Война герцогинь. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони

готова была со всем пылом отдаться танцу, как танцевала обычно, но забыла про злополучные каблуки! Она запуталась в тяжелых складках золотого парчового платья, нога у нее подвернулась, и с невольным стоном от резкой боли бедняжка рухнула к ногам молодого человека, пойманная в ловушку тяжелыми юбками, обшитыми внизу драгоценными камнями.

И услышала, как чей-то женский голос с насмешкой произнес:

– Бедняжку вознесло слишком высоко, и она не сумела остаться на высоте!

Это был голос мадемуазель де Монпансье!

Падение невесты вызвало у гостей веселый смех. Первым рассмеялся герцог Энгиенский, он смеялся громче всех, даже не делая попытки наклониться и помочь Клер-Клеманс подняться. Бедняжка не обманывалась: в безудержной веселости окружающих таилась издевка. Все эти люди радовались возможности посмеяться над ней, потому что она была племянницей кардинала Ришелье! Девочка почувствовала, что на глазах у нее закипают слезы, но мужественно с ними справилась. Она не собиралась доставлять этим жестокосердым людям удовольствие видеть, как она плачет. И все же рука, желающая помочь, протянулась к ней, рука молодой темноволосой девушки в коралловом платье, с которой только что танцевал павану герцог Энгиенский, получая от танца нескрываемое наслаждение. Полная гнева Клер-Клеманс отвернулась, не желая ее видеть. Но вот ее подняли. Несмотря на боль, она пристально посмотрела в каждое смеющееся лицо, задержала взгляд на лице своего жениха, сумела сделать небольшой реверанс и твердо произнесла:

– С вашего согласия, господин герцог, я позволю себе удалиться. Мне нечего здесь делать, как я поняла.

Почувствовав в ее словах упрек, Людовик обрел серьезность, но тем не менее не счел себя обязанным проводить невесту до ее покоев.

Между тем в толпе находился человек, который не смеялся, и этим человеком был кардинал Ришелье. Он устремил на жениха взгляд, исполненный такого гнева, что молодой гордец невольно покраснел. И все-таки ничто в мире не заставило бы его повиноваться гневному взгляду кардинала, который, по сути, был безмолвным приказом. Герцог спокойно направился к матери и пригласил ее танцевать.

Венчание состоялось на следующее утро в часовне Кардинальского замка. Венчал молодых Его Высокопреосвященство епископ Парижский де Гонди. Церемония была необычайно торжественной. Сам король Людовик, его супруга королева Анна и даже дофин, разодетый в белый атлас, почтили ее своим присутствием. Маленькая невеста в платье из золотой парчи казалась безмятежной и собранной. Тот, с кем должны были соединить ее навек, был в одежде почти из такой же парчи, но с заметным пятном на видном месте – будущий принц Конде не отличался чистоплотностью и не придавал значения одежде. Он был высокомерен, важен и на невесту не смотрел.

Не смотрел он на нее и во время пышного ужина, который последовал за венчанием. Герцог Энгиенский вел себя так, словно Клер-Клеманс вообще не существовало на свете, он много ел, еще больше пил и находился в прекрасном расположении духа, когда, освещая дорогу факелами, молодых сопроводили в особняк Конде, где для них были приготовлены брачные покои. Все были веселы. Улыбалась даже юная супруга: приближалась минута, когда она останется наедине с мужем, в которого успела без памяти влюбиться, и тогда… А что, собственно, тогда? Тогда что-то должно произойти… Что именно, Клер-Клеманс представляла себе очень смутно.

Со смехом и всевозможными пожеланиями молодых отвели в приготовленную для них спальню. Клер-Клеманс дрожала, как осиновый листок. Под руководством герцогини д’Эгийон подруги-красавицы Анны-Женевьевы, среди которых и в этот день не было Марты дю Вижан, раздели молодую супругу, надушили и уложили в постель. Целуя Клер-Клеманс на прощанье, герцогиня тихо проговорила:

– Смелее, девочка! Это самый прекрасный день вашей жизни!

Услышав эти слова, Анна-Женевьева готова была от души расхохотаться, но ограничилась лишь насмешливым взглядом.

– В таком случае ей вообще от жизни ждать нечего! – шепнула она Изабель. – Я говорила и говорю еще раз, герцог к ней не прикоснется! За весь этот долгий день он ни разу не взглянул на нее! Повторяю, у него свои соображения на этот счет и свои планы. К тому же, – прибавила она, помрачнев, – он вовсе не желает иметь потомство, которое она может дать. Смешать нашу кровь с кровью безумцев! Нет, это невозможно! Ее ненормальная мать считала себя хрустальной вазой, а дед, хоть и был маршалом, совершенно опустился, живя со служанкой, которую сделал своей любовницей. А на эту и смотреть не хочется! На вид ей едва десять лет, и она даже не хорошенькая. Неужели такому юноше, как наш Людовик, она может понравиться? – заключила Анна-Женевьева свою тираду, передернув прекрасными плечами. – Тем более сейчас, когда он без ума от Марты дю Вижан!

Горло Изабель словно сжала невидимая рука, а услужливое воображение тут же нарисовало прелестную девушку с льняными волосами и взглядом с поволокой, сотканную из обольстительной нежности. Собравшись с духом, она все-таки сумела проговорить:

– А она? Она отвечает ему взаимностью?

– Она заболела, как только начались эти праздники. По-моему, ответ ясен.

Когда они вышли из спальни, Изабель задала еще один, обжигавший ее губы вопрос:

– И ради нее ваш брат хочет поскорее освободиться от своего брака?

– Вы, наверное, шутите, дорогая. Я же вам говорила, что его достойны только принцессы. Даже вы, а вы как-никак Монморанси, не можете надеяться стать принцессой де Бурбон-Конде! Тем более что вы бесприданница, бедняжка!

Очаровательный носик «бедняжки» задрался кверху, а глаза уже без малейшей приязни смотрели на прекрасную кузину. Анна-Женевьева была на несколько лет старше Изабель. Ее исключительную красоту – Изабель была честна и признавала, что кузина изумительно красива, – воспевали все поэты Парижа, и в особенности те, что были завсегдатаями салона госпожи да Рамбуйе. И все же Изабель ее терпеть не могла и готова была уже высказать без утайки чувства, которые питала к прекрасной родственнице. Правдивость Изабель считала достоинством еще из-за своей набожности…

И все же она сумела справиться с вспыхнувшим в ней гневом. Поиграла с бантом у себя на платье, лицо приняло покорное выражение, и она произнесла с глубоким вздохом:

– Значит, мне не приходится рассчитывать на блестящее будущее? И даже просто на какое-то будущее? Впрочем, у меня остается возможность уйти в монастырь. Если девушке из рода Монморанси невозможно стать принцессой, вернее, пока еще герцогиней, из нее, быть может, получится аббатиса? И все же есть у меня одно сомнение… Разрешите его.

– Что за сомнение?

– Разве наша дорогая принцесса, ваша добрая мать, не собиралась в свой час украсить себя короной Франции? А она была девушкой из рода Монморанси!

– Не говорите глупостей! Это совсем другое дело!

– Почему же, скажите, пожалуйста.