Операция Бассейн с подогревом - Павел Лемберский

- Кто там? - звонко спрашивал некто еще мальчишкой и указывал на облака.

- Свои, - отвечали ему знакомые и улыбались понимающе.

И вот его уже нет: он умер в своем подвале - лопнуло в нем нечто, судя по всему, от властолюбия. Жаль его, а если подумать: зловредный был старикан, и жизнь глупую прожил и помер неинтересно.

Экспертиза установила: диагноз - мороз по коже, леденеющие пальцы ног (хотя, если вникнуть, не диагноз это, а симптомы вовсе), сквозь ветви проглядывает медь луны, температура перед кончиной невысокая, стабильная; одет, правда, на редкость небрежно, ну кто так умирает? - пижамные брюки, под ними семейные трусы, полные, что называется, радости, мочеиспускание, к счастью для собравшихся, затруднено, глаза слезятся.

Взбудоражила эта весть весь административный центр. Но не меня. Я об этом узнал последним. Я-то в центре недавно. Слухи до меня вяло доходят. Ориентируюсь со скрипом. Где почта, правда, уже знаю, но как связать себя по рукам и ногам семейными узами, где нацедить себе немного потомства - все это непонятно пока. Т.е. одно влагалище мне уже демонстрировали, но я пока выжидаю: член наизготове, в руках астры, на устах улыбка, взор влажен, ресницы бархатны. Хотя возраст - тот уже, немного, подпирает, и брюшко отрастил вот: здесь же жрут все, как перед смертью. А налоги? С них ведь списывать легче, когда сношаешься с законной супругой своей, а не с законной супругой не своей. Так что тоже начинаю немного суетиться уже, в обеденный тоже помаленьку приучаюсь к запаху чужих подмышек, не пропускаю ни похорон, ни свадеб - кто знает, где и с кем сведет меня судьба. Вечерами же занимаюсь дрессировкой полового органа под легкую барабанную дробь и рукоплескания соседки снизу (о ней я как-нибудь напишу еще). Она - лысеющая женщина (в этом городе - почти все лысеющие или вконец облысевшие; покойный тоже умер совершенно лысым), она прекрасно печет, и ножки у нее очень симпатичные, на каждой ровно по пять небольших пальчиков, оканчивающихся матовыми ноготками.

А некто, невзирая на пижаму и запах, строгий лежал в гробу, торжественный. Речь его лысого сотрудника по бухгалтерии так и лилась:

"Некто был для нас всем, я не преувеличиваю. Когда он перешел к нам из отдела реализации, на стенах женских туалетов стали появляться надписи, сделанные губной помадой. "Некто - Бог", - писали женщины. "Он очень интересен", - шушукались уборщицы. Чего, ну чего ему недоставало? Вы, молодые (тут коллега покойного почему-то взглянул на меня), вы делайте выводы, вы. Немного целенаправленней - да, согласен, но зачем зарываться? Взглядом уноситесь к горизонту - на здоровье, но не за него. Любите молодых газелей с хвостиками, кто вам запрещает? Но увлекаться не надо. Баланс, молодые, баланс, и еще раз баланс, молодые, баланс. А главное, берегите здоровье. Оно у вас, молодые, одно. Это рук и ног у вас по паре, а здоровье у вас одно. Наверное, я слишком сентиментален, но..."

Тут голос его задрожал, сердце мое сжалось, и я проснулся в холодном поту.

Будь здоров, Сева.

Твой Витя.

12. ДЕДУШКИНА ДИЛЕММА

На третий месяц нашего пребывания в Америке, когда остальных членов семьи в квартире не было, меня вызвал на кухню дедушка Эмма и, чуть хмурясь, промолвил:

- Виктор, ты уже совсем взрослый парень и я надеюсь, с тобой можно говорить как со взрослым.

- Запросто, - отвечал я.

- Виктор, - продолжал дедушка, - мне, как ты знаешь, уже немало лет, но тем не менее есть и у меня кое-какие желания. Не угасли они еще у меня. Однако бывает так, Виктор, что желания у человека еще не угасли, а организм его остается к ним совершенно глух. И тут возникает своего рода конфликт. Ты понимаешь меня?

- Кажется, да, - ответил я без особой уверенности.

- Короче, я о мужском желании, - сказал скороговоркой дедушка.

Я прищурился, делая вид, что вникаю. То есть, я, конечно, догадывался, куда он клонит, но мне казалось, что вопрос этот не стоит у дедушки так насущно. И я решил потянуть время.

- Мужском желании чего? - спросил я.

Дедушка громко вздохнул:

- Мужском желании, чтобы внук у меня не был дебилом, Витя! Все тебе надо разжевывать! Я хочу себя чувствовать мужчиной. Я понятно говорю?

Я внимательно посмотрел на дедушку.

- А ты уверен, что обращаешься по адресу? Чем я тут могу тебе помочь?

- А кто мне тут может помочь? - сердито сказал дедушка.

- Дора Мироновна, например, может попробовать, - предположил я.

Дедушка презрительно фыркнул.

- А тебе не кажется, Витя, что если б она мне могла помочь, я бы этого разговора не затевал? Ты владеешь языком, Витя. Ты молодой. Не папу же с мамой мне втягивать в это дело! Мы в Америке, Витя. В Америке есть всё. Должны здесь быть и какие-то средства от... ну, ты понимаешь меня, и всякие там препараты для... ну и так далее. Ты же сам видел восьмидесятилетних старух за рулем? Почему же нельзя себе представить семидесятидвухлетнего старика в кровати с женщиной?

- Можно, конечно, - отвечал я опять без особой уверенности.

Я уже начинал подозревать, что дедушкино желание чувствовать себя мужчиной было так или иначе связано с желанием Доры Мироновны чувствовать себя женщиной. Она была лет на пятнадцать моложе дедушки, одевалась не по возрасту ярко, кокетничала налево и направо, и издалека, со спины, была очень еще ничего. А кроме того, в трех кварталах от нашей квартиры в Квинсе находился полузаброшенный порнографический кинотеатрик, куда Дора Мироновна заглянуть, быть может, и не отважилась бы, но на афишки которого плотоядное свое внимание наверняка обратить уже успела. И воображение ее, вероятно, от этого распалилось. И тогда она решила во что бы то ни стало разбудить в дедушке мужчину. Но мужчина в дедушке спал очень крепким сном. А может быть, всё было не так. Но как бы оно ни было на самом деле, лишние вопросы деду я из деликатности решил не задавать, а вместо этого неуклюже пошутил:

- Ага! Так вот зачем ты нас тащил в Америку! Преследовал свой мужской интерес. Теперь мне все ясно.

Дедушка только хмыкнул в ответ, в ставил в рот сигарку (за наш первый американский месяц он перепробовал чуть ли не десять видов разнообразных табачных изделий и наконец остановился на каких-то вонючих сигарках, которые продавались с маленькими мундштуками), потом прикурил эту сигарку от плиты, затянулся, и произнес, выпуская дым:

- Зачем я тащил вас в Америку - со временем ты сам поймешь и, может быть, даже оценишь. Но благодарить тебе будет уже некого. А пока что у тебя есть реальный шанс сделать доброе дело для дедушки. Вот и всё.

Изображая наплыв чувств, я скорчил плаксивую мину, прижал к глазам салфетку и несколько раз всхлипнул, а дедушка Эмма легонько щелкнул меня по лбу и, качая головой, сказал:

- Вот дурень у меня внук.

Помолчав, он добавил:

- Ну что, поможешь деду?

- Помогу, помогу, - сказал я и пообещал в ближайшее время накупить побольше газет и журналов, где, как я полагал, могла содержаться интересующая нас с дедушкой информация.

Письмо третье

Дорогой Сева!

Сны в один конец напоминают ту голубку, что старик Ной выпускал из ковчега, дабы определить, кончился ли потоп. В какой-то момент она не вернулась, и тогда старик смекнул: нашла птаха сухое место.

Черкнул бы ты, что ли? А может, тебе ничего не снится?

Недавний сон:

На курорте, в городе, напоминающем Батуми, под сладкие звуки Пьехи, дедушка Эмма знакомится и предается разврату с врачом-окулистом по средам и пятницам, а с ухо-горло-носом - по четвергам и редко-редко по субботам. На остывающем предзакатном песке - раз, на балконе в шезлонге - два, на полу неприбранного номера гостиницы "Международная" - три.

На пароходе изгаляются и строят из себя крупных интеллектуалов: какая-то шатенка из-под Улан-Уде и еще один тип с киностудии Горького. Шатенка познакомилась с типом на курорте, напоминающем Батуми и попросила помочь ей против загара. У типа это вылилось в необузданное чувство. В профиль он - вылитый Сипатый, фаса у него почему-то нет. Шатенка только дружбы от него хотела, секс у них сам собой выскочил.

На параде застигнуты врасплох проливным дождем: я и дедушка Эмма. Мокрые, шлепаем по лужам, ну и дела! Брызги, крики, флаги! У деда под носом капелька (дождевая или персональная?) Дома покойная бабушка: полотенце, чай с лимоном. Только бы не заболеть.

Я сижу на табурете, горло обвязано чем-то, и пишу в блокнот: "Вот сидю я на табурете, горло обвязано чем-то, и на бумажку выплескиваю свои измышления куцые".

Обрубок первый: шоколадный торт, на нем желтым кремом на всех языках мира: "С приездом, Витечка!!"

Чуть погодя, Витечка за столом во фраке, а где-то рядом мелькает тело женщины с грудью, усыпанной алмазами! алмазами! Зовут ее Дора Мироновна, и она почему-то гинеколог.

Обрубок второй (а обрубками я окрестил их за незаконченность ихнюю, таким снам в общественном транспорте места уступать положено; они словно беременные-дети-инвалиды: незрелые, на костылях, неповоротливые до смешного, но глядишь - и разрешатся двойней, и соски их молоком нальются, глядишь - и подрастут незаметно, и пойдут в первый класс, глядишь - и приосанятся они, и подбоченятся, а то и нахохлятся, костыли свои ненавистные на пол побросают, и весело переругиваясь и толкаясь, двинут к выходу - скоро их остановка, не пропустить бы!): "С днем рождения!!" заорали все, как один. Я на табурете (и опять этот липкий, недавно крашеный дедушкой табурет), читаю "Белеет парус" наизусть, без запинки. Заканчиваю громким шепотом: "Как будто в буре есть покой", и подтягиваю некогда белый гольф. Все дружно аплодируют. Дора же Мироновна опять весьма нарядна. Она мне вроде недавно умершей бабушки, но не совсем. Иногда без видимой причины она называет меня "извергом". Я четко не знаю, что это, но судя по выражению ее лица и трясущемуся подбородку, "изверг" - слово ругательное. Ругательное, как что? Как недавно усвоенная мною "пизда"? Нет, пожалуй, не такое ругательное, меньше.