Весенняя лихорадка - Джон О'Хара

— Думаю, нам следует туда идти, когда захочется этого.

— Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. Мне уже хочется. Хотелось до того, как увидел тебя. Хотелось в твоей квартире, и тебе тоже…

— Нет, не совсем. Вспомни, я оделась для поездки за город. Думала, мы прокатимся.

— М-м. Ладно, в таком случае куда? — спросил Джимми.

— Давай пойдем по Пятой…

— Пока не выйдем к Чайлдсу на Сорок восьмой улице.

— Хорошо, — сказала Изабелла. — Меня это устраивает.

— Я так и подумал.

— Можно пойти в «Двадцать одно».

— Сегодня воскресенье.

— Разве они не работают по воскресеньям? Я уверена, что как-то была там в воскресный день.

— Знаю, что была. Но не в этот час. Сейчас слишком рано, дорогая. Слишком рано. Они открываются где-то около половины шестого.

— По-моему, это что-то новое.

— Когда те же самые люди находились на Западной Сорок девятой улице, сорок два, у них существовало то же правило относительно воскресенья. Теперь они располагаются на Западной Пятьдесят второй улице, двадцать один, и правило у них прежнее. Те же люди, то же правило, места разные.

— Вот еще одна из таких шляпок, — сказала Изабелла.

— Каких?

— Не видел? По-моему, они довольно красивые, но не знаю, покупать такую или нет. Эти шляпки. Ты не заметил женщину, которая прошла мимо с мужчиной, похожим на иностранца? Она курила сигарету.

— Ей за это платят.

— Платят?

— Да, платят. Я прочел об этом в колонке Уинчелла…

— Ты перескакиваешь от темы к теме, как горный козел со скалы на скалу…

— От пропасти к пропасти и обратно…

— Знаю, можешь не продолжать. Почему ей платят?

— Кому, мой ягненочек, моя лапочка?

— Этой женщине. Которая была в такой шляпке. О которой я заговорила. Ты сказал, Уолтер Уинчелл пишет, что она получает деньги.

— А, да. Ей платят за курение на Пятой авеню. Уинчелл писал об этом в своей колонке после пасхальной манифестации. Они стараются популяризировать курение на улице среди женщин…

— Ничего не выйдет.

— Ничего не выйдет, если… Привет, привет.

Джимми поздоровался с мужчиной и женщиной.

— Кто они? Видишь, у нее такая же шляпка. Довольно привлекательная женщина. Кто она?

— Манекенщица у Бергдорфа Гудмена.

— Она француженка?

— Такая же, как ты…

— Во мне больше французской крови, чем ты думаешь.

— Больше, чем у меня. Она — тебе все еще интересно? — еврейка, а он адвокат, бродвейский адвокат по бракоразводным делам. Тип, о которых читаешь в бульварных газетах по утрам в понедельник. Он сообщает конфиденциальные сведения редакторам отделов городских новостей в «Ньюс» и «Миррор» и получает бесплатную рекламу на третьей полосе. Речь идет, разумеется, о его клиентах, но в третьем абзаце печатаются его фамилия и адрес. Уинтроп С. Солтонстолл, Бродвей, номер сорок какой-то.

— Хм. Уинтроп Солтонстолл не еврейское имя.

— Это ты так думаешь.

— Тогда, видимо, она добивается развода — хотя, возможно, просто его знает.

— Совершенно верно. Ты делаешь успехи.

— Мне всегда хотелось побывать на службе в соборе Святого Патрика.

— Как это понять — на службе? Имеешь в виду мессу?

— Да, пожалуй.

— Ладно, как-нибудь свожу тебя. Мы обвенчаемся в этом соборе.

— Это угроза или обещание?

Джимми остановился.

— Послушай, Изабелла, сделаешь мне одолжение? Большое одолжение?

— Не знаю. Какое?

— Будешь оставаться бринморовской[11] девушкой, благовоспитанной, привлекательной, помнящей о том, чему тебя учил Лейба, вежливой, тактичной…

— Да, да, и что?

— И оставишь жаргонные вульгарности мне? Когда захочется заговорить на жаргоне, отпустить остроту, подавляй этот порыв.

— Но я не отпускала никаких острот.

— О-хо-хо, как же, как же.

— Джимми, я не понимаю, о чем ты.

— Им надо бы снести эти заборы, позволить людям видеть, что они делают. Я давно наблюдаю за строительством и, пожалуй, поговорю об этом с Айви Ли.

— О чем ты?

— Когда мы проходили мимо стройки Радио-сити[12], я подумал, что если бы снесли заборы, я мог бы наблюдать за ходом работ и сообщать Рокфеллерам. Айви Ли — их советник по связям с общественностью.

— Айви Ли. Похоже на женское имя.

— Слышала бы ты его полностью.

— И что оно собой представляет?

— Айви Ледбеттер Ли. Он получает двести пятьдесят тысяч в год. Вот, мы пришли и, возможно, не сумеем найти столик.

Столик они нашли. Они точно знали, чего хотят, включая все кофе, которое можно выпить по цене одной чашки. На обед можно было получить любую еду в любом качестве по цене комплексного обеда.

— Что будем делать во второй половине дня?

— Да что хочешь, — ответила Изабелла.

— Я хочу посмотреть «Врага общества».

— О, замечательно. Джеймс Кэгни[13].

— Тебе нравится Кэгни?

— Обожаю его.

— Почему? — спросил Джимми.

— О, он такой привлекательный. Такой суровый. Знаешь, мне кое-что пришло на ум.

— Что же?

— Он — надеюсь, ты не обидишься, — он слегка похож на тебя.

— А… Хорошо, я позвоню, узнаю, когда идет основной фильм.

— Зачем?

— Я уже видел его, а ты нет, и не хочу, чтобы ты смотрела конец раньше начала.

— Я ничего не имею против.

— Напомню тебе об этом после того, как посмотришь картину. Спущусь, позвоню. Если войдет король Праджадхипок и попытается с тобой познакомиться, чести это тебе не сделает, поэтому пусть его прогонят.

— А, из-за его глаз. Поняла.

— Будьте добры, позвоните еще раз по этому номеру, — сказал пожилой мужчина. Он держал переносную телефонную трубку с протестующим видом, как обычно протестуют против чего-то нового. Двумя руками: одна находилась там, где положено, другая под чашечкой микрофона. — Может, вы ошиблись при наборе.

Он подождал, но через пять минут сдался снова.

Джоб Эллери Реддингтон, бакалавр искусств (Уэслиан), магистр искусств в области педагогики (Гарвард), доктор философии (Уэслиан), приехал в Нью-Йорк с особой целью, но успех его миссии зависел от возможности сначала поговорить по телефону. Без этого поездка становилась напрасной. Он прекрасно знал адрес, и множество такси, а также автобусы, метро, надземка, трамваи помогали преодолеть пространство и время тому, кто хотел лично предстать перед дверью дома Глории Уэндрес. Но доктору Реддингтону не особенно хотелось там показываться. Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы его увидели с Глорией, а больше всего — быть как можно дальше от нее, от всякой связи с ней, чтобы, как говорится, послать ей открытку стоило бы двадцать долларов. Нет, он совсем не хотел ехать к ее дому. Но хотел связаться с ней, еще всего лишь раз. Хотел побеседовать с ней, уговорить ее, заключить с ней сделку. Если это не удастся, то… он не мог сказать о последствиях даже себе.

Но к телефону никто не подходил. Что с ее матерью, с ее дядей? Доктора Реддингтона не удивило, что Глории нет дома. Она бывала там редко. Но он часто звонил ей домой, и ему давали какой-нибудь телефонный номер. Он прекрасно понимал, что, знали о том ее мать с дядей или нет, это был номер телефона в баре или в холостяцкой квартире; одним из номеров, по которому доктор Реддингтон звонил при случае, был номер телефона в гарлемской пивной. (Теперь ему было ненавистно думать, что те негры не были удивлены или потрясены появлением человека с ключиком Фи-бета-каппа, в строгой немодной одежде, в субботний полдень, пришедшего за пьяной девицей, и она приветствовала его такими словами, которые ясно говорили, что он не суровый отец, пришедший за непослушной дочерью, а просто-напросто тот, кем был.)

Доктор Реддингтон сидел на краю кровати и (как мысленно выражался) честил себя полнейшим идиотом зато, что не записывал номера, по которым звонил. Нет, он несправедлив к себе. Причина того, что он не записывал их, была основательной: он не хотел, чтобы его нашли мертвым с этими номерами. Сидя на кровати, он ощупал мягкую, чуть влажную кожу щек в поисках волосков, которые избежали сегодня утром лезвия бритвы. Их не было. И никогда не бывало. Оставались, лишь когда его брил парикмахер. Он сидел в классической задумчивой позе, но не мог думать. Господи, неужели не удастся вспомнить ни одной фамилии? Хотя бы одной из тех, кому звонил по этим номерам?

Пытаться припомнить названия баров было бессмысленно. Его личное знакомство с барами было слабым, так как он никогда не пил; но знал из хождения по ним с Глорией, что эти места обычно назывались фамильярно, например «У Джека» или «У Джузеппе», — а потом, когда владелец давал тебе визитную карточку своего заведения (которую ты выбрасывал, как только выходил на улицу), оно именовалось «Клуб „Аристократ“» или что-то в этом роде. Поэтому думать о названиях этих заведений было бессмысленно, а пытаться отыскать их по памяти очень трудно. Как знать, что подумает таксист, если велишь ему ездить взад-вперед от Шеридан-сквер до Четырнадцатой улицы в надежде узнать полуподвальный вход, в который ты входил давным-давно однажды вечером. Нет, нужно припомнить фамилию какого-нибудь человека, которого знала Глория.