Надежды маленький оркестрик - Булат Окуджава

«Земля изрыта вкривь и вкось…»

Земля изрыта вкривь и вкось.Ее, сквозь выстрелы и пенье,я спрашиваю: «Как терпенье?Хватает? Не оборвалось —выслушивать все наши бреднио том, кто первый, кто последний?»

Она мне шепчет горячо:«Я вас жалею, дурачье.Пока вы топчетесь в крови,пока друг другу глотки рвете,я вся в тревоге и в заботе.Изнемогаю от любви.

Зерно спалите – морем траввзойду над мором и разрухой,чтоб было чем наполнить брюхо,покуда спорите, кто прав…»

Мы все – трибуны, смельчаки,все для свершений народились,а для нее – озорники,что попросту от рук отбились.

Мы для нее как детвора,что средь двора друг друга валити всяк свои игрушки хвалит…Какая глупая игра!

Музыка

Симону Чиковани

Вот ноты звонкие органато порознь вступают, то вдвоем,и шелковые петельки арканана горле стягиваются моем.

И музыка передо мной танцует гибко.И оживает все до самых мелочей:пылинки виноватая улыбкатак красит глубину ее очей!

Ночной комар, как офицер гусарский, тонок,и женщина какая-то стоит,прижав к груди стихов каких-то томик,и на колени падает старик,

и каждый жест велик, как расстоянье,и веточка умершая жива, жива…И стыдно мне за мелкие мои стараньяи за непоправимые слова.

…Вот сила музыки. Едва липоспоришь с ней бездумно и легко,как будто трубы медные зазваликуда-то горячо и далеко…

И музыки стремительное телоплывет, кричит неведомо кому:«Куда вы все?! Да разве в этом дело?!»А в чем оно? Зачем оно? К чему?!!

…Вот черт, как ничего не надоело!

«В чаду кварталов городских…»

В чаду кварталов городских,среди несметных толп людскихна полдороге к раюзвучит какая-то струна,но чья она, о чем она,кто музыкант – не знаю.

Кричит какой-то соловейотличных городских кровей,как мальчик, откровенно:«Какое счастье – смерти нет!Есть только тьма и только свет —всегда попеременно».

Столетья строгого дитя,он понимает не шутя,в значении высоком:вот это – дверь, а там – порог,за ним – толпа, над ней – пророки слово – за пророком.

Как прост меж тьмой и светом спор!И счастлив я, что с давних порвсе это принимаю.Хотя, куда ты ни взгляни,кругом пророчества одни,а кто пророк – не знаю.

Главная песенка

Наверное, самую лучшуюна этой земной сторонехожу я и песенку слушаю —она шевельнулась во мне.

Она еще очень неспетая.Она зелена, как трава.Но чудится музыка светлая,и строго ложатся слова.

Сквозь время, что мною не пройдено,сквозь смех наш короткий и плачя слышу: выводит мелодиюкакой-то грядущий трубач.

Легко, необычно и веселокружит над скрещеньем дорогта самая главная песенка,которую спеть я не смог.

Ночной разговор

– Мой конь притомился. Стоптались мои башмаки.Куда же мне ехать? Скажите мне, будьте добры.– Вдоль Красной реки, моя радость, вдоль Краснойреки,до Синей горы, моя радость, до Синей горы.

– А как мне проехать туда? Притомился мой конь.Скажите, пожалуйста, как мне проехать туда?– На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь,езжай на огонь, моя радость, найдешь без труда.

– А где же тот ясный огонь? Почему не горит?Сто лет подпираю я небо ночное плечом…– Фонарщик был должен зажечь, да, наверное,спит,фонарщик-то спит, моя радость… А я ни при чем.

И снова он едет один без дороги во тьму.Куда же он едет, ведь ночь подступает к глазам!..– Ты что потерял, моя радость? – кричу я ему.И он отвечает: – Ах, если б я знал это сам…

Старый король

В поход на чужую страну собирался король.Ему королева мешок сухарей насушилаи старую мантию так аккуратно зашила,дала ему пачку махорки и в тряпочке соль.

И руки свои королю положила на грудь,сказала ему, обласкав его взором лучистым:«Получше их бей, а не то прослывешь пацифистом,и пряников сладких отнять у врага не забудь!»

И видит король – его войско стоит средь двора:пять грустных солдат, пять веселых солдат и ефрейтор.Сказал им король: «Не страшны нам ни пресса,ни ветер!Врага мы побьем и с победой придем, и ура!»

И вот отгремело прощальных речей торжество.В походе король свою армию переиначил:веселых солдат интендантами сразу назначил,а грустных оставил в солдатах – авось ничего.

Представьте себе, наступили победные дни.Пять грустных солдат не вернулись из схватки военной,ефрейтор, морально нестойкий, женился на пленной,но пряников целый мешок захватили они.

Играйте, оркестры! Звучите, и песни, и смех!Минутной печали не стоит, друзья, предаваться:ведь грустным солдатам нет смысла в живыхоставаться,и пряников, кстати, всегда не хватает на всех.

Стихи без названия

Оле

Вся земля, вся планета – сплошное «туда».Как струна, дорога звонка и туга.Все, куда бы ни ехали, только – туда,и никто не сюда.Все – туда и туда.

Остаюсь я один. Вот так. Остаюсь.Но смеюсь (я признаться боюсь, что боюсь).Сам себя осуждаю, корю. И курю.Вдруг какая-то женщина (сердце горит)…– Вы куда?! – удивленно я ей говорю.– Я сюда… – так влюбленно она говорит.

«Сумасшедшая! – думаю. – Вот ерунда…Как же можно «сюда», когда нужно – «туда»?!»

Строгая женщина в строгих очкахмне рассказывает о сверчках,о том, как они свои скрипкина протянутых носят руках,о том, как они понемногу,едва за лесами забрезжит зима,берут свои скрипки с собою в дорогуи являются в наши дома.

Мы берем их пальто, приглашаем к столуи признательные расточаем улыбки,но они очень скромно садятся в углу,извлекают свои допотопные скрипки,расправляют помятые сюртучки,поднимают над головами смычки,распрямляют свои вдохновенные усики…Что за дом, если в нем не пригреты сверчкии не слышно их музыки!..

Строгая женщина щурится из-под очков,по столу громоздит угощенье…Вот и я приглашаю заезжих сверчковза приличное вознагражденье.Я помятые им вручаю рубли,их рассаживаю по чину и званию,и играют они вечный вальс по названию:«Может быть, наконец, повезет мне в любви…»

Я люблю эту женщину. Очень люблю.Керамический конь увезет нас постранствовать,будет нас на ухабах трясти и подбрасывать…Я в Тарусе ей кружев старинных куплю.

Между прочим, Таруса стоит над Окой.Там торгуют в базарные дни земляникою,не клубникою, а земляникою, дикою…Вы, конечно, еще не встречали такой.

Эту женщину я от тревог излечуи себя отучу от сомнений и слабости,и совсем не за радости и не за сладостия награду потом от нее получу.

Между прочим, земля околдует меняи ее и окружит людьми и деревьями,и, наверно, уже за десятой деревнеюс этой женщиной мы потеряем коня.

Ах, как гладок и холоден был этот конь!Позабудь про него. И, как зернышко – в борозду,ты подкинь-ка, смеясь, августовского хворостусвоей белою пригоршней в красный огонь.

Что ж касается славы, любви и наград…Где-то ходит, наверное, конь керамическийсо своею улыбочкою иронической…А в костре настоящие сосны горят!

Вокзал прощанье нам прокличет,и свет зеленый расцветет,и так легко до неприличьяшлагбаум руки разведет.

Не буду я кричать и клясться,в лицо заглядывать судьбе…Но дни и версты будут крастьсявдоль окон поезда, к тебе.И лес, и горизонт далекий,и жизнь, как паровозный дым,всё – лишь к тебе, как те дороги,которые когда-то в Рим.

Два великих слова

Не пугайся слова «кровь» —кровь, она всегда прекрасна,кровь ярка, красна и страстна,«кровь» рифмуется с «любовь».

Этой рифмы древний лад!Разве ты не клялся ею,самой малостью своею,чем богат и не богат?

Жар ее неотвратим…Разве ею ты не клялсяв миг, когда один осталсяс вражьей пулей на один?

И когда упал в бою,эти два великих слова,словно красный лебедь,снова прокричали песнь твою.

И когда пропал в краювечных зим, песчинка словно,эти два великих словапрокричали песнь твою.

Мир качнулся. Но опятьв стуже, пламени и безднеэти две великих песнитак слились, что не разнять.

И не верь ты докторам,что для улучшенья кровикилограмм сырой морковинужно кушать по утрам.

«Я никогда не витал, не витал…»