель и обложил его со всех сторон в смысле долга, он все же испытывал к нему чувство благодарности: деньги-то лежали в кармане, и дом в деревне Палкино Новгородской области уже завтра в это время будет принадлежать ему, Николаю Уланову…

Уже подъезжая к Ленинграду, он заметил, что дождь превратился в рыхлый пушистый снег. Он, правда, сразу таял на лобовом стекле, но обочины постепенно покрывались белизной, да и на стволах сосен появились белые пятна. Хотя зима 1989 года была на диво мягкой, все же в последних числах марта похолодало, вон даже снег пошел. Если ударит мороз, то ночью будет гололед на шоссе. Может, нынче же и махнуть в Палкино? Заехать на полчаса домой, попрощаться с бабушкой и — в Новгородчину?..

2

Идею купить дом в деревне подал старший брат — Геннадий, проживающий в Новгороде. Он был рыболовом и объездил всю Новгородчину вдоль и поперек, побывал почти на всех водоемах. Геннадию недавно исполнилось тридцать четыре года, по специальности он антеннщик — устанавливает на крышах коллективные телевизионные антенны. Может, конечно, соорудить и индивидуальную антенну, которая способна принимать ленинградскую и московскую программы. Он мог и телевизор починить, провести свет в дом, отремонтировать любую бытовую электротехнику. Так что на заработки Геннадий не жаловался…

Беда пришла к старшему брату с другой стороны: он еще лет десять назад пристрастился к алкоголю. Сначала выпивал, как и все, в выходные и по праздникам, потом втянулся, стал поддавать и на работе, тем более, что в халтуре недостатка не было. Начались прогулы, недельные запои. Два раза жена его отправляла лечиться в ЛТП, но не помогло. Жена с семилетним сынишкой ушла от него и, возможно, Геннадий совсем бы спился, но вдруг неожиданно для всех бросил пить. Правда, для этого пришлось ему съездить в Ленинград и полечиться у известного гипнотизера, а потом в довершение всего вшить «эспераль» на пять лет. Ему и бумагу вручили, что если запьет, то может быть смертельный исход. Правда, собутыльники брата утверждали, что все это — чистой воды обман: «эспераль» безвредна, и лечащегося алкоголика врачи просто запугивают, обманывают.

Геннадий и присмотрел в небольшой деревушке Палкино крепкий пятистенок. Дом стоял на берегу большого, вытянутого на несколько километров озера Гладкое. В пятистах метрах от берега виднелся небольшой, с двумя десятками высоких сосен, остров. Камышовые берега пологие, заболоченные, а повыше, на сухих местах, широко разбросали свои золотисто-зеленые ветви вековые сосны и ели. Боры в округе перемежаются березовыми рощами, еловыми и сосновыми перелесками, много заливных лугов. Геннадий говорил, что здесь есть грибы, ягоды, а в Гладком водятся судаки и угри. Вместе с домом, сараем и ветхой баней у воды Уланову досталась и еще довольно крепкая черная плоскодонка, на чердаке он обнаружил вершу и несколько садков. Из хлева они с братом решили сделать гараж. Для этого придется его немного расширить и удлинить. Николай видел, с каким энтузиазмом брат хлопочет на участке: спиливает на старых яблонях сухие ветви, вырубает выродившиеся смородиновые кусты, подправляет обвалившийся во многих местах забор из жердин. Наверное, у них с Геннадием одинаковая тяга к сельскому труду, к природе, к деревне. До института Николай, приезжая на каникулы в Новгород, часто бывал с братом на рыбалке. А вот как стал работать в школе, так и позабыл про рыбалку. Во время каникул ездил на Псковщину шабашить, а там на строительстве скотников было не до рыбалки…

В последних числах марта снова потеплело, солнце все чаще стало пробиваться из-за лохматых серых облаков, наполовину очистившаяся ото льда вода в озере начинала сверкать, так что глазам становилось больно. Пока лишь старый серый камыш шуршит на ветру у воды, а в мае все тут зазеленеет, поползут из глубины к солнцу на длинных лиловых стеблях листья кувшинок и лилий, поднимутся молодой камыш и светло-зеленая осока, закрякают утки в тихих заводях, над плесом закружатся озерные красноклювые чайки…

— В бане нужно пол перестелить, — нарушил приятные мечтания Геннадий. У него в руке лопата с отполированной ладонями рукояткой, железнодорожная фуражка — наверное, подарок деда — выгорела добела, на пластмассовом козырьке отпечатались пальцы.

— Когда топить будем? — спросил Николай. Он сидел на низкой скамейке у крыльца и чистил свечи от мотора. В консервной банке испарялся бензин. Напротив хлева стояли с поднятым капотом «Жигули». Металлический багажник на крыше пускал в глаза солнечные зайчики. На дверце красиво распласталась бабочка-крапивница. Длинные усики-антенны ее с крошечными шариками на концах изредка шевелились. Николай давно не испытывал такого спокойствия, умиротворенности, как сейчас. Серые облака передвинулись за сосновый бор, над головой плыли теперь пышные белые кучевые облака, а солнце светило совсем по-летнему. Светило, но пока не грело. Стоило налететь с озера ветру, как вода у берега подергивалась рябью, а обнаженным до локтей рукам становилось холодно. На сосне, что у бани, прибит скворечник, второй — на коньке крыши. Но скворцов пока не видно, лишь грачи бродят по кромке запущенного огорода. Стебли прошлогодних сорняков торчат из бурой земли, у забора приткнулся колодец под дырявым навесом. Брат утверждает, что вода в нем отменная, хотя Николаю показалось, что отдает болотом. Наверное, давно из колодца воду не брали. Дом-то два года после смерти старухи простоял без хозяина. Если не считать ласточек и ос, которые повсюду понастроили своих домиков.

— Надо будет к бане протянуть трубу, а в озеро опускать водяной насос, — озабоченно сказал Геннадий, — Включил — и потекла вода в котел и баки. Электричество я протяну сюда, в бане тоже нужно пару лампочек повесить.

— Крыша прохудилась, — кивнул на замшелую дранку Николай. — Нужно шифером покрыть.

— По-настоящему, надо бы всю баню перебрать: нижние венцы подгнили, печка растрескалась.

— Да-a, дел у нас, Гена, невпроворот, — вздохнул Николай. Обедали на кухне. Бревенчатые стены были оклеены зелеными обоями с серебристыми цветами. Во многих местах они прорвались и из прорех выглядывала серая свалявшаяся пакля. Самодельный крашеный стол шатался, скрипел, когда на него облокачивались. Половицы под ногами прогибались.

— Хорошо бы вагонкой изнутри все обить, — заметил Николай, — И пропитать олифой.

— Вагонка нынче стоит дорого, — вздохнул Геннадий, — Все подорожало в несколько раз.

— Я мечтал свою пасеку завести… Вон какие тут луга!

— Пожалуй, выгоднее сначала заняться телятами, — подумав, ответил брат. — А пчелы постепенно… Думаешь, такая простая штука? Я слышал, в этой местности какой-то клещ много пчелиных домиков погубил. Председатель дает нам заброшенный скотник, возьмем в банке ссуду, телят хоть сегодня бери в колхозе. Думаю, что к концу апреля уже можно будет их выгонять на подножный выпас. Трава уже вовсю лезет на солнечных полянках. Сколько штук возьмем?

— Возьмем? — удивленно взглянул на брата Николай — Тоже хочешь податься в арендаторы?

— А что? Заделаемся здесь первыми советскими фермерами. В стране жрать нечего, вот мы и будем поставлять городу мясо, овощи…

— Еще курочка в гнезде… — улыбнулся Николай, — Мясо, овощи! Когда это будет?…

— Мне здесь нравится, — улыбнулся Геннадий, глянул в окно, из которого открывался вид на заголубевшее озеро. — И потом, ты без меня не потянешь, Коля! Ты — городской человек, а я — сельский житель. У меня и в Новгороде на садовом участке конура стоит и два десятка яблонь. Я даже картошку там сажаю. Край наш запущенный, голодный, а тут мы всегда с рыбой будем. И потом — чем черт не шутит: договоримся с председателем и будем в Ленинград поставлять копченого угря и свежего судака. Там на эти деликатесы ой-ой какие цены! Сам говорил, что палтус холодного копчения стоит четырнадцать рублей килограмм. А это — угорь! Царская рыба. Я его буду ловить на переметы. Местные угря не ловят, да и судака берут сетями лишь для себя. Я знаю, это озеро богатое. Договоримся с председателем — озеро-то колхозное — браконьеров сюда не будем пускать. С удочкой — пожалуйста, а с сетями — от ворот поворот!